Неточные совпадения
Он тотчас же рассказал: некий наивный юрист
представил Столыпину записку, в которой доказывалось, что аграрным движением руководили богатые мужики, что это была война «кулаков» с помещиками, что велась она силами бедноты и весьма предусмотрительно; при дележе завоеванного мелкие
вещи высокой цены, поступая в руки кулаков, бесследно исчезали, а
вещи крупного объема, оказываясь на дворах и в избах бедняков, служили для начальников карательных отрядов отличным указанием, кто преступник.
— C'est un ange, c'est un ange du ciel! [Это ангел, ангел небесный! (франц.)] — восклицал он. — Всю жизнь я был перед ней виноват… и вот теперь! Chere enfant, я не верю ничему, ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли
представить, что меня хотят засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde rit… [Я говорю прелестные
вещи, и все хохочут… (франц.)] и вдруг этого-то человека — везут в сумасшедший дом?
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые
вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня,
представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал
представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно,
вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая скрыть, делал пресмешные
вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в другой день, говорил о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его за шинель и повел
представлять даме.
Леса, как я уже сказал выше, стояли нетронутыми, и лишь у немногих помещиков
представляли не то чтобы доходную статью, а скорее средство добыть большую сумму денег (этот порядок
вещей, впрочем, сохранился и доселе).
— Самая это, ваше сиятельство, полезная
вещь будет! А для простого народа, для черняди, легость какая — и боже ты мой! Потому что возьмем, к примеру, хоть этот самый хмель: сколько теперича его даром пропадает! Просто, с позволения сказать, в навоз валят! А тогда, значит, всякий, кто даже отроду хмелем не занимался, и тот его будет разводить. Потому, тут дело чистое: взял, собрал в мешок,
представил в прессовальное заведение, получил денежки — и шабаш!
— Сумасшедшие, хотите вы сказать?.. договаривайте, не краснейте! Но кто же вам сказал, что я не хотел бы не то чтоб с ума сойти — это неприятно, — а быть сумасшедшим? По моему искреннему убеждению, смерть и сумасшествие две самые завидные
вещи на свете, и когда-нибудь я попотчую себя этим лакомством. Смерть я не могу себе
представить иначе, как в виде состояния сладкой мечтательности, состояния грез и несокрушимого довольства самим собой, продолжающегося целую вечность… Я понимаю иногда Вертера.
— Она! именно она! И все Порфишке-кровопивцу передает! Сказывают, что у него и лошади в хомутах целый день стоят, на случай, ежели брат отходить начнет! И
представьте, на днях она даже мебель,
вещи, посуду — всё переписала: на случай, дескать, чтобы не пропало чего! Это она нас-то, нас-то воровками
представить хочет!
Судьба, как нарочно, после двухлетнего моего напряжения мысли всё в одном и том же направлении, натолкнула меня в первый раз в жизни на это явление, показавшее мне с полной очевидностью на практике то, что для меня давно выяснилось в теории, а именно то, что всё устройство нашей жизни зиждется не на каких-либо, как это любят себе
представлять люди, пользующиеся выгодным положением в существующем порядке
вещей, юридических началах, а на самом простом, грубом насилии, на убийствах и истязаниях людей.
При обыкновенном ходе
вещей Прохоров, быть может, был бы отпущен с одним внушением, теперь же он
представлял собою врага, на котором должна была найти себе применение первая из помпадурских доблестей: презрение к опасностям.
—
Представьте себе, я узнал вас по описанию жены… Ведь вы едете в Третье Парголово? Ваши
вещи отправлены раньше? Видите, как я все знаю…
Это была ложь, но в данный момент я так верил в себя, что маленькая хронологическая неточность ничего не значила, — пока я печатал только рассказики у Ивана Иваныча «на затычку», но скоро, очень скоро все узнают, какие капитальные
вещи я
представлю удивленному миру.
Сначала он потерял свои
вещи, потом свою даму в синей вуали, потом еще что-то — вообще он ужасно суетился,
представляя своей особой типичный образчик дачного мужа.
Только золотая посредственность довольна собой, а настоящий автор вечно мучится роковым сознанием, что мог бы сделать лучше, да и нет такой
вещи, лучше которой нельзя было бы
представить.
Проснувшись перед вечером на диване в чужой квартире, я быстро вскочил и с жесточайшею головною болью бросился скорей бежать к себе на квартиру; но
представьте же себе мое удивление! только что я прихожу домой на свою прежнюю квартиру, как вижу, что комнату мою тщательно прибирают и моют и что в ней не осталось уже ни одной моей
вещи, положительно, что называется, ни синя пороха.
Критик говорит свое мнение, нравится или не нравится ему
вещь; и так как предполагается, что он не пустозвон, а человек рассудительный, то он и старается
представить резоны, почему он считает одно хорошим, а другое дурным.
