Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит, что в
детстве мамка его ушибла, и с тех
пор от него отдает немного водкою.
— Друг мой, я готов за это тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего
детства и так далее, но, cher enfant, что же из этого выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться в таком глупом положении. Я уже и не говорю о том, что даже до сей
поры не совсем понимаю характер твоих упреков: в самом деле, в чем ты, собственно, меня обвиняешь? В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь руками, стало быть, нет?
Могущество! Я убежден, что очень многим стало бы очень смешно, если б узнали, что такая «дрянь» бьет на могущество. Но я еще более изумлю: может быть, с самых первых мечтаний моих, то есть чуть ли не с самого
детства, я иначе не мог вообразить себя как на первом месте, всегда и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание: может быть, это продолжается еще до сих
пор. При этом замечу, что я прощения не прошу.
Любопытно, что я до сих
пор с самого
детства люблю орехи, Татьяна Павловна, и, знаете, самые простые.
Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все
детство свое и всю юность, до тех
пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
Сны занимали в
детстве и юности значительную часть моего настроения. Говорят, здоровый сон бывает без сновидений. Я, наоборот, в здоровом состоянии видел самые яркие сны и хорошо их помнил. Они переплетались с действительными событиями,
порой страшно усиливая впечатление последних, а иногда сами по себе действовали на меня так интенсивно, как будто это была сама действительность.
Отсюда — какие-то смутные предчувствия и
порывы, вроде того стремления к полету, которое каждый испытывал в
детстве и которое сказывается в этом возрасте своими чудными снами.
Он другом был нашего
детства,
В Юрзуфе он жил у отца моего,
В ту
пору проказ и кокетства
Смеялись, болтали мы, бегали с ним,
Бросали друг в друга цветами.
Вольный божий свет расстилался когда-то и перед ними, хоть на короткое время, в давнюю
пору раннего, беззаботного
детства.
Ты знаешь, до какого сумасбродства она до сих
пор застенчива и стыдлива: в
детстве она в шкап залезала и просиживала в нем часа по два, по три, чтобы только не выходить к гостям; дылда выросла, а ведь и теперь то же самое.
Вспомнилось ему, как в
детстве он всякий раз в церкви до тех
пор молился, пока не ощущал у себя на лбу как бы чьего-то свежего прикосновения; это, думал он тогда, ангел-хранитель принимает меня, кладет на меня печать избрания.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с
детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые
порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Да, я, — говорил тот, припоминая счастливую
пору своего
детства.
— Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста, как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте… Ну, хоть не с
детства — ну вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих
пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
Происходило ли это оттого, что прозаические воспоминания
детства — линейка, простыня, капризничанье — были еще слишком свежи в памяти, или от отвращения, которое имеют очень молодые люди ко всему домашнему, или от общей людской слабости, встречая на первом пути хорошее и прекрасное, обходить его, говоря себе: «Э! еще такого я много встречу в жизни», — но только Володя еще до сих
пор не смотрел на Катеньку, как на женщину.
Они до сих
пор слушали рассказы Аносова с тем же восторгом, как и в их раннем
детстве. Анна даже невольно совсем по-детски расставила локти на столе и уложила подбородок на составленные пятки ладоней. Была какая-то уютная прелесть в его неторопливом и наивном повествовании. И самые обороты фраз, которыми он передавал свои военные воспоминания, принимали у него невольно странный, неуклюжий, несколько книжный характер. Точно он рассказывал по какому-то милому древнему стереотипу.
Я скоро понял, что все эти люди видели и знают меньше меня; почти каждый из них с
детства был посажен в тесную клетку мастерства и с той
поры сидит в ней. Из всей мастерской только Жихарев был в Москве, о которой он говорил внушительно и хмуро...
Годы ранней молодости этих людей, так же как и
пора их
детства, нас не касаются.
Я видел его таким в моем
детстве, что случилось много лет позднее того времени, про которое я рассказываю, — и впечатление страха до сих
пор живо в моей памяти!
— Я и Федор богаты, наш отец капиталист, миллионер, с нами нужно бороться! — проговорил Лаптев и потер ладонью лоб. — Бороться со мной — как это не укладывается в моем сознании! Я богат, но что мне дали до сих
пор деньги, что дала мне эта сила? Чем я счастливее вас?
Детство было у меня каторжное, и деньги не спасали меня от розог. Когда Нина болела и умирала, ей не помогли мои деньги. Когда меня не любят, то я не могу заставить полюбить себя, хотя бы потратил сто миллионов.
