Царь Борис

Вот уж который день, брат Христиан,

Мы сходимся с тех пор, как ты помолвлен

Со Ксенией, и каждый раз тебя,

Мне кажется, мы оба больше любим,

Могли б тебя мы слушать без конца,

Но ты досель о родине нам только

Рассказывал своей…

Да, королевич,

Пора, чтоб ты нам о себе поведал.

Уже давно спросить тебя хочу я:

Как вырос ты? И как доселе жил?

И как во Фландрии сражался?

Все,

Все расскажи нам, Христиан. Мы стали

Теперь с тобой родные; вместе нам

Пришлося жить, так надо знать друг друга!

Начни сначала. Детство нам свое

Сперва скажи!

Несложная то повесть,

Царевна, будет: мой отец, король,

Со мной простясь, услал меня ребенком

Из города в норвежский дальний замок

И указал там жить — зачем? — не знаю.

Мрачны картины первых лет моих:

Среди туманов северной природы,

Под шум валов и сосен вековых

Прошли мои младенческие годы.

Мне помнятся раскаты непогоды,

Громады гор, что к небу вознеслись,

С гранитных скал струящиеся воды

И крутизна, где замок наш повис.

Ребенком там, в мечтанье одиноком,

Прибою моря часто я внимал

Или следил за ним веселым оком,

Когда в грозу катил за валом вал

И, разбиваясь о крутые стены,

Отпрядывал потоком белой пены.

И с ранних пор сказанья старины,

Морских бойцов походы и сраженья

Отважные мне навевали сны,

И вдаль меня манили приключенья.

В один покой случайно я проник;

Висели латы там под слоем пыли,

А на столе лежало много книг —

Норвежские то летописи были.

Я стал читать — и ими, как огнем,

Охвачен был сильнее с каждым днем,

И ярче все являлись мне виденья:

Богатыри, и схватки, и сраженья.

Так время шло. Четырнадцати лет

Я призван был в столицу. Новый свет

Открылся мне. Я с радостию детской

Предался жизни суетной и светской —

Но ненадолго. Праздности моей

Стыдиться стал я скоро. Прежних дней

Воскресли сны и прежние виденья:

Все те же сечи, схватки и сраженья.

И думал я: настанет ли тот день,

Когда мечта, которую с любовью

Я все ловлю, как веющую тень,

Оденется и плотию и кровью?

И он настал. Вскипел великий бой,

Священный бой за веру и свободу:

Испании владыка встал войной,

Грозя цепями вольному народу.

Во Фландрию тогда Европы всей

Стекалися единоверных рати —

И из тюрьмы я вырвался моей

На выручку преследуемых братий.

Да, Христиан, мы слышали про то,

Как ты с испанцем бился под Остендом.

Счастлив же ты! Тебе уж двадцать лет!

Ты мог уже свои изведать силы,

Ты сам себя на деле испытал —

А я!

Тебе, царевич, суждена

Блистательнее доля. Ты стоишь

Близ своего отца, чтоб у него

Державою учиться управлять,

Как те князья, которые отвсюду

Съезжалися в испанский стан, учиться

У Спинолы, у пармского вождя,

Как управлять осадою.

Ты прав;

Отца пример перед собою видеть —

То счастье для меня, и лучшей доли

Я б не желал, как только научиться

Ему в великом деле помогать.

Но не легко дается та наука,

А праздным быть несносно. Ты ж успел

Узнать войну, ты отражал осаду,

Ты слышал пушек гром, пищалей треск,

Вокруг тебя летали ядра…

Да,

И я узнал, что мужество и сила

Должны теперь искусству уступать;

Что не они уже решают битвы,

Как в славные былые времена,

И грустно мне то стало. Но меня

Поддерживала мысль, что я служу

Святому делу.

И за это мне

Ты, королевич…

Сразу полюбился?

Так, Ксенья?

Так. Но я бы знать хотела,

Его спросить хотела б я: как он

Чужую мог заочно полюбить?

Легко мне дать ответ тебе, царевна:

Ты не была чужая для меня!

