Неточные совпадения
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит
себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен,
в разговоре с барином
принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я
в сердцах с одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на
себя, чтоб напрасных побой не
принять.
Конечно, это мнение не весьма умное, но как доказать это людям, которые настолько
в себе уверены, что никаких доказательств не слушают и не
принимают?
«Бежали-бежали, — говорит летописец, — многие, ни до чего не добежав, венец
приняли; [Венец
принять — умереть мученической смертью.] многих изловили и заключили
в узы; сии почитали
себя благополучными».
—
Прим. издателя.] и переходя от одного силлогизма [Силлогизм (греч.) — вывод из двух или нескольких суждений.] к другому, заключила, что измена свила
себе гнездо
в самом Глупове.
— Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей
в себе еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая,
принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
Наивный мужик Иван скотник, казалось, понял вполне предложение Левина —
принять с семьей участие
в выгодах скотного двора — и вполне сочувствовал этому предприятию. Но когда Левин внушал ему будущие выгоды, на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он не может всего дослушать, и он поспешно находил
себе какое-нибудь не терпящее отлагательства дело: или брался за вилы докидывать сено из денника, или наливать воду, или подчищать навоз.
— Да нехорошо. Ну, да я о
себе не хочу говорить, и к тому же объяснить всего нельзя, — сказал Степан Аркадьич. — Так ты зачем же приехал
в Москву?… Эй,
принимай! — крикнул он Татарину.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии не позволяли ему
принять на
себя обвинение
в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
И потому я только предупреждаю вас, что наши отношения должны быть такие, какие они всегда были и что только
в том случае, если вы компрометируете
себя, я должен буду
принять меры, чтоб оградить свою честь.
Анна уже была дома. Когда Вронский вошел к ней, она была одна
в том самом наряде,
в котором она была
в театре. Она сидела на первом у стены кресле и смотрела пред
собой. Она взглянула на него и тотчас же
приняла прежнее положение.
— Алексей Александрович! Я знаю вас за истинно великодушного человека, — сказала Бетси, остановившись
в маленькой гостиной и особенно крепко пожимая ему еще раз руку. — Я посторонний человек, но я так люблю ее и уважаю вас, что я позволяю
себе совет.
Примите его. Алексей Вронский есть олицетворенная честь, и он уезжает
в Ташкент.
Вернувшись домой, Вронский нашел у
себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером.
В семь часов Алексей Александрович едет на совет и пробудет до десяти». Подумав с минуту о странности того, что она зовет его прямо к
себе, несмотря на требование мужа не
принимать его, он решил, что поедет.
Все начало размещаться
в осветившихся комнатах, и скоро все
приняло такой вид: комната, определенная быть спальней, вместила
в себе вещи, необходимые для ночного туалета; комната, определенная быть кабинетом…
— Ну, видите, матушка. А теперь
примите в соображение только то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я плачу за них; я, а не вы; я
принимаю на
себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои деньги, понимаете ли вы это?
Все мысли их были сосредоточены
в это время
в самих
себе: они думали, каков-то будет новый генерал-губернатор, как возьмется за дело и как
примет их.
«Что он
в самом деле, — подумал про
себя Чичиков, — за дурака, что ли,
принимает меня?» — и прибавил потом вслух...
Услыша, что даже издержки по купчей он
принимает на
себя, Плюшкин заключил, что гость должен быть совершенно глуп и только прикидывается, будто служил по статской, а, верно, был
в офицерах и волочился за актерками.
О
себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его
в таких случаях
принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши
в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Наконец и совсем перестал он ходить на работы, бросил совершенно и суд, и всякие расправы, засел
в комнаты и перестал
принимать к
себе даже с докладами приказчика.
Богат, хорош
собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня,
примечай!»
Потом приносят и гитару;
И запищит она (Бог мой!):
Приди
в чертог ко мне златой!..
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она
в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
Он молился о всех благодетелях своих (так он называл тех, которые
принимали его),
в том числе о матушке, о нас, молился о
себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: «Боже, прости врагам моим!» — кряхтя поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.
Общество было для него необходимо, где бы он ни жил;
в Москве или за границей, он всегда живал одинаково открыто и
в известные дни
принимал у
себя весь город.
Прекрасная полячка так испугалась, увидевши вдруг перед
собою незнакомого человека, что не могла произнесть ни одного слова; но когда
приметила, что бурсак стоял, потупив глаза и не смея от робости пошевелить рукою, когда узнала
в нем того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею.
Девочка конфузится, краснеет, наконец
принимает себе в обиду и начинает плакать.
— Удивляюсь, что вы ставите так вопрос, Авдотья Романовна, — раздражался все более и более Лужин. — Ценя и, так сказать, обожая вас, я
в то же время весьма и весьма могу не любить кого-нибудь из ваших домашних. Претендуя на счастье вашей руки, не могу
в то же время
принять на
себя обязательств несогласимых…
Замечательно, что Раскольников, быв
в университете, почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у
себя принимал тяжело.
Когда на другое утро, ровно
в одиннадцать часов, Раскольников вошел
в дом — й части,
в отделение пристава следственных дел, и попросил доложить о
себе Порфирию Петровичу, то он даже удивился тому, как долго не
принимали его: прошло по крайней мере десять минут, пока его позвали.
