Неточные совпадения
Давно уже просил я у Бога, чтобы если
придется кончать жизнь, то чтобы кончить ее
на войне за святое и христианское дело.
Мне не только не
приходилось их подбадривать, а, наоборот,
приходилось останавливать из опасения, что они надорвут свое здоровье. Несмотря
на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной жизни, и я ни разу не слышал от них ни единой жалобы. Многие из них погибли в
войну 1914–1917 годов, с остальными же я и по сие время нахожусь в переписке.
a la guerre comme a la guerre! [
на войне как
на войне! (франц.)] —
приходится урвать час-другой от сна, чтоб не огорчить друзей.
Некоторое время Якову казалось, что в общем всё идёт хорошо,
война притиснула людей, все стали задумчивее, тише. Но он привык испытывать неприятности, предчувствовал, что не все они кончились для него, и смутно ждал новых. Ждать
пришлось не очень долго, в городе снова явился Нестеренко под руку с высокой дамой, похожей
на Веру Попову; встретив
на улице Якова, он, ещё издали, посмотрел сквозь него, а подойдя, поздоровавшись, спросил...
Любезен мне ваш пыл
И ваша доблесть, юноши, но Русь
Ограждена от
войн теперь надолго.
Не чаем мы вторжения врагов;
Соседние наперерыв державы
Нам предлагают дружбу и союз;
Совместников
на царство мы не знаем;
Незыблем наш и тверд стоит престол —
И мирными
придется вам делами
Довольным быть.
Ой, ты зелие кабашное,
Да китайские чаи,
Да курение табашное!
Бродим сами не свои.
С этим пьянством да курением
Сломишь голову как раз.
Перед светопреставлением,
Знать, война-то началась.
Грянут, грянут гласы трубные!
Станут мертвые вставать!
За дела-то душегубные
Как
придется отвечать?
Вот и мы гневим всевышнего…»
— «Полно, дядя! Страшно мне!
Уж не взять рублишка лишнего
На чужой-то стороне...
— Ах, конечно нет! Вот и
на войну не ездила, а уж
приходится быть сестрой милосердия. Пойдемте к нему; ему ведь очень скучно лежать одному.
— Заниматься вы мне не даете — вот что! И так времени совсем нет, кончить курса не дадут, пошлют
на войну; и так многого узнать не
придется; а тут еще вы с Кузьмой.
По широкому Донаю и по бесчисленным его протокам шла канонерка узлов по шести в час. Командир ее, лейтенант, милый и любезный моряк, совсем непохожий по своим взглядам
на пехотных офицеров, не без горького чувства рассказывал Ашанину о том, как жестоко велась
война против анамитов, и не удивлялся, что теперь, после мира, снова
приходится «умиротворять» страну.
Случилось это во время франко-прусской
войны. Молодой Ницше был начальником санитарного отряда. Ему
пришлось попасть в самый ад перевязочных пунктов и лазаретов. Что он там испытал, об этом он и впоследствии никогда не мог рассказывать. Когда, много позже, друг его Эрвин Роде спросил его, что ему
пришлось видеть
на войне в качестве санитара, Ницше с мукою и ужасом ответил...
— Ха-ха-ха! — раскатился первый голос грубым смехом. — Чего другого, a этого добра y них сколько хочешь… Если бы нам давали
на день столько кружек пива, сколько
приходится перевешивать этих собак, то, право же,
война казалась бы довольно-таки сносной забавой.
Я думал, — продолжал он, воодушевляясь более и более, — что здесь,
на Кавказе, la vie de camp [лагерная жизнь (франц.).], люди простые, честные, с которыми я буду в сношениях,
война, опасности, все это
придется к моему настроению духа как нельзя лучше, что я начну новую жизнь.
Немирович-Данченко сообщает, что однажды, в частной беседе, Куропаткин сказал: «Да,
приходится признать, что в настоящее время
войны ведутся не правительствами, а народами». Признать это
приходилось всякому, имеющему глаза и уши. Времена, когда русская «святая скотинка» карабкалась вслед за Суворовым
на Альпы, изумляя мир своим бессмысленным геройством, — времена эти прошли безвозвратно.
Наши офицеры смотрели
на будущее радостно. Они говорили, что в
войне наступает перелом, победа русских несомненна, и нашему корпусу навряд ли даже
придется быть в деле: мы там нужны только, как сорок тысяч лишних штыков при заключении мира.
— Мы ведь Треповых хорошо знаем, — смеялись земцы. — Они люди военные, для них самое главное — телеграфировать в Петербург: «все раненые вывезены». А что половина их от этого перемрет, — «
на то и
война». Чем мы рискуем? Везти тяжелых раненых, перетряхивать их, перегружать — верная для них смерть. Когда
придется отступать, тогда и обсудим, что делать… А Трепова нам чего бояться? Ну, обругает, — что ж такое!
Несмотря
на вступление
войны в затяжной фазис, в результате, конечно, будет победа над японцами, какою бы ценой жизней её сынов и денежных затрат не
пришлось России купить эту победу над сильным, напрягшим все свои силы врагом.
Стараясь выследить интригу, которая удерживала его в Финляндии, он пишет Хвостову, делая разного рода намеки и предположения. А между тем существовали резоны, по которым Александра Васильевича не
приходилось посылать из Финляндии
на польскую
войну.
— Да, да, — поспешно заговорил государь, — тем более, что нам
придется серьезно обдумать меры усиления войск, положение европейских государств меня сильно тревожит, надо ожидать новых осложнений, которые могут привести к новых
войнам, надо отыскать средства усилить армию без обременения государства, так как Гурьев все жалуется
на плохие финансы.
— Мир… — заскрежетал зубами Потемкин, — мир! Я не хочу мира! Этот мир опозорит меня в глазах всего света… Я хочу
войны, жесткой, упорной, неумолимой… и хоть бы мне
пришлось вести ее
на свой счет, я продал бы свое последнее имение и отдохнул только в Царьграде…
— Если только это известие верно, — осторожно говорят они, — то это поражение японцев несомненно отразится
на всём театре
войны, они начнут ещё более поспешно, бросив прикрывающие их действия демонстрации, стягиваться к Фынхуанчену… Порт-Артура им не видать, как своих ушей, а если они не сумеют уйти во время в Корею, то им
придётся скоро запросить пардону, и
война будет кончена не позднее сентября-октября месяца…
— Ну, Каблуков,
придется, видно, нас двоих в тихое отделение
на лазаретной линейке везти. Я телесные сапоги в воздухе ловить буду, а ты бестелесной собачкой забавляться. Вишь, что
война из людей делает.
Наоборот,
приходится слегка притворяться, как и всем, что будь я помоложе да поздоровее, так непременно пошел бы добровольцем и прочее, но, в сущности, я невыразимо счастлив, что могу, нисколько не нарушая закона, не идти
на войну и не подставлять себя под какие-то дурацкие пули.
Плохо, плохо! Да и жизнь дорожает с каждым часом, про извозчика и театр уже и не помышляем, да и с трамваем
приходится осторожничать, больше уповая
на собственные ноги; теперь уж не для притворства беру
на дом дополнительную работу, спасибо, что еще есть такая.
Пришлось и пианино отдать. А проклятая
война как будто только еще начинается, только еще во вкус входит, и что там происходит, что делается с людьми, нельзя представить без ужаса.