Лаптев вспомнил, что эта черемуха во времена его
детства была такою же корявой и такого же роста и нисколько не изменилась с тех
пор.
Обстоятельства, при которых протекло
детство, отрочество и юность Юлии Азовцовой, были таковы, что рассматриваемая нами особь, подходя к данной
поре своей жизни, не могла выйти не чем иным, как тем, чем она ныне рекомендуется снисходительному читателю.
В
порыве нежной любви, которая вдруг прилила к моему сердцу, со слезами, вспоминая почему-то нашу мать, наше
детство, я обнял ее за плечи и поцеловал.
— Мы с тех
пор успели поумнеть, конечно, — продолжал Лежнев, — все это нам теперь может казаться
детством…
В
детстве и в юности я почему-то питал страх к швейцарам и к театральным капельдинерам, и этот страх остался у меня до сих
пор.
Анекдоты, какие до сих
пор рассказывали о
детстве Петра, отвергнуты г. Устряловым, как не имеющие исторического основания.
Порою нас заносило вовсе снегом, выла несусветная метель, мы по два дня сидели в Мурьевской больнице, не посылали даже в Вознесенск за девять верст за газетами, и долгими вечерами я мерил и мерил свой кабинет и жадно хотел газет, так жадно, как в
детстве жаждал куперовского «Следопыта».
А
порой кажется, что я еще недалеко от
детства, от школьной скамейки и просто грубо школьничаю.
По вечерам я минею или пролог читал, а больше про
детство своё рассказывал, про Лариона и Савёлку, как они богу песни пели, что говорили о нём, про безумного Власия, который в ту
пору скончался уже, про всё говорил, что знал, — оказалось, знал я много о людях, о птицах и о рыбах.
— Я еще в
детстве чихал здесь от дыма, — сказал он, пожимая плечами, — но до сих
пор не понимаю, как это дым может спасти от мороза.
Я сам нашего русского празднования с
детства переносить не могу, и все до сих
пор боюсь: как бы какой беды не было.
Все это было уже давно, во времена моего далекого
детства, но и до сих
пор во мне живы впечатления этого дня. Я будто вижу нашу площадь, кишащую толпой, точно в растревоженном муравейнике, дом Баси с пилястрами на верхнем этаже и с украшениями в особенном еврейском стиле, неуклюжую громоздкую коляску на высоких круглых рессорах и молодые глаза старого цадика с черной, как смоль, бородой. И еще вспоминается мне задорный взгляд моего товарища Фройма Менделя и готовая вспыхнуть ссора двух братьев.
Он был совсем одинок, настоящий бобыль, растерявший давно всех родственников и друзей
детства, и в нем до сих
пор еще сохранилось очень много тех безалаберных и прекрасных, грубых и товарищеских качеств, по которым так нетрудно узнать бывшего студента лесного, ныне упраздненного, факультета знаменитой когда-то Петровской академии, что процветала в сельце Петровско-Разумовском под Москвой.
Я помнил, что во время моего
детства носили косы, помнил, что у моего отца коса была с лишком в аршин длиною, и помнил, как он приказал ее отрезать, уступив духу времени и просьбам моей матери; но с тех
пор я ничего подобного не встречал, — и коса Рубановского, которая беспрестанно шевелилась и двигалась, сообразно движению его головы, привлекала мое внимание, и я не мог отвести от нее глаз; старик это заметил и сурово посмотрел на меня.
Сотский, хотя и старался до сих
пор подчеркнуть свое невнимание к рассказу, но, очевидно, слушал его с захватывающим интересом, несмотря на то что, наверно, знал его наизусть с самого
детства. Он, как многие крестьяне, новым байкам предпочитал старинные, давно ему привычные, уже осиленные и усвоенные его тугим, коротким воображением.
С тех
пор, да, с тех
пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова — убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали всё мое младенчество,
детство, юность, — я поделила мир на поэта — и всех и выбрала — поэта, в подзащитные выбрала поэта: защищать — поэта — от всех, как бы эти все ни одевались и ни назывались.
— Молись же Богу, чтоб он скорей послал тебе человека, — сказала Аграфена Петровна. — С ним опять, как в
детстве бывало, и светел и радошен вольный свет тебе покажется, а людская неправда не станет мутить твою душу. В том одном человеке вместится весь мир для тебя, и, если будет он жить по добру да по правде, успокоится сердце твое, и больше прежнего возлюбишь ты добро и правду. Молись и ищи человека. Пришла
пора твоя.
