Неточные совпадения
Петр Васильич
в сторожах сперва стоял, а я
в горницу к Марье
прошел.
По неловкому молчанию сидевших гостей Нюрочка поняла, что она помешала какому-то разговору и что стесняет всех своим присутствием. Посидев для приличия минут десять, она начала прощаться. Сцена расставанья
прошла довольно холодно, а Парасковья Ивановна догнала Нюрочку уже
в сенях, крепко обняла и торопливо перекрестила несколько раз. Когда Нюрочка выходила из
горницы, Таисья сказала ей...
Ах, голубь ты наш сизокрылый…» Служащие кланялись и степенно
проходили в «
горницы», где их встречал Петр Елисеич.
Нюрочка торопливо вбежала на крыльцо,
прошла темные сени и, отворив двери, хотела броситься прямо на шею старушке, но
в горнице сидела мастерица Таисья и еще какая-то незнакомая молодая женщина вся
в темном.
Наконец раздался крик: «Едут, едут!» Бабушку поспешно перевели под руки
в гостиную, потому что она уже плохо
ходила, отец, мать и тетка также отправились туда, а мы с сестрицей и даже с братцем, разумеется, с дядькой, нянькой, кормилицей и со всею девичьей, заняли окна
в тетушкиной и бабушкиной
горницах, чтоб видеть, как подъедут гости и как станут вылезать из повозок.
Проходит прихожую мимо караульщиков, и
в горницу, прямо к сундуку.
Выпил я и закусил. Хозяин, вижу,
ходит весь нахмуренный, и уж больно ему, должно быть, невтерпеж приходится, потому что только и дела делает, что из
горницы выходит и опять
в горницу придет.
— А как мы нонче с дяинькой
ходили туда, маынька, — продолжала певучим голосом разговорившаяся девочка, — так большущая такая ядро
в самой комнатке подля шкапа лежит: она сенцы видно пробила да
в горницу и влетела. Такая большущая, что не поднимешь.
Арслан-Хан, маленький человечек с черными усами, весь бледный и дрожащий,
сошел с лошади, злобно поглядел на Хаджи-Мурата и ушел с Иваном Матвеевичем
в горницу. Хаджи-Мурат же вернулся к лошадям, тяжело дыша и улыбаясь.
Он делал невинное лицо, а на душе у него было тяжело. Он выспрашивал Коковкину, что же говорят, и боялся услышать какие-нибудь грубые слова. Что могут говорить о них? Людмилочкина
горница окнами
в сад, с улицы ее не видно, да и Людмилочка спускает занавески. А если кто подсмотрел, то как об этом могут говорить? Может быть, досадные, оскорбительные слова? Или так говорят, только о том, что он часто
ходит?
В доме у городского головы пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой
ходит», говорил отец, — чинно пребывали
в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели
в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные
в горницах и
в саду, детские звенели голоса.
Марк Васильич второй день чего-то грустен,
ходит по
горнице, курит непрерывно и свистит. Глаза ввалились, блестят неестественно, и слышать он хуже стал, всё переспрашивает, объясняя, что
в ушах у него звон.
В доме скушно, как осенью, а небо синё и солнце нежное, хоть и холодно ещё. Запаздывает весна».
Долго и молча отец
ходил по двору, заглядывая во все углы, словно искал, где бы спрятаться, а когда, наконец, вошёл
в свою
горницу, то плотно прикрыл за собою дверь, сел на кровать и, поставив сына перед собою, крепко сжал бёдра его толстыми коленями.
А она всё улыбалась ласковой, скользящей улыбкой и —
проходила мимо него, всегда одинаково вежливая и сдержанная
в словах. Три раза
в неделю Кожемякин подходил на цыпочках к переборке, отделявшей от него ту
горницу, где умерла Палага, и, приложив ухо к тонким доскам, слушал, как постоялка учила голубоглазую, кудрявую Любу и неуклюжего, широколицего Ваню Хряпова.
Да и повёл за собою.
Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из
горницы в горницу, и то за ним стул едет, то он рукавом ряски со стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
— Экой дурак! — сказал Тиунов, махнув рукою, и вдруг все точно провалились куда-то на время, а потом опять вылезли и, барахтаясь, завопили, забормотали. Нельзя было понять, какое время стоит — день или ночь, всё оделось
в туман, стало шатко и неясно.
Ходили в баню, парились там и пили пиво, а потом шли садом
в горницы, голые, и толкали друг друга
в снег.
После свадьбы дома стало скучнее: отец словно
в масле выкупался — стал мягкий, гладкий; расплывчато улыбаясь
в бороду, он
ходил — руки за спиною — по
горницам, мурлыкая, подобно сытому коту, а на людей смотрел, точно вспоминая — кто это?
Степан Михайлыч спросил чаю к себе
в горницу и приказал сказать, чтоб никто не
ходил к нему.
В брагинском доме было тихо, но это была самая напряженная, неестественная тишина. «Сам»
ходил по дому как ночь темная; ни от кого приступу к нему не было, кроме Татьяны Власьевны. Они запирались
в горнице Гордея Евстратыча и подолгу беседовали о чем-то. Потом Гордей Евстратыч ездил
в Полдневскую один, а как оттуда вернулся, взял с собой Михалка, несколько лопат и кайл и опять уехал. Это были первые разведки жилки.
