Неточные совпадения
— А
из города приехали? — спросил Левин у Кузьмы.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны,
приехавши довольно поздно
из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
Порфирий Платоныч
приехал, рассказал разные анекдоты; он только что вернулся
из города.
Слева от Самгина хохотал на о владелец лучших в
городе семейных бань Домогайлов, слушая быстрый говорок Мазина, члена городской управы, толстого, с дряблым, безволосым лицом скопца; два года тому назад этот веселый распутник насильно выдал дочь свою за вдового помощника полицмейстера, а дочь,
приехав домой из-под венца, — застрелилась.
Но усмешка не изгнала
из памяти эту формулу, и с нею он
приехал в свой
город, куда его потребовали Варавкины дела и где — у доктора Любомудрова — он должен был рассказать о Девятом января.
Райский вздохнул и вернулся домой. Он нашел там Викентьева с матерью, которая
приехала из-за Волги к дню рождения Марфеньки, Полину Карповну, двух-трех гостей
из города и — Опенкина.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы
приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по
городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Приезжали некоторые барыни с визитом,
приехал заволжский помещик и еще двое гостей
из города и остались обедать.
За этим некуда уже тратить денег, только вот остался иностранец, который
приехал учить гимнастике, да ему не повезло, а в числе гимнастических упражнений у него нет такой штуки, как выбираться
из чужого
города без денег, и он не знает, что делать.
Как я обрадовался вашим письмам — и обрадовался бескорыстно! в них нет ни одной новости, и не могло быть: в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто
из знакомых не успел выехать
из города или
приехать туда.
Так и есть: страх сильно может действовать. Вчера, второго сентября, послали записку к японцам с извещением, что если не явятся баниосы, то один
из офицеров послан будет за ними в
город. Поздно вечером
приехал переводчик сказать, что баниосы завтра будут в 12 часов.
Мы въехали в
город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями. В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились
из толпы и мимо крепостной стены
приехали на гласис и вмешались в ряды экипажей.
После фабрики она жила в деревне, потом
приехала в
город и на квартире, где была тайная типография, была арестована и приговорена к каторге. Марья Павловна не рассказывала никогда этого сама, но Катюша узнала от других, что приговорена она была к каторге за то, что взяла на себя выстрел, который во время обыска был сделан в темноте одним
из революционеров.
В тот день, когда на выходе с этапа произошло столкновение конвойного офицера с арестантами из-за ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил к губернскому
городу, так что выехал с постоялого двора позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это бывало прежде, а
приехал в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
— И вообще, если бы вы начали вашу повесть со систематического описания всего вашего вчерашнего дня с самого утра? Позвольте, например, узнать: зачем вы отлучались
из города и когда именно поехали и
приехали… и все эти факты…
— Да сказывал Тимофей, все господа:
из города двое, кто таковы — не знаю, только сказывал Тимофей, двое
из здешних господ, да тех двое, будто бы
приезжих, а может, и еще кто есть, не спросил я его толково. В карты, говорил, стали играть.
Он установил, что здесь ночевали русские — четыре человека, что
приехали они
из города и раньше никогда в тайге не бывали.
Когда он
приехал в губернский
город, все предводители были уже налицо. Губернатор (
из военных) принял их сдержанно, но учтиво; изложил непременныенамерения правительства и изъявил надежду и даже уверенность, что господа предводители поспешат пойти навстречу этим намерениям. Случай для этого представлялся отличный: через месяц должно состояться губернское собрание, на котором и предоставлено будет господам дворянам высказать одушевляющие их чувства.
— Намеднись Петр Дормидонтов
из города приезжал. Заперлись, завещанье писали. Я было у двери подслушать хотел, да только и успел услышать: «а егоза неповиновение…» В это время слышу: потихоньку кресло отодвигают — я как дам стрекача, только пятки засверкали! Да что ж, впрочем, подслушивай не подслушивай, а его — это непременно означает меня! Ушлет она меня к тотемским чудотворцам, как пить даст!
