Неточные совпадения
Сергей Иванович давно уже отобедал и пил воду с лимоном и льдом в своей комнате, просматривая только что полученные с
почты газеты и
журналы, когда Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою спиной и грудью, с веселым говором ворвался к нему в комнату.
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из
журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы
почти всегда извиняем то, что понимаем.
Когда привозила
почта газеты, новые книги и
журналы и попадалось ему в печати знакомое имя прежнего товарища, уже преуспевавшего на видном поприще государственной службы или приносившего посильную дань наукам и образованью всемирному, тайная тихая грусть подступала ему под сердце, и скорбная, безмолвно-грустная, тихая жалоба на бездействие свое прорывалась невольно.
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая
честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски…
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
— А
журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по
почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
— Наши Аристотели из газет и
журналов, маленькие деспоты и насильники,
почти обоготворяют общество, требуя, чтоб я безоговорочно признала его право власти надо мной, — слышал Самгин.
— Я не такой теперь… что был тогда, Андрей, — сказал он наконец, — дела мои, слава Богу, в порядке: я не лежу праздно, план
почти кончен, выписываю два
журнала; книги, что ты оставил,
почти все прочитал…
О многих «страшных» минутах я подробно писал в своем путевом
журнале, но
почти не упомянул об «опасных»: они не сделали на меня впечатления, не потревожили нерв — и я забыл их или, как сказал сейчас, прозевал испугаться, оттого, вероятно, прозевал и описать. Упомяну теперь два-три таких случая.
Поглаживая листы, как добрых коней, своей пухлой рукой: «Видите ли, — приговаривал он, — ваши связи, участие в неблагонамеренных
журналах (
почти слово в слово то же, что мне говорил Сахтынский в 1840), наконец, значительные subventions, [субсидии (фр.).] которые вы давали самым вредным предприятиям, заставили нас прибегнуть к мере очень неприятной, но необходимой.
Журналов не получалось вовсе, но с 1834 года матушка начала выписывать «Библиотеку для чтения», надо сказать правду, что от просьб прислать
почитать книжку отбоя не было.
В
журнале почти исключительно писала молодежь, и лишь изредка появлялись статьи старшего поколения, Маритена, мои и других.
Каждое утро отправлялся он на
почту, с волненьем распечатывал письма,
журналы — и нигде не находил ничего, что бы могло подтвердить или опровергнуть роковой слух.
В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися в свет, получая
почти все повременные
журналы. В письмах родных и Энгельгардта, умевшего найти меня и за Байкалом, я не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
Как и вся молодежь его круга, он сам считал себя революционером, хотя тяготился политическими спорами, раздорами и взаимными колкостями и, не перенося чтения революционных брошюр и
журналов, был в деле
почти полным невеждой.
— Ах, «Монте-Кристо» прелесть, чудо! —
почти закричала m-lle Прыхина. — И вообразите, я только начало и конец прочла; он помещался в
журнале, и я никак некоторых книжек не могла достать; нет ли у вас, душечка, дайте! — умоляла она Вихрова.
Живин, например, с первого года выписывал «Отечественные Записки» [«Отечественные записки» — ежемесячный литературно-политический
журнал прогрессивного направления; с 1839 по 1867 год его редактором-издателем был А.А.Краевский.], читал их с начала до конца, знал
почти наизусть все статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к тогдашней «Библиотеке для чтения» и «Северной Пчеле» [«Северная пчела» — реакционная политическая и литературная газета, с 1825 года издававшаяся Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем.].
Журналов было мало, газет
почти совсем не существовало; поэтому и солидной среды было достаточно, чтобы выделить из себя сносный контингент подписчиков.
Мелькнуло несколько месяцев. Александра стало
почти нигде не видно, как будто он пропал. Дядю он посещал реже. Тот приписывал это его занятиям и не мешал ему. Но редактор
журнала однажды, при встрече с Петром Иванычем, жаловался, что Александр задерживает статьи. Дядя обещал при первом случае объясниться с племянником. Случай представился дня через три. Александр вбежал утром к дяде как сумасшедший. В его походке и движениях видна была радостная суетливость.
При зачислении в Главное управление государственного коннозаводства я избрал себе степное коневодство и выговорил право не являться в канцелярию, а материалы, которые обязан был доставлять для казенного
журнала «Коннозаводчество», присылал
почтой.
Это жесточайшее время реакции отразилось первым делом на печати: получить разрешение на газету или
журнал было
почти невозможно.
Газету выписывали только учреждения и некоторые отставные сановники, а частных подписчиков у нее никогда
почти не было, да и было тогда не модно, даже неприлично, читать «Московские ведомости». На редактора газеты М.Н. Каткова либеральные газеты и петербургские юмористические
журналы, где цензура была насчет его слабее, положительно «вешали собак» за его ретроградство.