Гордей Евстратыч
ходил из угла
в угол по
горнице с недовольным, надутым лицом; ему не нравилось, что старуха отнеслась как будто с недоверием к его жилке, хотя, с другой стороны, ему было бы так же неприятно, если бы она сразу согласилась с ним, не обсудив дела со всех сторон.
— Ну, тогда пусть Вуколу достается наша жилка, — с сдержанной обидой
в голосе заговорил Гордей Евстратыч, начиная
ходить по своей
горнице неровными шагами. — Ему небось ничего не страшно… Все слопает. Вон лошадь у него какая: зверина, а не лошадь. Ну, ему и наша жилка к рукам подойдет.
— Нет, все здоровы, а только что-то неладно… Вон
в горнице-то у Гордея Евстратыча до которой поры по ночам огонь светится. Потом сама-то старуха к отцу Крискенту
ходила третьева дни…
Ариша набросила свой ситцевый сарафан, накинула шаль на голову и со страхом переступила порог
горницы Гордея Евстратыча.
В своем смущении, с тревожно смотревшими большими глазами, она особенно была хороша сегодня. Высокий рост и красивое здоровое сложение делали ее настоящей красавицей. Гордей Евстратыч ждал ее,
ходя по комнате с заложенными за спину руками.
Эти признаки были следующие:
в горнице Гордея Евстратыча по ночам горит огонь до второго и до третьего часу, невестки о чем-то перешептываются и перебегают по комнатам без всякой видимой причины, наконец, сама Татьяна Власьевна
ходила к о.
На вопрос же матери, о чем я плачу, я отвечал: «Сестрица ничего не понимает…» Опять начал я спать с своей кошкой, которая так ко мне была привязана, что
ходила за мной везде, как собачонка; опять принялся ловить птичек силками, крыть их лучком и сажать
в небольшую
горницу, превращенную таким образом
в обширный садок; опять начал любоваться своими голубями, двухохлыми и мохноногими, которые зимовали без меня
в подпечках по разным дворовым избам; опять начал смотреть, как охотники травят сорок и голубей и кормят ястребов, пущенных
в зиму.
Как теперь смотрю на тебя, заслуженный майор Фаддей Громилов,
в черном большом парике, зимою и летом
в малиновом бархатном камзоле, с кортиком на бедре и
в желтых татарских сапогах; слышу, слышу, как ты, не привыкнув
ходить на цыпках
в комнатах знатных господ, стучишь ногами еще за две
горницы и подаешь о себе весть издали громким своим голосом, которому некогда рота ландмилиции повиновалась и который
в ярких звуках своих нередко ужасал дурных воевод провинции!
— Пожалуйте, — проговорил он, пропуская ее мимо. Сильный запах, давно не слышанный им, тонких духов поразил его. Она
прошла через сени
в горницу. Он захлопнул наружную дверь, не накидывая крючка,
прошел сени и вошел
в горницу.
Купила мать слив и хотела их дать детям после обеда. Они лежали на тарелке. Ваня никогда не ел слив и все нюхал их. И очень они ему нравились. Очень хотелось съесть. Он все
ходил мимо слив. Когда никого не было
в горнице, он не удержался, схватил одну сливу и съел. Перед обедом мать сочла сливы и видит, одной нет. Она сказала отцу.
Из-за дверей слышно было, как стонала Марфа и жалостно плакала девочка; потом отворилась дверь
в сени, и он слышал, как мать с девочкой вышла из
горницы и
прошла через сени
в большую избу.
Год
прошел, другой
проходит, а жена Аггеева все думает, что муж ее вместе с нею
в палатах живет. Только удивляется она, отчего муж ее стал смирен и добр: не казнит никого и не наказывает; на охоту не ездит, а только
в церковь
ходит да разбирает ссоры и тяжбы и мирит поссорившихся. Видится она с ним редко; посмотрит он на нее кротко, не по-прежнему, скажет ласковое слово и уйдет
в свою
горницу, и там затворится и сидит один.
Побывал у Глафириных, побывал и у Жжениных, побеседовал с матерями, побалясничал с белицами. Надоело. Вспало на ум проведать товарищей вчерашней погулки.
Проходя к домику Марьи Гавриловны мимо Манефиной «стаи», услышал он громкий смех и веселый говор девиц
в горницах Фленушки, остановился и присел под растворенным окном на завалинке.
Фленушка с Марьюшкой ушли
в свои
горницы, а другие белицы, что
ходили гулять с Прасковьей Патаповной, на дворе стояли и тоже плакали. Пуще всех ревела, всех голосистей причитала Варвара, головница Бояркиных, ключница матери Таисеи. Она одна из Бояркиных
ходила гулять к перелеску, и когда мать Таисея узнала, что случилось, не разобрав дела, кинулась на свою любимицу и так отхлестала ее по щекам, что у той все лицо раздуло.
Фленушка с гостьями
прошла в свои
горницы.
Патап Максимыч бросился из
горницы. Оказалось, что и самовар на столе и плита разведена.
