Неточные совпадения
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно
получит возможность показать обществу, кто у нас играет роли мучеников за правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить культурный
мир».
В этом
мире все до такой степени декорация, что самое грубое невежество
получило вид образования.
Я был переведен на четырнадцать языков,
получал сочувственные письма со всех концов
мира.
Но почти до конца своей жизни он сохранил умственные запросы, и первые понятия, выходящие за пределы известного мне тогда
мира, понятия о том, что есть бог и есть какая-то наука, исследующая природу души и начало
мира, мы, дети,
получили от этого простодушного полуобразованного человека.
Так превращается первоначальное сознание греховности в злобную обиду на
мир, в претензию
получать все богатства бытия, не заслужив их, в желание отделаться внешним образом от зла, не вырвав корней его.
Карамазов отвергнул прогресс и
мир,
получит высший смысл.
Сама церковь
получила в наследие от язычества свою основу — душу
мира, землю.
И до сих пор
мир не понимает, почему Христос не пришел в силе и славе, почему не явил Своей божественной мощи, почему так бессильна религия Христа в истории, почему христианство
получает удар за ударом и не удается, не устраивает этого
мира.
Лиза сидела против Помады и с напряженным вниманием смотрела через его плечо на неприятный рот докторши с беленькими, дробными мышиными зубками и на ее брови, разлетающиеся к вискам, как крылья копчика, отчего этот лоб
получал какую-то странную форму, не безобразную, но весьма неприятную для каждого привыкшего искать на лице человека черт, более или менее выражающих содержание внутреннего
мира.
Когда еще он был бойким, красивым мальчиком, приспешники и приживальцы возлагали на негр большие надежды, как на талантливого и способного ребенка; воспитание он, конечно,
получил в Париже, под руководством разных светил педагогического
мира, от которых, впрочем, не
получил ничего, кроме, органического отвращения ко всякому труду и в особенности к труду умственному.
Теперь Ромашов один. Плавно и упруго, едва касаясь ногами земли, приближается он к заветной черте. Голова его дерзко закинута назад и гордым вызовом обращена влево. Во всем теле у него такое ощущение легкости и свободы, точно он
получил неожиданную способность летать. И, сознавая себя предметом общего восхищения, прекрасным центром всего
мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне...
На целый
мир он смотрит с точки зрения пайка; читает ли он какое-нибудь «сочинение» — думает:"Автор столько-то пайков себе выработал"; слышит ли, что кто-нибудь из его знакомых место новое
получил — говорит:"Столько-то пайков ему прибавилось".
— Но здесь, здесь именно и открылась
миру гнусность злодея, надменностию своею нас гнетущего и нахальством обуревающего…
Получив мое извещение и имея на меня, как исконный враг рода человеческого, злобу, он, не помедлив даже мало, повелел псом своим повлещи меня в тюрьму, доколе не представлю ясных доказательств вымышленного якобы мною злоумышления… где и до днесь пребывание имею…
В большей части случаев я успеваю в этом. Я столько
получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не сделаться нормальным моим состоянием. Кроме того, жалованье мое такое маленькое, что я не имею ни малейшей возможности расплыться в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с гордостью сознаю, что совесть моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом: как у этих «озорников», которые смотрят на
мир с высоты гастрономического величия.
Древние отцы пустынники даже отвращение к
миру получали: так оно хорошо в пустыне бывает.
Иван Фомич выставил
миру два ведра и
получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, — в голове его мелькал город с его шумом, суетою и соблазнами, — он устроил себе в деревне лишь временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
По-моему, они — органы, долженствующие передавать нашему физическому и душевному сознанию впечатления, которые мы
получаем из
мира внешнего и из
мира личного, но сами они ни болеть, ни иметь каких-либо болезненных припадков не могут; доказать это я могу тем, что хотя в молодые годы нервы у меня были гораздо чувствительнее, — я тогда живее радовался, сильнее огорчался, — но между тем они мне не передавали телесных страданий.
— А это еще более обязывает мой откуп быть благодарным и предложить вам
получить от меня то, что все в
мире исправники
получают, — подхватил откупщик.