Царя Бориса чтит весь мир. Далеко

О нем молва в Европе разнеслась;

Кому ж его вблизи случалось видеть,

Обвороженный возвращался тот

На родину; но прославлял он столь же

Величие правителя Русии,

Сколь совершенства дочери его.

Кто б ни был то, посланник, или пленный,

Или купец ганзейский, — ни один

Не забывал царевну Ксенью славить,

Ее красу и ум превозносить

И неземную, ангельскую кротость.

Рассказы те в мою запали душу;

А дальний твой, несхожий с нашим край,

Все, что молва о нем к нам приносила:

Разливы рек, безбережные степи,

Снега и льды, обычай, столь отличный

От нашего; державы христианской

Азийский блеск, с преданьями отцов

Нам общими, — все это, как нарочно,

Набросило волшебный некий свет

На образ твой. Ты мне предстала тою,

С кем связан я таинственной судьбою…

Тебя добыть не мыслил я тогда,

Но образ твой светил мне как звезда,

Приковывал мои невольно взоры —

И в шуме битв, в пылу кипящих сил,

Я, рыцаря заслуживая шпоры,

Тебе, царевна, мысленно служил!

Брат Христиан, как странно и как ново

Мне речь твоя звучит! Не думал я,

Чтоб можно было полюбить кого,

Не знаючи иль не видав. Но правда

Мне слышится в твоих словах, и вместе

В них будто что-то чуется родное;

И хорошо с тобой мне, Христиан,

Так хорошо, как будто после долгой

Разлуки я на родину вернулся.

И Ксенья вот задумалась, смотри!

Задумалась я вправду. Новый мир

Ты, королевич, мне открыл. У нас

Не любят так. У нас отцы детей

Посватают, не спрашивая их,

И без любви друг к другу под венец

Они идут. Я, признаюсь, всегда

Дивилася тому.

Обычай этот

К нам от татар привился, а до них

Вольна была невеста жениха

Сама избрать.

Гаральд норвежский наш

Дочь Ярослава русского посватал.

Но не был он в ту пору знаменит

И получил отказ от Ярославны.

Тогда, в печали, бросился он в сечи,

В Сицилии рубился много лет

И в Африке, и наконец вернулся

В град Киев он, победами богат

И несказанной славою, и Эльса

Гаральда полюбила.

Да, в то время

Стекалось в Киев много женихов.

Другая Ярославна за Индрика

Французского пошла, а третья дочь —

За короля венгерского Андрея.

Всем трем отец дал волю выбирать.

Тогда у нас свободней, Христиан,

И лучше было. В те поры у немцов

Был мрак еще, а в Киеве считалось

Уж сорок школ. Татары все сгубили.

Отец твой то, царевич, воскресит,

Вознаградит потерянное время!

Да, Христиан. Но, верь мне, ты не знаешь

Еще отца! Доселе видел ты

Его дела; но если б видеть мог ты

Его любовь к земле, его заботу,

Его печаль о том, чего свершить

Он не успел, его негодованье

На тех людей, которые б хотели

Опять идти по-старому, — и вместе

Терпенье к ним, и милость без конца —

Тогда бы ты узнал его!

Хотя бы

Его не знал я вовсе — и тогда

Он за любовь великую твою

Мне б дорог стал!

Не потому его

Люблю я, Христиан, что он отец мне;

Нет, я за то люблю его, что он

Так мало мыслит о себе!

То правда;

Лишь об одной земле его забота:

Татарщину у нас он вывесть хочет,

В родное хочет нас вернуть русло.

Подумаешь: и сами ведь породой

Мы хвастаться не можем; от татар ведь

Начало мы ведем!

Но двести лет

Вы русские. Татарской крови мало

Осталось в вас.

Ни капли не осталось!

И вряд ли бы нашелся на Руси,

Кто б ненавидел более татар,

Чем мы с отцом.

Они навряд ли также

Царя Бориса любят с той поры,

Как он разбил, при Федоре, их силу!

Ведь вот теперь сидим мы здесь втроем

И говорим свободно, а в народе

Ведь думают, что Ксеньи и доселе

Ты не видал, что ты ее увидишь

Лишь под венцом! А вместе показаться

И думать вам нельзя, того обычай,

Вишь, не велит! Хотелось бы мне знать:

Когда она не пряталась, пока

Невестой не была, зачем теперь

Ей прятаться!