В ожиданьи лекаря Никитишна заранее все приготовила, и ветошек нарезала, и салфетки для нагреванья припасла, и лед, и горчишники; плита уж двое суток не гасла, самовар со стола не
сходил.
Ушла
в свою боковушку Аксинья Захаровна. А Патап Максимыч все еще
ходил взад и вперед по
горнице. Нейдет сон, не берет дрема.
Долго
ходил взад и вперед Патап Максимыч. Мерный топот босых ног его раздавался по
горнице и
в соседней боковушке. Аксинья Захаровна проснулась, осторожно отворила дверь и, при свете горевшей у икон лампады, увидела ходившего мужа.
В красной рубахе, весь багровый, с распаленными глазами и всклоченными волосами, страшен он ей показался. Хотела спрятаться, но Патап Максимыч заметил жену.
Две заботы у ней: первая забота, чтоб Алексей без нужного дела не слонялся пó дому и отнюдь бы не
ходил в верхние
горницы, другая забота — не придумает, что делать с братцем любезным…
Вскочил с постели Патап Максимыч и, раздетый, босой, заложа руки за спину,
прошел в большую
горницу и зачал
ходить по ней взад и вперед.
Скромно вышла Фленушка из Манефиной кельи, степенно
прошла по сенным переходам. Но только что завернула за угол, как припустит что есть мочи и лётом влетела
в свою
горницу. Там у окна, пригорюнясь, сидела Марья головщица.
У Патапа Максимыча
в самом деле новые мысли
в голове забродили. Когда он
ходил взад и вперед по
горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то
в голову, как дочерей устроить. «Не Снежковым чета женихи найдутся, — тогда думал он, — а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч… Надо мне людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь по купечеству пошли. Тогда можно и небогатого
в зятья принять, богатства на всех хватит».
И разошлись. Бойко
прошел Самоквасов
в обитель Бояркиных, весело
прошла пó двору Фленушка, но, придя
в горницу, заперлась на ключ и, кинувшись ничком
в постелю, горько зарыдала.
И
в душевном смятенье стал
ходить он по
горницам; то на одном кресле посидит, то на другом, то к окну подойдет и глядит на безлюдную улицу, то перед печкой остановится и зачнет медные душники разглядывать… А сам то и дело всем телом вздрагивает…
И они
прошли в кабачную
горницу, расселись
в уголку перед столиком и спросили себе полуштоф. Перед стойкой, за которой восседала плотная солдатка-кабатчица
в пестрых ситцах, стояла кучка мужиков, с которыми вершил дело захмелевший кулак
в синей чуйке немецкого сукна. Речь шла насчет пшеницы. По-видимому, только что сейчас совершено было между ними рукобитье и теперь запивались магарычи. Свитка достал из котомки гармонику и заиграл на ней развеселую песню.
Сняв сапоги,
в одних чулках Марко Данилыч всю ночь
проходил взад и вперед по соседней
горнице, чутко прислушиваясь к тяжелому, прерывистому дыханью дочери и при каждом малейшем шорохе заглядывая
в щель недотво́ренной двери.
И за чай не раз принимался Смолокуров, и по
горнице взад да вперед
ходил, и
в торговые книги заглядывал, а Зиновья Алексеича нет как нет.
Осмотрел он передние и задние
горницы, посылал Пахома
в подполье поглядеть, не загнили ли нижние венцы срубов, сам лазил на чердак посмотреть на крышу, побывал во всех чуланах и
в клети, на погребе, сам вниз
сходил и
в бане побывал, и
в житнице, и
в сараях,
в конюшне,
в коровнике и на сеновале, где, похваливая поповское сено, вилами его потыкал. И все на бумажке записывал.
При первых же словах Володерова Никита Федорыч вскочил со стула и крупными шагами стал
ходить по
горнице.
В сильном волнении вскликнул...
— Ахти, засиделась я у вас, сударыня, — вдруг встрепенулась Анисья Терентьевна. — Ребятенки-то, поди, собралися на учьбу́, еще, пожалуй, набедокурят чего без меня, проклятики — поди, теперь на головах чать по горнице-то
ходят. Прощайте, сударыня Дарья Сергевна. Дай вам Бог
в добром здоровье и
в радости честну́ю Масленицу проводить. Прощайте, сударыня.
Под эти слова воротились люди Божии. Они были уже
в обычной одежде. Затушив свечи, все вышли. Николай Александрыч запер сионскую
горницу и положил ключ
в карман.
Прошли несколько комнат
в нижнем этаже… Глядь, уж утро, летнее солнце поднялось высоко… Пахнуло свежестью
в растворенные окна большой комнаты, где был накрыт стол. На нем были расставлены разные яства: уха, ботвинья с осетриной, караси из барских прудов, сотовый мед, варенье, конфеты, свежие плоды и ягоды. Кипел самовар.
— Здесь сионская
горница, — сказала Марья Ивановна. — Такая же,
в какой некогда собраны были апостолы, когда
сошел на них дух святый. И здесь увидишь то же самое. Смотри, — продолжала она, подходя с Дуней к картине «Излияние благодати».