Неточные совпадения
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «
поцелуйте жену, и вы
поцелуйте мужа» и взял
у них из
рук свечи.
— Вот так, — сказала она, взяв
руку мужа, поднося ее ко рту и дотрогиваясь до нее нераскрытыми губами. — Как
у архиерея
руку целуют.
Слезы потекли
у нее из глаз; он нагнулся к ее
руке и стал
целовать, стараясь скрыть свое волнение, которое, он знал, не имело никакого основания, но которого он не мог преодолеть.
— Пойдемте к мама! — сказала она, взяв его зa
руку. Он долго не мог ничего сказать, не столько потому, чтоб он боялся словом испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо слов, он чувствовал, что
у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее
руку и
поцеловал.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и смеясь повисла
у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард.
Поцеловав его наконец в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла
руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее.
Левин не сел в коляску, а пошел сзади. Ему было немного досадно на то, что не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше любил, и на то, что явился этот Васенька Весловский, человек совершенно чужой и лишний. Он показался ему еще тем более чуждым и лишним, что, когда Левин подошел к крыльцу,
у которого собралась вся оживленная толпа больших и детей, он увидал, что Васенька Весловский с особенно ласковым и галантным видом
целует руку Кити.
— Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно
у нас всё лето и буду рассыпаться с ним в любезностях, — говорил Левин,
целуя ее
руки. — Вот увидишь. Завтра… Да, правда, завтра мы едем.
Но вот багряною
рукоюЗаря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин.
С утра дом Лариной гостями
Весь полон;
целыми семьями
Соседи съехались в возках,
В кибитках, в бричках и в санях.
В передней толкотня, тревога;
В гостиной встреча новых лиц,
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка
у порога,
Поклоны, шарканье гостей,
Кормилиц крик и плач детей.
— Этот
у меня будет светский молодой человек, — сказал папа, указывая на Володю, — а этот поэт, — прибавил он, в то время как я,
целуя маленькую сухую ручку княгини, с чрезвычайной ясностью воображал в этой
руке розгу, под розгой — скамейку, и т. д., и т. д.
Я не только не смел
поцеловать его, чего мне иногда очень хотелось, взять его за
руку, сказать, как я рад его видеть, но не смел даже называть его Сережа, а непременно Сергей: так уж было заведено
у нас.
Схватили их турки
у самого Трапезонта и всех забрали невольниками на галеры, взяли их по
рукам и ногам в железные цепи, не давали по
целым неделям пшена и поили противной морской водою.
Катя выпила стакан разом, как пьют вино женщины, то есть не отрываясь, в двадцать глотков, взяла билетик,
поцеловала у Свидригайлова
руку, которую тот весьма серьезно допустил
поцеловать, и вышла из комнаты, а за нею потащился и мальчишка с органом.
Робинзон
целует руки у Огудаловой и Ларисы.
Павел Петрович облобызался со всеми, не исключая, разумеется, Мити;
у Фенечки он, сверх того,
поцеловал руку, которую та еще не умела подавать как следует, и, выпивая вторично налитый бокал, промолвил с глубоким вздохом...
Глаза высохли
у Фенечки, и страх ее прошел, до того велико было ее изумление. Но что сталось с ней, когда Павел Петрович, сам Павел Петрович прижал ее
руку к своим губам и так и приник к ней, не
целуя ее и только изредка судорожно вздыхая…
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину.
У нее были кое-какие свои наблюдения, анекдоты, но она говорила не навязывая, не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла
руки, чтоб поправить платок на голове, Самгин поймал ее
руку и
поцеловал. Она не протестовала, продолжая...
— Вот уж почти два года ни о чем не могу думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть
руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том, какие
у нее груди и что вот
поцеловать бы ее да и умереть.
Бальзаминов (
целует руку у Белотеловой). Прощайте-с.
Ленивый от природы, он был ленив еще и по своему лакейскому воспитанию. Он важничал в дворне, не давал себе труда ни поставить самовар, ни подмести полов. Он или дремал в прихожей, или уходил болтать в людскую, в кухню; не то так по
целым часам, скрестив
руки на груди, стоял
у ворот и с сонною задумчивостью посматривал на все стороны.
Мать осыпала его страстными
поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли
у него жару? Потом взяла его за
руку и подвела его к образу.
— А руки-то
у нее были белые, — продолжал значительно отуманенный вином Обломов, —
поцеловать не грех!
Он тихонько отнял ее
руки от лица,
поцеловал в голову и долго любовался ее смущением, с наслаждением глядел на выступившие
у ней и поглощенные опять глазами слезы.
Перед ней стоял прежний, уверенный в себе, немного насмешливый и безгранично добрый, балующий ее друг. В лице
у него ни тени страдания, ни сомнения. Он взял ее за обе
руки,
поцеловал ту и другую, потом глубоко задумался. Она притихла, в свою очередь, и, не смигнув, наблюдала движение его мысли на лице.
—
У тебя молодые, крепкие силы, и ты любишь ясно, покойно, а я… но ты знаешь, как я тебя люблю! — сказал он, сползая на пол и
целуя ее
руки.