Нельзя, сказал отец,

Все разом переделать; глубоко

Пустил у нас чужой обычай корни

И медленно выводится.

К прискорбью!

И матушка вот следует ему.

Ей нелюбо, что видеться дозволил

Вам двум отец. Она бы под замком

Тебя держать хотела!

Не вини

Ты нашу мать за это, королевич.

Не всякому дано так ясно видеть,

Как батюшке.

Не то одно. Что грех

Уж нам таить! Еще за то косится

На Христиана наша мать, что он

Не нашей веры.

Но ведь нашу веру,

Не правда ль, примешь ты?

Не торопи

Меня, царевна. В этом Бог волен.

Учителей я ваших обещал

С благоговеньем выслушать, но только

По убежденью откажусь от веры

Моих отцов.

Тогда спокойна я.

Не можешь, королевич, не принять

Ты нашей веры. Без греха могу я

Тебя любить.

А я уж и подавно!

Дадим же мы втроем обет друг другу

Любить друг друга, помогать друг другу,

Не мыслить врозь и вместе жить всегда!

Ты, Ксения, согласна?

Всей душой!

Ты, Христиан?

И сердцем и душою!

Но в тайне пусть союз наш остается!

Тем крепче будет он. Подумай только,

Чего не сможем сделать мы втроем!

Ты нас учи всему, чем превосходна

Твоя земля, а мы со Ксеньей будем

Тебя знакомить с Русью!

Дай мне Бог

Ей вместе с вами послужить!

Втроем

Мы воскресим то время, о котором

В старинных книгах ты читал, когда

Так близки были наши деды. Боже!

Продли отцу его надолго дни,

Чтоб Русью стала снова Русь!

Господь

Услышь тебя, Феодор!

Царь идет!

Я перервал ваш, дети, разговор.

Вы горячо о чем-то толковали.

Что, Христиан? Успел ты на Руси

Обжиться с нами?

Да, отец! Он русский!

И русский он обычай перенял:

Он на пути к Москве, себе в забаву,

Смирял неезженых коней!

Нам Власьев

И Салтыков так донесли. Ты любишь

Искать везде опасность, Христиан,

То укрощать коней, то по волнам

Ладьею править в бурю?

Государь,

Я датчанин. Нам, как и русским, любо,

Когда не трубит бранная труба,

Изведывать уменье или силу

Над чем пришлось.

Но Ксении моей

Твоя отвага даровая может

Не по сердцу прийтись.

Царевна Ксенья!

Скажи сама, по правде: жениха

Ты робкого могла ли б полюбить?

Нет, королевич.

Если бы у нас

Была война, тогда бы, Христиан,

Ты удаль мог свою нам показать!

О, помяни ж ты это слово, царь!

И если кто войну тебе объявит,

Дай русскую вести мне рать! Клянусь,

Я победить врагов твоих сумею

Иль умереть, отец мой, за тебя!

А мне, отец, дозволь идти с ним вместе!

Обоим нам дай кровью послужить

Родной земле!

Любезен мне ваш пыл

И ваша доблесть, юноши, но Русь

Ограждена от войн теперь надолго.

Не чаем мы вторжения врагов;

Соседние наперерыв державы

Нам предлагают дружбу и союз;

Совместников на царство мы не знаем;

Незыблем наш и тверд стоит престол —

И мирными придется вам делами

Довольным быть.

Великий государь, —

Боярин Годунов, Семен Никитич!

Пускай войдет!

Пойдем, брат Христиан,

Пойдем, сестра. У батюшки дела!

Что сталося с тобой? Чем так, Никитич,

Встревожен ты?

Великий государь,

Есть чем тревожиться! Возникнул слух:

Царевич жив!

Жив кто?

Царевич Дмитрий!

С ума ты, что ль, сошел?

И сам бы рад

Так думать, царь; но с разных к нам сторон

Все та же весть приходит: жив Димитрий!

Кто слышал эту весть?