Впрочем, я чуть не раздразнил его новыми книгами и
журналами; они были у меня в руках, только что с
почты, я предлагал их ему еще не разрезанные.
Он не выдерживает роли и, хлопнув дверью, весь кипящий и колышущийся, входит в канцелярскую камору. Но там ожидают его новые поводы для полемики:
журналы, исходящие бумаги, нераспечатанная
почта и проч.
Хозяин зимовника — старик и его жена были
почти безграмотны, в доме не водилось никаких
журналов, газет и книг, даже коннозаводских: он не признавал никаких новшеств, улучшал породу лошадей арабскими и золотистыми персидскими жеребцами, не признавал английских — от них дети цыбатые, говорил, — а рысаков ругательски ругал: купеческую лошадь, сырость разводят!
О Татьяне изредка доходили вести; он знал, что она вместе с своею теткой поселилась в своем именьице, верстах в двухстах от него, живет тихо, мало выезжает и
почти не принимает гостей, — а впрочем, покойна и здорова. Вот однажды в прекрасный майский день сидел он у себя в кабинете и безучастно перелистывал последний нумер петербургского
журнала; слуга вошел к нему и доложил о приезде старика-дяди.
— Я вас сразу узнал по портрету в
журнале «Геркулес». В то время я увлекался гимнастикой, хотел быть сильным. — Глаза его оживились. Он говорил со мной дружески, будто со старым знакомым. — Мне тогда о вас Брюсов говорил… Он рассказывал, что вы очень сильный, что вы по Москве ходите с железной палкой
почти в полпуда весом, говорил, что Пушкин также с такой палкой ходил в Михайловском и, развивая силу, жонглировал ею.
Все эти насмешливые отзывы Миклакова, разумеется, передавались кому следует; а эти, кто следует, заставляли разных своих критиков уже печатно продергивать Миклакова, и таким образом не стало
почти ни одного
журнала, ни одной газеты, где бы не называли его то человеком отсталым, то чересчур новым, либеральным, дерзким, бездарным и, наконец, даже подкупленным.
Он увидел бы, например, что между сиденьем и спинкой дивана затиснут был грязный батистовый платок, перед тем только покрывавший больное горло хозяйки, и что чистый надет уже был теперь, лишь сию минуту; что под развернутой книгой
журнала, и развернутой, как видно, совершенно случайно, на какой бог привел странице, так что предыдущие и последующие листы перед этой страницей не были даже разрезаны, — скрывались крошки черного хлеба и не совсем свежей колбасы, которую кушала хозяйка и
почти вышвырнула ее в другую комнату, когда раздался звонок Бегушева.
Персиков около полуночи приехал на Пречистенку и лег спать,
почитав еще на ночь в кровати какую-то английскую статью в
журнале «Зоологический вестник», полученном из Лондона.
Приступая к обозрению содержания «Собеседника», мы должны прежде всего обратить внимание на «Записки касательно российской истории», занимающие
почти половину
журнала (1348 страниц).
Из свидетельства самого
журнала мы знаем, что в редакцию «присылались с легкою и тяжелою
почтою из всех концов России огромные кучи разнообразного вранья» и что выбор был затруднителен для издателей.
Этот
журнал, менее обнаруживавший наклонности к отвлеченным, бесплодным умствованиям, больше вникавший в жизнь и лучше ее понимавший, нежели остальная журнальная братия, скоро овладел общим вниманием и продолжался непрерывно в течение
почти четырех лет — явление очень редкое в то время (2).
«Собеседник» сам иногда помещал у себя для смеху подобные произведения; но дорого стоила авторам их
честь попасть в этот
журнал.
Это, впрочем, иначе и не могло быть, по самому составу сотрудников
журнала, которые все
почти были студенты Московского университета, как объявлял об этом Новиков на первых же листах каждого
журнала.
Оставшись один, Хозаров целый
почти час ходил, задумавшись, по комнате; потом прилег на диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему было очень скучно: он взял было
журнал, но недолго начитал. «Как глупо нынче пишут, каких-то уродов выводят на сцену!» — произнес он как бы сам с собою, оттолкнул книгу и потом решился заговорить с половым; но сей последний, видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
Автор обратился с жалобою в «Московские ведомости», объявляя, что не признает своею статью, напечатанную в «
Журнале землевладельцев», «потому, что то же мнение он имел
честь представить на обсуждение тульского комитета, и потому, что всякое литературное произведение есть законная собственность сочинителя, подлежащая цензуре, которая или пропускает издание, или без приправок возвращает по принадлежности» («Московские ведомости», № 5, 1859 г.).
В «
Журнале для воспитания»
почти целый год об этом препирания производились; «Атеней», в лице г.