Взятый сам по себе, со стороны своего внутреннего содержания, этот тип не весьма выразителен, а в смысле художественного произведения даже груб и не интересен; но он
представляет интерес в том отношении, что служит наивернейшим олицетворением известного положения
вещей.
— Автор.] не
представляет ни малейшей опасности, потому что конкурировать с Чусовой — немыслимая
вещь.
— Приказывал. Да ведь на них не угодишь.
Представьте себе: один из этих французов, кирасирской поручик, так и вопит, что у него отняли — и как вы думаете что? Деньги? — нет! Часы,
вещи? — и то нет! Какие-то любовные записочки и волосы! Поверите ли, почти плачет! А кажется, славный офицер и лихо дрался.
— Сейчас, mon cher, сейчас! Ты не можешь себе
представить, какие забавные
вещи я нашел в этой книжке.
Если справедливо, что во всяком положении
вещей главным зодчим является история, то не менее справедливо и то, что везде можно встретить отдельных индивидуумов, которые служат воплощением «положения» и
представляют собой как бы ответ на потребность минуты.
Представьте себе, что ее не было! Да, да, ее-то одной только и не было ни в комнатах между внесенными
вещами, ни в повозке — словом, нигде… Шкатулка, очевидно, осталась там и теперь — в руках Селивана… Или… может быть, даже он ее еще ночью выкрал. Ему ведь это было возможно; он, как хозяин, мог знать все щелки своего дрянного дома, и этих щелок у него, наверно, не мало. Могла у него быть и подъемная половица и приставная дощечка в перегородке.
Брачное ложе со стеганым одеялом и ситцевыми подушками, люлька с ребенком, столик на трех ножках, на котором стряпалось, мылось, клалось все домашнее и работал сам Поликей (он был коновал), кадушки, платья, куры, теленок, и сами семеро наполняли весь угол и не могли бы пошевелиться, ежели бы общая печь не
представляла своей четвертой части, на которой ложились и
вещи и люди, да ежели бы еще нельзя было выходить на крыльцо.
И это, столь неразрывное в своем единстве, органически целое явление хотят нам
представить как две
вещи, совершенно отдельные, из которых одна легко может обойтись без другой!
Я
представил себе гибкую женщину, спящую у него на руках, прильнув головой к широкой груди, — это было красиво и еще более убедило меня в правде его рассказа. Наконец, его печальный и мягкий тон при воспоминании о «купчихе» — тон исключительный. Истинный босяк никогда не говорит таким тоном ни о женщинах, ни о чем другом — он любит показать, что для него на земле нет такой
вещи, которую он не посмел бы обругать.
Пять комнат, которые он занимал, по одной уж чистоте походили скорей на модный магазин изящных
вещей, чем на жилую квартиру: драпировка, мраморные статуйки, пейзажи масляной работы, портреты, бронзовые
вещи, мебель, ковры, всего этого было пропасть, и все это, кажется, было расставлено с величайшей предусмотрительностию: так что, может быть, несколько дней обдумывалось, под каким углом повесить такую-то картинку, чтобы сохранить освещение, каким образом поставить китайскую вазу так, чтобы каждый посетитель мог ее тотчас же заметить, и где расположить какой-нибудь угловой диван, чтобы он
представлял полный уют.
Театр
представляет комнату вроде кабинета, стол с различными
вещами, мебель хорошая, на диване разложено платье, на стене висит большое зеркало.
С последним замечанием можно не согласиться, потому что самые недостатки воспитания
представляют, конечно, историческое явление, вытекающее из современного порядка
вещей.
Мы совестимся
представить себе
вещи, как они есть; мы непременно стараемся украсить, облагородить их, и часто навязываем на себя такое бремя, которого и снести не можем.
Везде и во всем заметно самосознание, везде понята несостоятельность старого порядка
вещей, везде ждут реформ и исправлений, и никто уже не убаюкивает своих детей песнею о том, какое непостижимое совершенство
представляет современный порядок дел в России.
И точно — роман
представляет нам калейдоскоп происшествий, которых случайными свидетелями можем мы сделаться на улице, в гостиной или на ином чердаке, и при этом представлении стоит некто, изъясняющий, что означают и почему выходят такие-то и такие-то
вещи.
— Извини, сестра, но так нельзя… — брюзжал дядя, морща лицо. — Я
представляю тебе губернатора, а ты ему руки не подаешь! Ты его сконфузила, несчастного! Нет, это не годится… Простота хорошая
вещь, но ведь и она должна иметь пределы… клянусь богом… И потом этот обед! Разве можно такими обедами кормить? Например, что это за мочалку подавали на четвертое блюдо?
А какое странное отношение к моему поступку явилось у многих знакомых! «Ну, юродивый! Лезет, сам не зная чего!» Как могли они говорить это? Как вяжутся такие слова с их представлениями о геройстве, любви к родине и прочих таких
вещах? Ведь в их глазах я
представлял все эти доблести. И тем не менее — я «юродивый».
