Неточные совпадения
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий
человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как
прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в
прах и на колени
человека пред мудростью небес.
Беру тебя еще раз на личную свою ответственность, — так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я
прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы, бывши сановником и
человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…
— А теперь вот, зачатый великими трудами тех
людей, от коих даже
праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских
людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
— Дух летит… Витает орел белокрылый. Огненный. Поет — слышите? Поет: испепелю! Да будет
прахом… Кипит солнце. Орел небес. Радуйтесь! Низвергнет. Кто властитель ада?
Человек.
Самгину показалось, что обойщик
Прахов даже присел, а
люди, стоявшие почти вплоть к оратору, но на ступень ниже его, пошатнулись, а
человек в перчатках приподнял воротник пальто, спрятал голову, и плечи его задрожали, точно он смеялся.
Тогда все
люди казались ему евангельскими гробами, полными
праха и костей. Бабушкина старческая красота, то есть красота ее характера, склада ума, старых цельных нравов, доброты и проч., начала бледнеть. Кое-где мелькнет в глаза неразумное упорство, кое-где эгоизм; феодальные замашки ее казались ему животным тиранством, и в минуты уныния он не хотел даже извинить ее ни веком, ни воспитанием.
— Вот, Василий Назарыч, наша жизнь: сегодня жив, хлопочешь, заботишься, а завтра тебя унесет волной забвенья… Что такое
человек?
Прах, пепел… Пахнуло ветерком — и
человека не стало вместе со всей его паутиной забот, каверз, расчетов, добрых дел и пустяков!..
Думая об этом, я еще раз посмотрел на старцев, на женщин с детьми, поверженных в
прахе, и на святую икону, — тогда я сам увидел черты богородицы одушевленными, она с милосердием и любовью смотрела на этих простых
людей… и я пал на колени и смиренно молился ей».
Первые обыкновенно страдали тоской по предводительстве, достигнув которого разорялись в
прах; вторые держались в стороне от почестей, подстерегали разорявшихся, издалека опутывая их, и, при помощи темных оборотов, оказывались в конце концов
людьми не только состоятельными, но даже богатыми.
Через три дня Федота схоронили. Вся вотчина присутствовала на погребении, и не было
человека, который помянул бы покойника лихом. Отец до земли поклонился
праху верного слуги; матушка всю панихиду проплакала.
— Ну, этого тебе не понять! — строго нахмурясь, говорит он и снова внушает. — Надо всеми делами
людей — господь!
Люди хотят одного, а он — другого. Всё человечье — непрочно, дунет господь, и — всё во
прах, в пыль!
Подпольный
человек восклицает: «Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в бок и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза ногой,
прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и нам опять по своей глупой воле пожить!» У самого Достоевского была двойственность.
Согласно современному сознанию
человек не имеет глубоких корней в бытии; он не божественного происхождения, он — дитя
праха; но именно потому должен сделаться богом, его ждет земное могущество, царство в мире.
Но верьте, верьте, простодушные
люди, что и в этой благонравной строфе, в этом академическом благословении миру во французских стихах засело столько затаенной желчи, столько непримиримой, самоусладившейся в рифмах злобы, что даже сам поэт, может быть, попал впросак и принял эту злобу за слезы умиления, с тем и помер; мир его
праху!
Тит понимал, что все его расчеты и соображения разлетелись
прахом и что он так и останется лишним
человеком. Опустив голову, старик грустно умолк, и по его сморщенному лицу скатилась непрошенная старческая слезинка. Ушиб его солдат одним словом, точно камнем придавил.
— Все-таки ничего не раскрыли, — подхватил Кнопов, — и то ведь, главное, досадно: будь там какой-нибудь другой мужичонко, покрой они смерть его —
прах бы их дери, а то ведь — человек-то незаменимый!.. Гений какой-то был для своего дела: стоит каналья у плиты-то, еле на ногах держится, а готовит превосходно.
Она хвалилась и с торжеством рассказывала, что князь, важный
человек, генерал и ужасно богатый, сам приезжал просить согласия ее барышни, и она, Мавра, собственными ушами это слышала, и вдруг, теперь, все пошло
прахом.
Стал я говорить про это матери, так и то все
прахом пошло:"Что ж, говорит, разве старцы
люди простые? от них, окромя благодати, ничего и быть-то не может".
Между тем он почти 20 лет сряду срамил не одну Францию, но и всю Европу — и никто не замечал
праха, который до краев наполнял этого
человека.
— Бог ведь знает, господа, как, и про что, и за что у нас
человека возвышают. Больше всего, чай, надо полагать, что письмами от Хованского он очень хорошую себе рекомендацию делает, а тут тоже говорят, что и через супругу держится. Она там сродственница другой барыне, а та тоже по министерии-то у них фавер большой имеет.
