Неточные совпадения
Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная
роса.
После бессонной и бурно проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в городе царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной наружности суетились какие-то два парня и мазали дегтем ворота. Увидев панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.
Прежде (это началось почти с детства и всё
росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он
после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес.
Роса уже пала, и косцы только на горке были на солнце, а в низу, по которому поднимался пар, и на той стороне шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Когда ночная
роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а
после него нам только труднее будет расставаться.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал
после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и
росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, —
после сцены, внезапно разыгравшейся у входа в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку в основную массу толпы влилась небольшая группа, человек сто молодежи, впереди шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся,
вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только
после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел, в какой образ простоты, силы и естественности
выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
После нескольких звуков открывалось глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны, корабли, люди, леса, облака — все будто плыло и неслось мимо его в воздушном пространстве. И он, казалось ему, все
рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Наконец, на четвертый или пятый день
после разговора с ней, он встал часов в пять утра. Солнце еще было на дальнем горизонте, из сада несло здоровою свежестью, цветы разливали сильный запах,
роса блистала на траве.
Удивительно ли
после этого, что осторожность и боязнь повторения старых зол отдалили их от нас, помешали им
вырасти и что у них осталась только их природная смышленость да несколько опытов, давших им фальшивое понятие обо всем, что носит название образованности?
Наследство Привалова в эти несколько дней
выросло до ста миллионов, и, кроме того, ходили самые упорные слухи о каких-то зарытых сокровищах, которые остались
после старика Гуляева.
После пьяной болтовни Виктора Васильича в душе Привалова
выросла какая-то щемящая потребность видеть ее, слышать звук ее голоса, чувствовать ее присутствие.
Столь раннее появление этой северной гостьи можно объяснить тем, что в горах Зауссурийского края
после лесных пожаров
выросло много березняков, где она и находит для себя обильный корм.
Ван-Син-лаза нельзя переходить в дождливую погоду, утром
после росы и во время гололедицы.
С каждым днем комаров и мошек становилось все меньше и меньше. Теперь они стали появляться только перед сумерками и на рассвете. Это, вероятно, объясняется сильными
росами и понижением температуры
после захода солнца.
«Как у меня доставало силы жить в таких гадких стеснениях? Как я могла дышать в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут
вырасти с любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей
после удушья.
И вот, однажды
после обеда, Вера Павловна сидела в своей комнате, шила и думала, и думала очень спокойно, и думала вовсе не о том, а так, об разной разности и по хозяйству, и по мастерской, и по своим урокам, и постепенно, постепенно мысли склонялись к тому, о чем, неизвестно почему, все чаще и чаще ей думалось; явились воспоминания, вопросы мелкие, немногие,
росли, умножались, и вот они тысячами роятся в ее мыслях, и все
растут,
растут, и все сливаются в один вопрос, форма которого все проясняется: что ж это такое со мною? о чем я думаю, что я чувствую?
Московский университет
вырос в своем значении вместе с Москвою
после 1812 года; разжалованная императором Петром из царских столиц, Москва была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею) в столицы народа русского.
Чай кончился к осьми часам. Солнце было уж на исходе. Мы хотели идти в сад, но тетенька отсоветовала: неравно
роса будет,
после бани и простудиться не в редкость.
После обыкновенного трехнедельного сиденья вылупляются перепелята, покрытые серым пухом с пеньками в крыльях, из которых, в несколько дней,
вырастают перышки, отчего перепелята еще в пуху начинают понемногу перепархивать и называются поршками.
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке
росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья в лесу и утесы на берегу моря.
Остался князь
после родителей еще малым ребенком, всю жизнь проживал и
рос по деревням, так как и здоровье его требовало сельского воздуха.
Кричали на сходках больше молодые, которые
выросли уже
после воли.
— Ох, трудно, милушка… Малый венец трудно принимать, а большой труднее того.
После малого пострижения запрут тебя в келью на шесть недель, пока у тебя не отрастут ангельские крылья, а для схимницы вдвое дольше срок-то. Трудно, голубушка, и страшно… Ежели в эти шесть недель не отрастишь крыльев, так потом уж никогда они не
вырастут… Большое смущение бывает.
— В моих глазах собственно Муравьев не
вырос после этого титула.
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре
после того пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане
росы.
— Опять ежели теперича самим рубить начать, — вновь начал Лукьяныч, — из каждой березы верно полсажонок выйдет. Ишь какая стеколистая
выросла — и вершины-то не видать! А под парками-то восемь десятин — одних дров полторы тыщи саженей выпилить можно! А молодятник сам по себе! Молодятник еще лучше
после вырубки пойдет! Через десять лет и не узнаешь, что тут рубка была!
После стрельбы люди составили ружья и легли около них на молодой весенней травке, уже выбитой кое-где солдатскими сапогами. Было тепло и ясно. В воздухе пахло молодыми листочками тополей, которые двумя рядами
росли вдоль шоссе. Веткин опять подошел к Ромашову.
И когда сердцу становится тяжело, больно, томительно, грустно, тогда воспоминания свежат и живят его, как капли
росы в влажный вечер,
после жаркого дня, свежат и живят бедный, чахлый цветок, сгоревший от зноя дневного.