На площадях,

В корчмах, везде, где только два иль три

Сойдутся человека, тотчас шепчут

Они о том промеж себя.

И что ж

По-ихнему? Как тот царевич Дмитрий

Воскреснуть мог?

Все та же басня, царь!

Какая басня? Говори!

Ты помнишь —

Когда, падучим схваченный недугом,

Упал на нож и закололся он —

Ты помнишь…

Ну?

Нагие оболгали

Тебя, что будто…

Помню басню их.

Ну, что ж? Когда б и вправду так случилось,

Как мог воскреснуть он?

Убийцы, мол,

Ошиблися — зарезали другого.

Кто смеет это говорить? Его

Весь Углич мертвым видел! Ошибиться

Не мог никто! Клешнин и Шуйский, оба

Его в соборе видели! Нет, нет,

То слух пустой; рассеется он скоро,

Как ветром дым. Но злостным на меня

Я вижу умысел. Опять в том деле

Меня винят. Забытую ту ложь

Из пыли кто-то выкопал, чтоб ею

Ко мне любовь Русии подорвать!

Романовы Черкасских угощали

Вчерашний день. За ужином у них

Шла речь о том же. Слуги донесли.

Романовы? Которых я щадил?

Они молву ту распускают? Нет —

Нет, этого терпеть нельзя!

Давно бы

Так, государь!

Не будем торопиться —

Их чтит народ…

Лишь развяжи мне руки!

Преступником в глазах народа царь

Не может быть. Чист и безгрешен должен

Являться он, чтобы не только воля

Вершилася его без препинанья,

Но чтоб в сердцах послушных как святыня

Она жила!

С Романовыми я

Повременю. Но если кто в народе

Дерзнет о слухе том лишь заикнуться —

В тюрьму его! Ступай разведай, как

И кем тот слух посеян на Москве?

До корня докопайся — и о всем

Мне донеси!

Нет, этого нельзя,

Нельзя терпеть! Хоть я не царь Иван,

Но и не Федор также. Против воли

Пришлось быть строгим. Человек не властен

Идти всегда избранным им путем.

Не можем мы предвидеть, что с дороги

Отклонит нас. Решился твердо я

Одной любовью править; но когда

Держать людей мне невозможно ею —

Им гнев явить и кару я сумею!

Скажи мне все; не бойся молвить правду;

Твои слова не выйдут из покоя

Из этого. Когда ты с Салтыковым

Был в датскую посылан землю сватом,

Что ты узнал о женихе?

Все вести

О нем я, матушка-царица, прямо,

Как слышал, так и отписал к царю,

Не утаил ни слова.

Не хитри

Со мной, голубчик. Ты, чай, боле знаешь,

Чем отписал. Зачем король покойный

Услал его ребенком от себя?

Не ведаю, великая царица.

Я ведаю. Король не почитал

Его за сына. Так ли?

Видит Бог,

О том не знаю.

Афанасий Власьич,

Тебе со мной ломаться не расчет.

Ты думный дьяк, да только ведь и мы

Не из простых. Иным словечком нашим

Тебе не след бы брезгать. В гору может

Оно поднять, да и с горы содвинуть!

Ну, говори ж, да не утаи, дружок:

Ведь до рожденья этого Хрестьяна

В совете быть король уж перестал

С своею королевой?

Были толки.

Ну, видишь ли!

Великая царица,

Где ж толков не бывает? Мало ль что

Болтает люд! По смерти королевы

Король вернул его к себе; и жил же

Он при дворе с своим со старшим братом,

Как королевский сын!

Не зауряд ли?

И старший брат, теперешний король,

Кажись, не больно жаловал его.

Так, что ли?

Всяко люди говорят;

Язык-то, благо, без костей. Не знаю,

Как было прежде, ноне же они

В согласии; король его зовет

Своим любезным братом.

А когда

Захочет царь, как он уже задумал,

Его эстонским сделать королем,

Тогда его как братец будет звать?

Дороже, чай, эстонская земля

Ему родства покажется с царем!

Найдутся и улики. Ксенья ж наша

Очутится за неким басурманом

Без племени и роду!

Эх, царица!

Бояться волка — не ходить и в лес!

