Неточные совпадения
«Как вам не стыдно было, — сказал я ему сердито, —
доносить на нас коменданту
после того, как дали мне слово того не делать!» — «Как бог свят, я Ивану Кузмичу того не говорил, — ответил он, — Василиса Егоровна выведала все от меня.
— Сейчас же
после перемены вчера его и схопали. Выгонят. Узнать бы, кто
донес, сволочь.
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно на себя почему-либо наложенные, и непременно из денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей
после пожара нищенствовать. Порфирий поспешил
донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему было, «от неизвестной благотворительницы».
После 13 июня 1849 года префект полиции Ребильо что-то
донес на меня; вероятно, вследствие его доноса и были взяты петербургским правительством странные меры против моего именья. Они-то, как я сказал, заставили меня ехать с моей матерью в Париж.
— Ужасно как трудно нам, духовенству, с ним разговаривать, — начал он, — во многих случаях
доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам велит платки под ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит;
после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из себя представляет.
«Успеешь, крыса, выселиться из корабля! — думал Петр Степанович, выходя на улицу. — Ну, коли уж этот “почти государственный ум” так уверенно осведомляется о дне и часе и так почтительно благодарит за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя
после того сомневаться. (Он усмехнулся.) Гм. А он в самом деле у них не глуп и… всего только переселяющаяся крыса; такая не
донесет!»
Поутру Егор Егорыч, проснувшись
после довольно сносно проведенной ночи, умылся, оделся, помолился и, когда ему
донесли, что на пошевни его поставлена кибитка и что даже приведены и заложены почтовые лошади, он — это было часов около десяти — отправился, одетый совсем по-дорожному, в дом Рыжовых, где застал сиену, умилившую его до глубины души.
Воронцов был очень доволен тем, что ему, именно ему, удалось выманить и принять главного, могущественнейшего, второго
после Шамиля, врага России. Одно было неприятно: командующий войсками в Воздвиженской был генерал Меллер-Закомельский, и, по-настоящему, надо было через него вести все дело. Воронцов же сделал все сам, не
донося ему, так что могла выйти неприятность. И эта мысль отравляла немного удовольствие Воронцова.
Спустя несколько дней
после крестин у Елены, г-жа Петицкая, успевшая одной только ей известным способом проведать, что у Елены родился сын, и даже то, что она не хотела его крестить, — сейчас же прибежала к княгине и рассказала ей об этом. Как княгиня ни была готова к подобному известию, все-таки оно смутило и встревожило ее. Она решилась расспросить поподробнее Миклакова, который, как
донесла ей та же г-жа Петицкая, был восприемником ребенка.
Польский посланник Нефимонов, бывший там при избрании короля в 1696 году,
доносил Петру, что нужно послать в Польшу, по примеру цесаря, «полномочного
посла с довольным количеством денег на презенты; поляки же пуще денег любят московские соболи» (Устрялов, том III, стр. 17).
Часа два кричал землемер, и только
после того, как он охрип и помирился с мыслью о ночевке в лесу, слабый ветерок
донес до него чей-то стон.
— Вот что в моем семействе два раза было. Я сам вам об этом объявляю. Вы теперь благочинный, должны за этим смотреть, чтобы закон не обходили. Я часто бываю в отлучках, а вы смотрите… А то я сам
после на вас
донесу.
Но сильнее всего допекало опасение, как бы, убирая
после обеда работы, дежурная воспитанница не хватилась вышивки Палани и не
донесла о ее пропаже!
Так, например, барон Сакен, польский резидент при дворе Екатерины, только 8 июня 1775 года, то есть почти через месяц,
доносил в Париж, что адмирал Грейг привез в Кронштадт женщину, называвшую себя русскою великою княжной, и не ранее половины февраля 1776 года, то есть через два с половиной месяца
после смерти пленницы, писал, что сумасшедшая, так называемая принцесса Елизавета, вскоре
после того, как привезена в Петербург, отправлена будто бы в Шлиссельбургскую крепость и там умерла 14 февраля от болезни.
Впрочем, граф Алексей Григорьевич тотчас же
донес об этом письме императрице: «У нее есть и моей руки письмо на немецком языке, — писал он, — только без подписания имени моего, что я постараюсь выйти из-под караула, а
после могу спасти ее».
После нескольких недель заключения Киноварова в остроге, Анониму
донесли, что он умер там и, как следует, похоронен. Через дней десять
после того полицмейстер, из немцев, небойкого ума и характера, по секрету рассказывает мне, что хоронил Киноварова, но что человек, которого он хоронил, был совершенно непохож на него.
Теперь на закате дней своих они с завистью взирают, как возвеличиваются путем печати имена их бесчисленных родственников и знакомых, некогда административных деятелей, теперь сошедших уже в могилу, — тех самых, на которых они некогда
доносили; с завистью взирают, как время от времени появляются в журналах записки, письма и мемуары этих родственников, с болью в сердце чувствуют, что им, баклушникам, никогда не достичь этой чести и что их записки и письма
после их смерти не попадут ни на какую потребу, кроме оклейки стен и на тюрюки мелочной лавочки, а потому и ищут возможности опубликовать эти записки еще при своей жизни.
Князь Аркадий сначала
доносил государю о своем отце в выражениях неопределенных, говоря, между прочим, что Вейкарт рассчитывает скорее на улучшение, чем на ухудшение; а потом стал писать, что болезнь проходит, велика только слабость, которая, однако, не мешает
после 15 марта двинуться в путь.
На третий день Глашу похоронили на Смоленском кладбище. Ко дню похорон Александр Васильевич отпросился со службы. К выносу тела из дому явилось несколько солдат из капральства Суворова. Они на руках
донесли гроб до церкви, а
после отпевания проводили до кладбища.
Александру Васильевичу
доносили о беспечности Штакельберга, но он не обращал внимания, в чем и сознался Бибикову
после катастрофы. По меткому выражению Суворова, Штакельберг «был обременен ксендзами и бабами». Рассказывали, что он велел снять часового с одного важного поста из угождения знатной красавице, которая, действуя в пользу заговорщиков, жаловалась, что ночной оклик часового не дает спать.
Главнокомандующий армией Бенингсен
донес императору о поражении нашей армии под Фридландом на другой день
после битвы; в конце донесения он намекал на необходимость перемирия, с целью выиграть время и вознаградить наши потери.