Прах их знает! Болтали многое… Я другого, пожалуй, и не разобрал, а много болтали.
— Позвольте, я лучше прочту другое, где больше одушевления, — присовокупил он опять скороговоркой и снова начал: « — Для чего ты не растаешь, ты не распадешься
прахом, о, для чего ты крепко, тело
человека!
Большов (входит и садится на кресло; несколько времени смотрит по углам и зевает). Вот она, жизнь-то; истинно сказано: суета сует и всяческая суета. Черт знает, и сам не разберешь, чего хочется. Вот бы и закусил что-нибудь, да обед испортишь; а и так-то сидеть одурь возьмет. Али чайком бы, что ль, побаловать. (Молчание.) Вот так-то и всё: жил, жил
человек, да вдруг и помер — так все
прахом и пойдет. Ох, Господи, Господи! (Зевает и смотрит по углам.)
Мир
праху вашему,
люди честные!
Ехал Серебряный, понуря голову, и среди его мрачных дум, среди самой безнадежности светило ему, как дальняя заря, одно утешительное чувство. То было сознание, что он в жизни исполнил долг свой, насколько позволило ему умение, что он шел прямою дорогой и ни разу не уклонился от нее умышленно. Драгоценное чувство, которое, среди скорби и бед, как неотъемлемое сокровище, живет в сердце честного
человека и пред которым все блага мира, все, что составляет цель людских стремлений, — есть
прах и ничто!
Мой остов тернием оброс;
Вдали, в стране,
людьми забвенной,
Истлел мой
прах непогребенный...
«Берусь за перо, чтобы рассказать, каким образом один необдуманный шаг может испортить всю человеческую жизнь, уничтожить все ее плоды, добытые ценою долгих унижений, повергнуть в
прах все надежды на дальнейшее повышение в избранной специальности и даже отнять у
человека лучшее его право в этом мире — право называться верным сыном святой римско-католической церкви!
Мир твоему
праху, добрый
человек, добрый и слабый, как
человек!
Алексис не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их. К тому же он был удивлен не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его могилой матери,
прахом отца позволить ей взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано:
человек сонный может только сердиться на того, кто ему мешает спать, — нервы действуют слабо, все находится под влиянием устали.
— Татьяна Власьевна, Татьяна Власьевна… Так нельзя рассуждать. Разве мы можем своим слабым умом проникать в планы и намерения Божии? Что такое
человек? Персть,
прах… Да. Еще раз повторяю: нужно покоряться и претерпевать, а не мудрствовать и возвышаться прегордым умом.
— Кто этот
человек?.. Кой
прах! у меня опять в горле пересохло… Дай-ка, хозяин, свою фляжку… Спасибо! — продолжал Кирша, осушив ее до дна. — Ну, что бишь я говорил?
— Вижу, боярин: вон и конь привязан к дереву… Ну, так и есть: это стог сена. Верно, какой-нибудь проезжий захотел покормить даром свою лошадь… Никак, он нас увидел… садится на коня… Кой
прах! Что ж он стоит на одном месте? ни взад, ни вперед!.. Он как будто нас дожидается… Полно, добрый ли
человек?.. Смотри! он скачет к нам… Берегись, боярин!.. Что это? с нами крестная сила! Не дьявольское ли наваждение?.. Ведь он остался в отчине боярина Шалонского?.. Ах, батюшки светы!. Точно, это Кирша!
Мир со всем его шумом и суетою не стоил бы ослиного копыта, не имей
человек сладкой возможности оросить свою бедную душу хорошим стаканом красного вина, которое, подобно святому причастию, очищает нас от злого
праха грехов и учит любить и прощать этот мир, где довольно-таки много всякой дряни…
— Говорили мы с ним о грехах, о спасении души, — воодушевлённо шептал Терентий. — Говорит он: «Как долоту камень нужен, чтоб тупость обточить, так и
человеку грех надобен, чтоб растравить душу свою и бросить ее во
прах под нози господа всемилостивого…»
— По крайней мере, очень многое. — Да вы, пожалуйста, не думайте, что решимость это уж такая высокая добродетель, что все остальное перед нею
прах и суета. Решимостью самою твердою часто обладают и злодеи, и глупцы, и всякие, весьма непостоянные,
люди.
— Сойдетесь! Мало ли
люди сходятся и расходятся. Вы, как я имею честь вас видеть, дама умная этакая, расчетливая, вам грех даже против старика будет; он наживал-наживал, а тут все
прахом пройдет.