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без огня не бывает. По
городу благодаря полуяновскому делу ходили всевозможные слухи о разных других назревавших делах, а в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро вернулся
из какой-то таинственной поездки и
приехал к Галактиону ночью, на огонек.
Вечером, под самый день свадьбы,
из губернского
города приехала сестра Феоктиста с длинным ящиком, до крайности стеснявшим ее на монастырских санях.
Петр Лукич тоже ни о чем подобном не говорил, но
из губернского
города дошли слухи, что на пикнике всем гостям в карманы наклали запрещенных сочинений и даже сунули их несколько экземпляров
приезжему ученому чиновнику.
Для
приезжих, случайных гостей потребовалась прислуга, и тысячи крестьянских девушек потянулись
из окрестных деревень в
город.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор
приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни
из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого
из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать
из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который
из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Приезжая из деревни в губернский
город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него собиралась приятельская компания; он начинал пить, есть, острить и снова пить.
— За неволю выкинула; бают, бил, бил ее,
приехавши из города-то, — подхватил другой мужик
из толпы.
— Барин там-с
из города, — начал он, — господин Живин, как слух прошел, что вы пожалуете в деревню, раз пять к нам в Воздвиженское заезжал и все наказывал: «Как ваш барин, говорит,
приедет, беспременно дайте мне знать сейчас!» — прикажете или нет послать?
Приехавши из губернского
города в Воплино, Утробин двое суток сряду проспал непробудным сном. Проснувшись, он увидел на столе письмо от сына, который тоже извещал о предстоящей катастрофе и писал:"Самое лучшее теперь, милый папаша, — это переселить крестьян на неудобную землю, вроде песков: так, по крайней мере, все дальновидные люди здесь думают".
Должно быть,
приехала с своим мальчиком
из чужого
города и вдруг захворала.
Прислан был к нам Фейер
из другого
города за отличие, потому что наш
город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним был городничий, старик, и такой слабый да добрый. Оседлали его здешние граждане. Вот
приехал Фейер на городничество, и сзывает всех заводчиков (а у нас их не мало, до пятидесяти штук в городе-то).
Во время рождественских праздников
приезжал к отцу один
из мировых судей. Он говорил, что в
городе веселятся, что квартирующий там батальон доставляет жителям различные удовольствия, что по зимам нанимается зал для собраний и бывают танцевальные вечера. Потом зашел разговор о каких-то пререканиях земства с исправником, о том, что земские недоимки совсем не взыскиваются, что даже жалованье членам управы и мировым судьям платить не
из чего.
— Верно, по каким-нибудь делам сюда
приехали? — продолжала генеральша. Она сочла Калиновича за приехавшего
из Петербурга чиновника, которого ждали в то время в
город.
Рассказывал же нам один
приезжий из Петербурга (он у министра по особым порученьям, премилый человек, и теперь, как в
городе никого нет, такая для нас рисурс, что ты себе представить не можешь) — так он говорит наверно, что наши заняли Евпаторию, так что французам нет уж сообщения с Балаклавой, и что у нас при этом убито 200 человек, а у французов до 15 тыс.
Фоминишна. И, мать! некогда. Ведь какой грех-то: сам-то что-то
из городу не едет, все под страхом ходим; того и гляди пьяный
приедет. А уж какой благой-то, Господи! Зародится же ведь эдакой озорник!
Прочие посетители все стояли по сю сторону решетки, всё тоже больше
из простых, кроме одного толстого купца,
приезжего из уездного
города, бородача, одетого по-русски, но которого знали за стотысячника; одной пожилой и убогой дворянки и одного помещика.