— Да вы… да что же вы теперь-то все так говорите, — пробормотал, наконец, Раскольников, даже не осмыслив хорошенько вопроса. «Об чем он говорит, — терялся он про
себя, — неужели же
в самом деле за невинного меня
принимает?»
Сорок пять копеек сдачи, медными пятаками, вот-с, извольте
принять, и таким образом, Родя, ты теперь во всем костюме восстановлен, потому что, по моему мнению, твое пальто не только еще может служить, но даже имеет
в себе вид особенного благородства: что значит у Шармера-то заказывать!
«Или отказаться от жизни совсем! — вскричал он вдруг
в исступлении, — послушно
принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить
в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!»
Запущенный под облака,
Бумажный Змей,
приметя свысока
В долине мотылька,
«Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полёт». —
«Завидно? Право, нет!
Напрасно о
себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.
Такая жизнь, мой свет,
От счастия весьма далёко;
А я, хоть, правда, невысоко,
Зато лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты,
в забаву для другого,
Пустого,
Век целый не трещу».
Марья Ивановна
приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я
в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на
себя устроить ваше состояние».
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице.
В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному,
в шубе и
в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его,
приняв на
себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним
в кибитку.
Я знал, что отец почтет за счастие и вменит
себе в обязанность
принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество.
Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещенному. Вахмистр оставил меня при карауле и пошел обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня
принять, а что он велел отвести меня
в острог, а хозяюшку к
себе привести.
Она рассказала,
в котором часу государыня обыкновенно просыпалась, кушала кофей, прогуливалась; какие вельможи находились
в то время при ней; что изволила она вчерашний день говорить у
себя за столом, кого
принимала вечером, — словом, разговор Анны Власьевны стоил нескольких страниц исторических записок и был бы драгоценен для потомства.
Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило
в холодный ужас; лицо ее
принимало выражение мертвенное и дикое; она запиралась у
себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав ухом к замку, ее глухие рыдания.
— Нет, ты можешь велеть самовар
принять, — отвечал Николай Петрович и поднялся к ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказал ему: bon soir, [Добрый вечер (фр.).] и ушел к
себе в кабинет.
— Но бывает, что человек обманывается, ошибочно считая
себя лучше, ценнее других, — продолжал Самгин, уверенный, что этим людям не много надобно для того, чтоб они
приняли истину, доступную их разуму. — Немцы, к несчастию, принадлежат к людям, которые убеждены, что именно они лучшие люди мира, а мы, славяне, народ ничтожный и должны подчиняться им. Этот самообман сорок лет воспитывали
в немцах их писатели, их царь, газеты…
Брезгливо вздрогнув, Клим соскочил с кровати. Простота этой девушки и раньше изредка воспринималась им как бесстыдство и нечистоплотность, но он мирился с этим. А теперь ушел от Маргариты с чувством острой неприязни к ней и осуждая
себя за этот бесполезный для него визит. Был рад, что через день уедет
в Петербург. Варавка уговорил его поступить
в институт инженеров и устроил все, что было необходимо, чтоб Клима
приняли.
Часы осенних вечеров и ночей наедине с самим
собою,
в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно
принимала на
себя все и всякие слова, эти часы очень поднимали Самгина
в его глазах. Он уже начинал думать, что из всех людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию
в жизни избрал смешной, рыжий Томилин.
Он был «честен с
собой», понимал, что платит за внимание, за уважение дешево, мелкой, медной монетой, от этого его отношение к людям, становясь еще более пренебрежительным,
принимало оттенок благодушия, естественного человеку зрелому, взрослому
в его беседах с подростками.
В огромном большинстве люди — это невежды, поглощенные простецким делом питания, размножения и накопления собственности, над массой этих людей и
в самой массе шевелятся люди, которые,
приняв и освоив ту или иную систему фраз, именуют
себя консерваторами, либералами, социалистами.
Она, играя бровями, с улыбочкой
в глазах, рассказала, что царь капризничает:
принимая председателя Думы — вел
себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с рук безнаказанно.
Подозрительно было искусно сделанное матерью оживление, с которым она
приняла Макарова; так она встречала только людей неприятных, но почему-либо нужных ей. Когда Варавка увел Лютова
в кабинет к
себе, Клим стал наблюдать за нею. Играя лорнетом, мило улыбаясь, она сидела на кушетке, Макаров на мягком пуфе против нее.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но
в устах Кутузова эти мысли
принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред
собой Кутузова
в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным
в своей силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
Дед Аким устроил так, что Клима все-таки
приняли в гимназию. Но мальчик считал
себя обиженным учителями на экзамене, на переэкзаменовке и был уже предубежден против школы.
В первые же дни, после того, как он надел форму гимназиста, Варавка, перелистав учебники, небрежно отшвырнул их прочь...
Он стал относиться к ней более настороженно, недоверчиво вслушивался
в ее спокойные, насмешливые речи, тщательнее взвешивал их и менее сочувственно
принимал иронию ее суждений о текущей действительности; сами по
себе ее суждения далеко не всегда вызывали его сочувствие, чаще всего они удивляли.