И пошли у них
после этого целования дети; одну пару вывели, и опять эти
растут, а они целовались-целовались, да и опять на яички сели и еще вывели…
После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все
росло и
росло. Мы ничего не говорили о любви. Я не спрашивал ни ее, ни себя даже о том, любит ли она меня. Мне достаточно было того, что я любил ее. И я боялся только одного, чтобы что-нибудь не испортило моего счастья.
Когда на небе были утренние серые тучки и я озябал
после купанья, я часто без дороги отправлялся ходить по полям и лесам, с наслаждением сквозь сапоги промачивая ноги по свежей
росе.
Действительно, трудно было решить,
после того как мы вместе
выросли и в продолжение всего этого времени виделись каждый день, как теперь,
после первой разлуки, нам должно было встречаться.
Софья Ивановна, как я ее
после узнал, была одна из тех редких немолодых женщин, рожденных для семейной жизни, которым судьба отказала в этом счастии и которые вследствие этого отказа весь тот запас любви, который так долго хранился,
рос и креп в их сердце для детей и мужа, решаются вдруг изливать на некоторых избранных.
У нее не было для сравнения ничего, кроме отелей и института, — она принадлежала к поколению, родившемуся
после исхода из Египта и не достигшему никакой обетованной земли,
росла в случайной обстановке, совершенно лишенная в действительности того, что мы называем «средой».
После этого девочка
росла у бабушки в Финляндии, и это было самое счастливое время ее жизни.
Часто
после беседы с нею, взволнованный и полный грустно-ласкового чувства к людям, запредельным его миру, он уходил в поле и там, сидя на холме, смотрел, как наступают на город сумерки — время, когда светлое и тёмное борются друг с другом; как мирно приходит ночь, кропя землю
росою, и — уходит, тихо уступая новому дню.
Уже несколько раз принимался идти крупный, короткий, благодатный дождь,
после которого на глазах
растет молодая трава и вытягиваются новые побеги.
— Родился и
вырос я в Москве, служил несколько лет на частной службе, сколотил небольшой капитальчик, а потом получил наследство
после дяди…
Его отец, запорожец,
после разгрома Сечи в 1775 году Екатериной ушел на Кубань, где обзавелся семейством и где
вырос Петр Иванович, участвовавший в покорении Кавказа.
Смутно помнится
после ужасов Кукуевки все то, что в другое время не забылось бы. Единственное, что поразило меня на веки вечные, так это столетний сад, какого я ни до, ни
после никогда и нигде не видел, какого я и представить себе не мог. Одно можно сказать: если Тургенев, описывая природу русских усадеб, был в этом неподражаемо велик — так это благодаря этому саду, в котором он
вырос и которым он весь проникся.
Должно предположить, что в первый год или в первые года рыба
растет очень скоро, потому что
после вывода из икры, мелкой, как размоченный мак, достигает она в один месяц величины овсяного зерна в шелухе.
Дорожки, разбитые когда-то в английском вкусе по рисунку знаменитого садового архитектора, давно уже заросли травой, которая,
после того как срубили роскошные липовые и кленовые аллеи, пошла
расти необыкновенно ходко, к великой радости обывателей, которым мало, видно, было лугов, чтобы кормить скотину.
Их встречи были полны отчаяния и тоски,
после каждого свидания с нею он чувствовал себя разбитым и бессильным, она — в слезах шла исповедоваться, а он знал это, и ему казалось, что черная стена людей в тонзурах становится всё выше, несокрушимее с каждым днем,
растет и разъединяет их насмерть.
Много замечал Илья, но всё было нехорошее, скучное и толкало его в сторону от людей. Иногда впечатления, скопляясь в нём, вызывали настойчивое желание поговорить с кем-нибудь. Но говорить с дядей не хотелось:
после смерти Еремея между Ильёй и дядей
выросло что-то невидимое, но плотное и мешало мальчику подходить к горбуну так свободно и близко, как раньше. А Яков ничего не мог объяснить ему, живя тоже в стороне ото всего, но на свой особый лад.
— С ружьём-то? — горячо воскликнул Илья. — Да я, когда большой
вырасту, я зверей не побоюся!.. Я их руками душить стану!.. Я и теперь уж никого не боюсь! Здесь — житьё тугое! Я хоть и маленький, а вижу! Здесь больнее дерутся, чем в деревне! Кузнец как треснет по башке, так там аж гудит весь день
после того!..
В семье имя Сони не упоминалось, а слава Бороздиной
росла, и
росли также слухи, что Давыдов дурно обращается с ней, чуть ли даже не бьет. Дурные вести получались в труппе, и, наконец, узнали, что Давыдов бросил Бороздину, променяв ее
после большого карточного проигрыша на богатую купчиху, которая заплатила его долги, поставив условием, чтоб он разошелся с артисткой.
А тут вспомнил я, что наш цирк собирался на весну в Казань, а потом в Нижний на ярмарку, а Казани,
после ареста, я боялся больше всего: допрашивавший меня жандарм с золотым пенсне, с черными бровями опять
вырос предо мной. Вещей в багаже осталось у меня не богато, бумаг никаких. Имени моего в цирке не знали: Алексис да Алексис — и только. Поди ищи меня!
— Мне теперь совсем хорошо. Не ехать ли нам в
Рос» сию? — сказала она
после обеда.
Эта прелестная улица отчасти заменяла сад, так как по обе стороны ее
росли тополи, которые благоухали, особенно
после дождя, и из-за заборов и палисадников нависали акации, высокие кусты сирени, черемуха, яблони.