— Ну, если можно обойтись без гостиницы, то все-таки необходимо разъяснить дело. Вспомните, Шатов, что мы прожили с вами брачно в Женеве две недели и несколько дней, вот уже три года как разошлись, без особенной, впрочем, ссоры. Но не подумайте, чтоб я воротилась что-нибудь возобновлять
из прежних глупостей. Я воротилась искать работы, и если прямо в этот
город, то потому, что мне всё равно. Я не
приехала в чем-нибудь раскаиваться; сделайте одолжение, не подумайте еще этой глупости.
Из знакомых Петра Григорьича ни в день смерти его, ни на другой день, хотя слух о том облетел в какой-нибудь час весь
город, — никто не
приехал поклониться его телу: Крапчика многие уважали, иные боялись, но никто не любил.
Оказалось, что это
приехал из губернского
города управляющий, который, впрочем, предварительно спросил через дверь, может ли он войти.
О пище, впрочем,
из моих
приезжих никто не думал, и все намерены были ограничиться чаем, кофеем и привезенною
из Кузьмищева телятиной, за исключением однако доктора, который, сообразив, что
город стоит на довольно большой и, вероятно, многорыбной реке, сейчас же отправился в соседний трактирчик, выпил там рюмки три водочки и заказал себе селяночку
из стерляди, которую и съел с величайшим наслаждением.
Тулузов не расспрашивал далее и пошел к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил на того, например, Тулузова, который являлся,
приехав из губернского
города после похорон Петра Григорьича, то был почти лакей, а ныне шел барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко, как бы предвкушая Владимира не в петлице, а на шее.
Между тем настал день, назначенный для судного поединка. Еще до восхода солнца народ столпился на Красной площади; все окна были заняты зрителями, все крыши ими усыпаны. Весть о предстоящем бое давно разнеслась по окрестностям. Знаменитые имена сторон привлекли толпы
из разных сел и
городов, и даже от самой Москвы
приехали люди всех сословий посмотреть, кому господь дарует одоление в этом деле.
Я был уверен, что его арестуют за выпитую водку.
Из города бежали люди,
приехал на дрожках строгий квартальный, спустился в яму и, приподняв пальто самоубийцы, заглянул ему в лицо.
— Это я, Олеся, — сказал я, понижая голос. — Я только что
приехал верхом
из деревни… А все утро я в
городе был… Тебе нехорошо, Олеся?
Когда ей миновало шестнадцать лет, Негров смотрел на всякого неженатого человека как на годного жениха для нее; заседатель ли
приезжал с бумагой
из города, доходил ли слух о каком-нибудь мелкопоместном соседе, Алексей Абрамович говорил при бедной Любоньке: «Хорошо, кабы посватался заседатель за Любу, право, хорошо: и мне бы с руки, да и ей чем не партия?
Таким образом, шутя выгнанный
из Москвы, я
приезжал в свой
город как будто только для того, чтобы там быть свидетелем, как шутя убили при мне страстно любимую мною мать и, к стыду моему, растолстеть от горячки и болезни.
Приезжали какие-то чиновники
из города, проверяли опись, выспрашивали, вынюхивали и отправлялись восвояси.
А тут
приехал муж
из города и чем-то раздражен… молчит, нахмурился… Я совершенно завертелась, право… Эта новая горничная — чистое наказанье! Стала мыть пузырьки для молока кипятком, и они полопались!
Это место стало гуляньем:
из Москвы и Петербурга вскоре
приехали: Львов-Кочетов
из «Московских ведомостей», А.Д. Курепин
из «Нового времени», Н.П. Кичеев
из «Новостей» Нотовича и много, много разных корреспондентов разных газет и публики
из ближайших
городов и имений.
Боярин свистнул и спросил вошедшего слугу:
приехал ли
из города его стремянный Омляш?
Когда приятели вернулись в свой
город, был уже ноябрь и на улицах лежал глубокий снег. Место Андрея Ефимыча занимал доктор Хоботов; он жил еще на старой квартире в ожидании, когда Андрей Ефимыч
приедет и очистит больничную квартиру. Некрасивая женщина, которую он называл своей кухаркой, уже жила в одном
из флигелей.