Он бросил на Ивана Никифоровича взгляд — и какой взгляд! Если бы этому взгляду придана была власть исполнительная, то он обратил бы в
прах Ивана Никифоровича. Гости поняли этот взгляд и поспешили сами разлучить их. И этот
человек, образец кротости, который ни одну нищую не пропускал, чтоб не расспросить ее, выбежал в ужасном бешенстве. Такие сильные бури производят страсти!
Тела живых существ исчезли в
прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа — это я… я… Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания
людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь.
— Ты, однако, не можешь не пойти к ним, — начал я. — Ты должен узнать, как это случилось; тут, может быть, преступление скрывается. От этих
людей всего ожидать следует… Это все на чистую воду вывести следует. Вспомни, что стоит в ее тетрадке: пенсия прекращается в случае замужества, а в случае смерти переходит к Ратчу. Во всяком случае, последний долг отдать надо, поклониться
праху!
Да, если уж заводить речь о каких-то метафизических пятнах, незримо ложащихся на какую-то, не менее метафизическую совесть, то прежде надлежит изобрести средство, которое выгоняло бы эти пятна наружу и заставляло бы их гореть на лбу и щеках
человека неизгладимым свидетельством того
праха, которым преисполнено в нем все, за исключением сюртука и штанов, всегда находящихся в безукоризненной исправности! А так как этого средства, по счастью, не изобретено, то, стало быть…
—
Прах бы вас взял и с барыней! Чуть их до смерти не убили!.. Сахарные какие!.. А коляску теперь чини!.. Где кузнец-то?.. Свой вон, каналья, гвоздя сковать не умеет; теперь посылай в чужие
люди!.. Одолжайся!.. Уроды этакие! И та-то, ведь как же, богу молиться! Богомольщица немудрая, прости господи! Ступай и скажи сейчас Сеньке, чтобы ехал к предводителю и попросил, нельзя ли кузнеца одолжить, дня на два, дескать! Что глаза-то выпучил?
Мутно текут потоки горя по всем дорогам земли, и с великим ужасом вижу я, что нет места богу в этом хаосе разобщения всех со всеми; негде проявиться силе его, не на что опереться стопам, — изъеденная червями горя и страха, злобы и отчаяния, жадности и бесстыдства — рассыпается жизнь во
прах, разрушаются
люди, отъединённые друг от друга и обессиленные одиночеством.
— Опять, Матвей, обыграли меня эти монахи. Что есть монах?
Человек, который хочет спрятать от
людей мерзость свою, боясь силы её. Или же
человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не пожрал его. Это суть лучшие монахи, интереснейшие, все же другие — просто бесприютные
люди,
прах земли, мертворождённые дети её.
Казалось, час его кончины
Ждал знак условный в небесах,
Чтобы слететь, и в миг единый
Из
человека сделать —
прах!
Глафира Фирсовна. Было, да сплыло. Разве я виновата? Ишь ты, отец-то у нее какой круговой! Дедушка было к ней со всем расположением… А его расположение как ты ценишь? Меньше миллиона никак нельзя. Теперь на племянников так рассердился, — беда! «Никому, говорит, денег не дам, сам женюсь!» Вот ты и поди с ним! И ты хорош: тебе только, видно, деньги нужны, а душу ты ни во что считаешь. А ты души ищи, а не денег! Деньги
прах, вот что я тебе говорю. Я старый
человек, понимающий, ты меня послушай.
Неугомонный род
людей, который называется авторами, тревожит священный
прах Нум, Аврелиев, Альфредов, Карломанов и, пользуясь исстари присвоенным себе правом (едва ли правым), вызывает древних героев из их тесного домика (как говорит Оссиан), чтобы они, вышедши на сцену, забавляли нас своими рассказами.
…Для чего
Ты не растаешь, ты не распадешься
прахом,
О, для чего ты крепко, тело
человека!
Мир
праху твоему, непрактический
человек, добродушный идеалист!
И я давно уже заметил это;
Но не хотел лишь беспокоить вас…
Повеса он большой, и пылкий малый,
С мечтательной и буйной головой.
Такие
люди не служить родились,
Но всем другим приказывать.
Не то, что мы: которые должны
Склоняться ежедневно в
прахе,
Чтоб чувствовать ничтожество свое.
Стараясь добрыми делами
Купить себе прощенье за грехи.
А что он сделал, должно ли мне знать?
Быть может, против церкви или короля —
Так мне не худо знать…
Михайло Иваныч.
Прах его побери: виноват он тут или нет! Я не приказная строка, вины разбирать; а по-нашему, если он благородный
человек, так фокусы выкидывать нечего, а поступай начистоту.