Погодин сделал много добра Гоголю, хлопотал за него горячо всегда и везде, передавал ему много денег (не имея
почти никакого состояния и имея на руках большое семейство), содержал его с сестрами и с матерью у себя в доме и по всему этому считал, что он имеет полное право распоряжаться в свою пользу талантом Гоголя и заставлять его писать в издаваемый им
журнал.
Овэн очень деятельно участвовал в этом
журнале, так что
почти не появлялось ни одного номера, в котором бы не было его статьи или хотя коротенькой заметки.
Искусившись таким образом, Иосаф решительно уже стал не в состоянии зубрить лекции и беспрестанно канючил то у того, то у другого из своих товарищей дать ему что-нибудь
почитать: будь то роман, или рукописная в стихах поэма, или книжка какого-нибудь разрозненного
журнала.
Он шагу в жизни не сделал без пользы для себя и два фортеля в этом случае употреблял: во-первых, постоянно старался представить из себя чиновника высшего образования и возвышенных убеждений и для этого всегда накупал иностранных книг и
журналов и всем обыкновенно рассказывал, что он то, се, третье там читал, — этим, собственно, вначале он обратил на себя внимание графа; а потом стал льстить ему и возводил графа в какие-то боги, и тут же, будто к слову, напевал ему, как он сам целые ночи проводит за работой и как этим расстроил себе грудь и печень; ну, и разжалобит старика: тот ему
почти каждый год то крест, то чин, то денежную награду даст, то повысит в должности, и я убежден даже, что он Янсона подшиб, чтобы сесть на его место.
В руках у него была случайно подвернувшаяся книга, — кажись, какой-то
журнал за прежние годы — и Бейгуш что-то читал по ней тихо,
почти вполголоса, но выразительно-красивое лицо его было одушевлено каким-то особенным чувством, как будто в этой книге он сделал неожиданную, но в высшей степени приятную находку.
— Да вы с критикой согласны? Ну а ее-то у него и нет. Какая же критика при односторонности взгляда? Это в некоторых теперешних светских
журналах ведется подобная критика, так ведь guod licet bovi, non licet Jovi, что приличествует быку, то не приличествует Юпитеру. Нет, вы Ламене
почитайте. Он хоть нашего брата пробирает, христианство, а он лучше, последовательней Фейербаха понимает. Христианство — это-с ведь дело слишком серьезное и великое: его не повалить.
Наукой, как желал работать я, никто из них не занимался, но все
почти кончили курс, были дельными медиками, водились и любители музыки, в последние 50-е годы стали читать русские
журналы, а немецкую литературу знали все-таки больше, чем рядовые студенты в Казани, Москве или Киеве.
Из всех сотрудников он только и втянут был по доброй воле в эту"галеру", и другой бы на его месте давным-давно ушел, тем более что у нас с ним лично не было никаких затянувшихся счетов. Он не был мне ничего должен, и я ему также. Вся возня с
журналом в течение более полутора года не принесла ему никаких выгод, а, напротив, отняла много времени
почти что даром.
Сделавшись присяжным педагогом и покровителем детских приютов, он дослужился до генеральского чина и затеял
журнал, которому не придал никакой физиономии, кроме крайнего юдофобства. Слишком экономный, он отвадил от себя всех более талантливых сотрудников и кончил жизнь какого-то
почти что Плюшкина писательского мира. Его либерализм так выродился, что, столкнувшись с ним на рижском штранде (когда он был уже издатель"Наблюдателя"), я ему прямо высказал мое нежелание продолжать беседу в его духе.
Ежегодные мои поездки"в Россию"в целом и в деталях доставляли обширный материал будущему беллетристу. И жизнь нашего дерптского товарищеского кружка в последние два года питалась уже
почти исключительно чисто русскими интересами.
Журналы продолжали свое развивающее дело. Они поддерживали во мне сильнее, чем в остальных, уже не одну книжную отвлеченную любознательность, а все возраставшее желание самому испробовать свои силы.
Личных отношений у нас с ним
почти что не установилось никаких. В памяти моей не сохранилось даже ни одного разговора со мною как с молодым писателем, который стал постоянным сотрудником
журнала, где он играл уже первую роль.
"Библиотека"
почти не участвовала в этом ругательном хоре. Критиком ее был Еф. Зарин, который, правда, вступал в полемику с самим Чернышевским. Но все-таки отличились"передовые"
журналы. И то, что в"Свистке"Добролюбова было остроумно, молодо, игриво, то теперь стало тяжело, грубо и бранно. Автора"Темного царства"заменил в"Современнике"тот критик, который в начале 1862 года отличился своей знаменитой рецензией на"Отцов и детей".
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло, в сущности, на литературу. За два года с небольшим я, как редактор и сотрудник своего
журнала,
почти ничем из деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством
журнала к 1865 году.