Что толковать, когда царевна Ксенья

Помолвлена!

Помолвка не венец.

Когда бы ты, голубчик, согласился

Сказать царю, что мне ты повестил…

Побойся Бога, матушка-царица,

Я ничего не говорил тебе!

Ну, ну, добро! Мы знаем то, что знаем;

Ступай, дружок, не бойся ничего!

Власьев уходит.

Дементьевна!

Здесь, матушка-царица!

Ну, что ты там про них узнала?

Встали

Ранехонько; на Воробьевы горы

Поехали; с царевичем жених

Все ехал рядом; много говорили

Промеж собой; смеялися; потом

Скакались вместе; обскакал жених

Царевича; но этот ничего,

Сам будто рад; души, вишь, в нареченном

Не чает зяте!

С толку вовсе немчин

Его уж сбил.

Вернулися к закуске;

Откушавши с царевною втроем,

В покое царском вместе оставались,

Как царь поволил.

Новые порядки

Заводит царь. Он с ними, что ль, сидел?

Нет, матушка; спустя часок изволил

Войти в покой; пришел Семен Никитич,

Они ж ушли: царевич с женихом,

Царевна во светлицу.

А часок

Таки сидели вместе? Ну конечно,

Коль выдают за немчина ее,

Так и обычай надо ей немецкий

Перенимать. Что слышала еще?

Боярыня вернулась Василиса

Из Киева. Твои повидеть очи

Ждет позволенья.

Милости прошу.

Пускай войдет.

Здорово, Василиса!

Вернулась с богомолья своего?

Ну что, голубушка? Как можешь?

Терпит

Господь грехам, великая царица!

Что ж? Видела Печерскую ты лавру?

Чай, хорошо?

Ох, матушка-царица,

Как хорошо! Ох-ох, как хорошо!

Просвирку вот там вынула во здравье

Твое, царица; а вот эту вот

За упокой родителя твого,

Григория Лукьяныча!

Спасибо,

Голубушка. Ну, что путем-дорогой

Узнала ты?

Чудесное настало,

Царица, время. Знаменья являет

Везде Господь: всходили три луны

Намедни враз; теленком двухголовым

Корова отелилась; колокольни

От ветра падают. И все то мне

Печерский некий старец толковал:

Великие настанут перемены,

И скоро-де совсем не будет можно

Узнать Руси!

Да. И теперь ее,

Пожалуй, не узнаешь. Чай, слыхала?

Посватали царевну!

Как не слышать!

От радости, поверишь ли, царица,

И ноги подкосились!

Ну, немного

Тут радости.

Как, матушка?

Да разве

Своих князей-то не было? Не то

В Литве князей довольно православных!

Чай, каждый рад бы выехать к царю,

Аксиньюшку посватать!

А еще бы!

Еще б не рад!

Чем немчина Бог весть

Отколь выписывать.

Ах, свет-царица!

Сказать ли правду? Как узнала я,

Что немчин он, так и кольнуло в сердце!

Ей-Богу, право!

Слушай, Василиса:

Ведь неспроста оно могло случиться!

А именно, что неспроста, царица!

Не с ветру, матушка!

Он, окаянный,

Приворожил царевну. И царя

С царевичем, должно быть, обошел.

Я Федора не узнаю с тех пор,

Как на Москву жених приехал. Смотрит

Ему в глаза, и только!

Право дело,

Царица-матушка! Вестимо, так!

Признаться, я о том лишь услыхала,

И говорю: «Владычица святая!

Тут приворот!»

А как по-твоему?

Помочь нельзя?

Как, матушка-царица,

Как не помочь! Разведать только надо:

В чем сила-то его? Да эту силу

И сокрушить. Следок его, царица,

Дай вынуть мне и погадать на нем.

Ну, а потом?

Потом его и силу

Мы сокрушим. Есть корешок такой.

Спасибо, мать. Прости ж теперь. Об этом

С тобою после потолкуем мы.

Спесив уж больно стал со мной Борис

Феодорыч. Дочь вздумал, не спросись

У матери, за басурмана выдать!

Нет, погоди! Еще поспорим вместе!