— Полноте, Патап Максимыч. Я ведь это только для деточек, — сказала Марфа Михайловна. — Молоды еще, со́блазнов пока, слава Богу, не разумеют. Зачем прежде поры-времени им знать про эти дела?.. Пускай подольше в ангельской чистоте остаются. По времени узнают все и всего натерпятся. А память о добром
детстве и на старости лет иной раз спасает от худого.
И под наплывом первого крупного разочарования жизнью исчезало недавнее
детство и в душе подростка, а более сознательная
пора юности спешила ему на смену.
Он остался на берегу Днепра, а я уехал к Кольбергу. С тех
пор я уже не видал старика, он умер — не от грусти, не от печали одиночества, а просто от смерти, и прислал мне в наследие своих классиков; а я… я вступил в новую жизнь — в новую колею ошибок, которые запишу когда-нибудь; конечно, уже не в эту тетрадь, заключающую дни моего
детства и юношества, проведенные между людьми, которым да будет мирный сон и вечная память.
Это первое евангелие «Ныне прославися сын человеческий» он знал наизусть; и, читая, он изредка поднимал глаза и видел по обе стороны целое море огней, слышал треск свечей, но людей не было видно, как и в прошлые годы, и казалось, что это всё те же люди, что были тогда, в
детстве и в юности, что они всё те же будут каждый год, а до каких
пор — одному богу известно.
Я долго взволнованно ходил по улицам, под ветром и снегом. До сих
пор мне странно вспомнить, как остро пронзало мне в
детстве душу всякое переживание обиды, горя, страха или радости, — какая-то быстрая, судорожная дрожь охватывала всю душу и трепала ее, как в жесточайшей лихорадке. С горящими глазами я шагал через гребни наметенных сугробов, кусал захолодавшие красные пальцы и думал...
«После него в доме водворился мир» — только не для всех это уже было благовременно. Золотая
пора для воспитания юноши прошла в пустой и глупой суете; кое-как с
детства нареченного «дипломата в истинно русском духе» выпустили в свет просто подпоручиком, да при том и тут из него вышло что-то такое, что даже трудно понять: по фигуральному выражению Исмайлова: «он вышел офицер не в службе».
Любовь по учению Христа есть сама жизнь; но не жизнь неразумная, страдальческая и гибнущая, но жизнь блаженная и бесконечная. И мы все знаем это. Любовь не есть вывод разума, не есть последствие известной деятельности; а это есть сама радостная деятельность жизни, которая со всех сторон окружает нас, и которую мы все знаем в себе с самых первых воспоминаний
детства до тех
пор, пока ложные учения мира не засорили ее в нашей душе и не лишили нас возможности испытывать ее.
Я не буду останавливаться на
детстве Толстого. В
детстве все мы — живые люди; в
детстве все мы, как Толстой, кипим, ищем, творим, живем. Вон даже Флобер, и тот знал в
детстве «великолепные
порывы души, что-то бурное во всей личности».
Имя Магна принадлежало самой прекрасной, именитой и несчастной женщине в Дамаске. Я знал ее еще в
детстве, но не видал ее с тех
пор, как Магна удалилась от нас с византийцем Руфином, за которого вышла замуж по воле своего отца и своей матери, гордой Альбины.
Из воспоминаний своего самого раннего
детства он знал, что такое ревность необузданного мужчины. Его отец, Александр Васильевич, был человек гордый,
порою необузданный и не стеснявшийся в своих желаниях, насколько это позволяло ему его положение. Так, при живой еще первой жене, он женился на второй — Дарье Васильевне, урожденной Скуратовой, и всю жизнь мучил ее своими ревнивыми подозрениями.
— Моя биография не совсем такая, какие вы до сих
пор слушали. Я в
детстве жила в холе и в тепле. Родилась я в семье тех, кто сосал кровь из рабочих и жил в роскоши; щелкали на счетах, подсчитывали свои доходы и это называли работой. Такая жизнь была мне противна, я пятнадцати лет ушла из дома и совершенно порвала с родителями…
Вот хоть бы сегодня. Степа читал мне Гамлета. Я только благодаря ему начала понимать шекспировский язык, хоть и болтаю с
детства по-английски. Его возглас до сих
пор звучит у меня в ушах...
Годы, проведенные им под кровом приютившего его князя Прозоровского, с тех
пор, как только стал он себя помнить, с лет самого раннего
детства, проносились перед ним однообразной чередой.