Кондуктор ему
представил резоны, что «таких больших
вещей не дозволено с собой в вагоны вносить».
Вопрос о софийной природе понятий [Учение Николая Мальбранша о видении
вещей в Боге и о богопознании как сущности познания
вещей представляет большую аналогию к учению, здесь развиваемому (обстоятельный очерк учения Мальбранша на русском языке см. у Μ. Η. Ершова.
По Аристотелю, идеи, во-первых,
представляют собой бесполезные гипостазирования и удвоения действительных
вещей.
Володя слушал в волнении, полный негодования. Он не мог себе и
представить, чтобы могли быть такие ужасные
вещи.
Ничего нет хуже, когда приготовишься к отъезду, снимешь палатки, уложишь
вещи, и вдруг надо чего-то ждать. Время тянется удивительно долго. Мои спутники высказывали разные догадки и в десятый раз спрашивали орочей о причинах задержки. Поэтому можно себе
представить, с какой радостью они приняли заявление, что к вечеру море будет тихое, но придется плыть ночью, потому что неизвестно, какая завтра будет погода.
—
Представь ты себе такую
вещь…
Оперетка к той зиме обновилась музыкой Штрауса, который вошел в полное обладание своего таланта и сделался из бального композитора настоящим"maestro"для оперетки, стоящей даже на рубеже комической оперы. Такие его
вещи, как"Летучая мышь"и"Цыганский барон", и рядом с
вещами Оффенбаха
представляют собою и бытовую и музыкальную ценность.
Стракош сделал себе имя как публичный чтец драматических
вещей и в этом качестве приезжал и в Россию. При его невзрачной фигуре и дикции с австрийским акцентом он, на мою оценку, не
представлял собою ничего выдающегося. Как преподаватель он в драме и трагедии держался все-таки немецко-условного пафоса, а для комедии не имел ни вкуса, ни дикции, ни тонкости парижских профессоров — даровитых сосьетеров"Французской комедии".
Сила ее над графом была доказана. Пусть он и морщится, когда ему
представляют Ивана Павловича, но в общем сочетании различных комбинаций все-таки приятно. Вскоре к протекции Марьи Степановны стали прибегать сторонние люди, имевшие в графе надобность по делам, и, престранная
вещь, — тоже выходило успешно…
— Ну, я потому-то вам и рассказываю, что это удивительно! А вы еще
представьте себе, что в зале у нас словно назло именно и стоят такие хозяйские часы, да еще с курантами; как заведут: динь-динь-динь-динь-динь-динь, так и конца нет, и она мимо их с сумерек даже и проходить боится, а вынесть некуда, и говорят, будто
вещь очень дорогая, да ведь и жена-то сама стала их любить.
У него вдруг сделалось пренеприятное лицо, когда он говорил о Степе. Мне самой стало противно. Я хоть и мало знаю, что Степа написал, но мне бы следовало постоять за него. У Домбровича есть особенный талант
представить вам
вещь в таком смешном виде, что вы сейчас же переходите на его сторону. Через несколько секунд мне уже сделалось совестно и досадно на себя, зачем я заговорила о Степе. Я точно застыдилась, что у меня есть родственник, который пишет скучные
вещи.
Положение такой женщины можно очень верно определить правовою формулою древнего Рима — она
представляет собой «ничью
вещь», которая становится собственностью того, который первый ею овладеет.
— Так и говорю. Я эти
вещи хорошо понимаю. Если б я мог теперь вам
представить: в каком вы были настроении…
Лушкина обняла гостью, и прикосновение ее жирного тела, от которого пахло рисовою пудрой, заставило Антонину Сергеевну брезгливо вздрогнуть. Шумно
представила ей хозяйка дам, сидевших около чайного столика с тремя этажерками. Серебро и фарфор, вазы с печеньем, граненые графинчики покрывали столик разнообразным блеском. В свете двух больших японских ламп выступали ценные
вещи со стен и изо всех углов: их было так же много в тесноватой гостиной, как и в зале.
Все стены расписаны фресками, в огромных передних со сводами и колоннами помещаются целые музеи античных
вещей помпейских раскопок, а также местных неаполитанских произведений. На лестницах выставлены разные вазы и статуи местных скульпторов, коридоры всех этажей
представляют собой картинные галереи, а сами художники положительно не дают вам прохода, указывая и восхваляя свои произведения, и предлагают купить их.
Когда старуха вышла, ворча и охая, из горницы, Максим Яковлев некоторое время просидел на лавке в глубокой задумчивости. Он не был суеверен. Как это ни странно, но на конце России, где жили Строгановы, скорее в то время усваивались более трезвые, просвещенные взгляды на
вещи, нежели в ее центре. Носителями этих взглядов, этой своего рода цивилизации были вольные люди, стекавшиеся из жажды труда и добычи на новые земли, которые
представляли из себя сопермский край.