— Теперь брат ее съехал, жениться вздумал, так хозяйство, знаешь, уж не такое большое, как прежде. А бывало, так
у ней все и кипит в
руках! С утра до вечера так и летает: и на рынок, и в Гостиный двор… Знаешь, я тебе скажу, — плохо владея языком, заключил Обломов, — дай мне тысячи две-три, так я бы тебя не стал потчевать языком да бараниной;
целого бы осетра подал, форелей, филе первого сорта. А Агафья Матвевна без повара чудес бы наделала — да!
— Ты, ты!.. — говорил он,
целуя опять
у ней
руки и волнуясь
у ног ее.
Тетка возьмет ее двумя пальцами за обе щеки,
поцелует в лоб, а она
поцелует руку у тетки, и та поедет, а эта останется.
Другой сидит по
целым часам
у ворот, в картузе, и в мирном бездействии смотрит на канаву с крапивой и на забор на противоположной стороне. Давно уж мнет носовой платок в
руках — и все не решается высморкаться: лень.
Он глядел на Веру. Она встала,
поцеловала руку у бабушки, вместо поклона взглядом простилась с остальными и вышла.
Райский хотел
поцеловать у Марфеньки
руку.
Он по утрам с удовольствием ждал, когда она, в холстинковой блузе, без воротничков и нарукавников, еще с томными, не совсем прозревшими глазами, не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему
руку на плечо, чтоб разменяться
поцелуем, и угощает его чаем, глядя ему в глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями, ходит около него или под
руку с ним по полю, по садам — и
у него кровь бежит быстрее, ему пока не скучно.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек,
целовал бы
у вас
руки, вместо вас ходил бы по полям, под
руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Она все металась и стонала, волосы
у ней густой косой рассыпались по плечам и груди. Он стал на колени,
поцелуями зажимал ей рот, унимал стоны,
целовал руки, глаза.
Он вошел в комнату, почтительно
поцеловал руку у бабушки и
у Марфеньки, которая теперь только решилась освободить свою голову из-под подушки и вылезть из постели, куда запряталась от грозы.
Теперь он готов был влюбиться в бабушку. Он так и вцепился в нее:
целовал ее в губы, в плечи,
целовал ее седые волосы,
руку. Она ему казалась совсем другой теперь, нежели пятнадцать, шестнадцать лет назад.
У ней не было тогда такого значения на лице, какое он видел теперь, ума, чего-то нового.
— Здравствуйте, Татьяна Марковна, здравствуйте, Марфа Васильевна! — заговорил он,
целуя руку у старушки, потом
у Марфеньки, хотя Марфенька отдернула свою, но вышло так, что он успел дать летучий
поцелуй. — Опять нельзя — какие вы!.. — сказал он. — Вот я принес вам…
— Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты, с глупой рожей
поцеловал бы
у ней
руку, и оба, не смея взглянуть друг на друга, играли бы комедию, любя с позволения старших…
— Поздравляю с новорожденной! — заговорила Вера развязно, голосом маленькой девочки, которую научила нянька — что сказать мамаше утром в день ее ангела,
поцеловала руку у бабушки — и сама удивилась про себя, как память подсказала ей, что надо сказать, как язык выговорил эти слова! — Пустое! ноги промочила вчера, голова болит! — с улыбкой старалась договорить она.
Он взглянул на Веру: она налила себе красного вина в воду и, выпив, встала,
поцеловала у бабушки
руку и ушла. Он встал из-за стола и ушел к себе в комнату.
Полоумную Феклушку нарисовал в пещере, очень удачно осветив одно лицо и разбросанные волосы, корпус же скрывался во мраке: ни терпенья, ни уменья не хватило
у него доделывать
руки, ноги и корпус. И как
целое утро высидеть, когда солнце так весело и щедро льет лучи на луг и реку…
—
У меня, видите, такой желобок есть, прямо к носу… — сказал он и сунулся было
поцеловать у невесты
руку, но она не дала.
Он
поцеловал у бабушки
руку, потом комически раскланялся с Райским и с Верой.
— Что это
у вас за гадкая привычка
целовать в ладонь? — заметила она, отнимая
у него
руки, — всю
руку изломаете!
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю, за
руку ее берет,
руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде
у ней только миленькую ручку
поцелую…» — и тянет, вижу,
целовать руку.
Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять
целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг
у друга
руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
Суда здесь, курьеры здесь, а с ними и письма. Сколько расспросов, новостей!
У всех письма в
руках,
у меня
целая дюжина.
Я заглянул за борт: там
целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как
у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по
рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Сзади всех подставок поставлена была особо еще одна подставка перед каждым гостем, и на ней лежала
целая жареная рыба с загнутым кверху хвостом и головой. Давно я собирался придвинуть ее к себе и протянул было
руку, но второй полномочный заметил мое движение. «Эту рыбу почти всегда подают
у нас на обедах, — заметил он, — но ее никогда не едят тут, а отсылают гостям домой с конфектами». Одно путное блюдо и было, да и то не едят! Ох уж эти мне эмблемы да символы!
Тебя удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская откровенность, но войди в мое положение, деточка, поставь себя на мое место; вот я старик, стою одной ногой в могиле,
целый век прожил, как и другие, с грехом пополам, теперь
у меня в
руках громадный капитал…
Эти простые слова растрогали Привалова, и он с особенным чувством
поцеловал руку у доброй старухи.