— Правду, сударь, потому все в
мире волшебство от начальства происходит. А начальство, доложу вам, это такой предмет: сегодня он даст, а завтра опять обратно возьмет. Получать-то приятно, а отдавать-то уж и горьконько. Поэтому я так думаю: тот только человек счастливым почесться может, который на пути своем совсем начальства избежать изловчится.
Дальше — больше."Удобрение"мало-помалу проникло и в
мир бюрократии. Сначала нас читали только канцелярские чиновники, потом стали читать столоначальники, а наконец, и начальники отделения. И тут мы
получили лестные предложения от департамента Раздач и Дивидендов, которому мы позволяли себе делать от времени до времени довольно едкие реприманды; однако ж и на этот раз мы устояли и пребыли верными Кубышкину.
Но, когда это было выполнено и между нами понемногу водворился
мир, мы вдруг вспомнили, что без Балалайкина нам все-таки никак нельзя обойтись. Все мы уезжаем — кто же будет хлопотать об утверждении предприятия? Очевидно, что только один Балалайкин и может в таком деле
получить успех. Но счастие и тут благоприятствовало нам, потому что в ту самую минуту, когда Глумов уже решался отправиться на розыски за Балалайкиным, последний обежал через двор и по черной лестнице опять очутился между нами.
В самом деле, спросите порознь каждого человека нашего времени о том, считает ли он не только похвальным, но достойным человека нашего времени заниматься тем, чтобы,
получая за это несоразмерное с трудами жалованье, собирать с народа — часто нищего — подати для того, чтобы на эти деньги строить пушки, торпеды и орудия убийства против людей, с которыми мы желаем быть в
мире и которые этого же самого желают по отношению нас; или тем, чтобы опять за жалованье посвящать всю свою жизнь на устройство этих орудий убийства, или на то, чтобы самому готовиться к убийству и готовить к этому людей?
В самой последней степени унижения, среди самой грустной, подавляющей сердце действительности, в компаньонках у одной старой, беззубой и брюзгливейшей барыни в
мире, виноватая во всем, упрекаемая за каждый кусок хлеба, за каждую тряпку изношенную, обиженная первым желающим, не защищенная никем, измученная горемычным житьем своим и, про себя, утопающая в неге самых безумных и распаленных фантазий, — она вдруг
получила известие о смерти одного своего дальнего родственника, у которого давно уже (о чем она, по легкомыслию своему, никогда не справлялась) перемерли все его близкие родные, человека странного, жившего затворником, где-то за тридевять земель, в захолустье, одиноко, угрюмо, неслышно и занимавшегося черепословием и ростовщичеством.
Кстати, Пепко начал пропадать в «Розе» и часто возвращался под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не мешал. У него была удивительная черта: музыку он писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в
мире звуков
получать просветление и очищение. Стихи Пепки аранжировались иногда очень удачно, и немец говорил с гордостью, ударяя себя кулаком в грудь...
Заключили
мир, войска уводили в глубь России, но только 3 сентября 1878 года я
получил отставку, так как был в «охотниках» и нас держали под ружьем, потому что башибузуки наводняли горы и приходилось воевать с ними в одиночку в горных лесных трущобах, ползая по скалам, вися над пропастями.
Сначала, по врожденной доброте и благородству души своей, она будет делать все возможные усилия, чтобы не нарушить
мира и прав других, чтобы
получить желаемое с возможно большим соблюдением всех требований, какие на нее налагаются людьми, чем-нибудь связанными с ней; и если они сумеют воспользоваться этим первоначальным настроением и решатся дать ей полное удовлетворение, — хорошо тогда и ей и им.
Почему-то вина и сигары инженер
получал из-за границы беспошлинно; икру и балыки кто-то присылал ему даром, за квартиру он не платил, так как хозяин дома поставлял на линию керосин; и вообще на меня он и его дочь производили такое впечатление, будто все лучшее в
мире было к их услугам и получалось ими совершенно даром.
«Я уезжаю от вас навсегда. Вы, вероятно, сами согласны, что при розни, которая открылась в наших взглядах на все в
мире, нам жить вместе нельзя. Ни с какой помощью ни ко мне, ни к сыну моему прошу вас не относиться: мы оба совершенно обеспечены казенным местом, которое я
получила у старика Оглоблина».
За такого рода качества ему, разумеется, немало доставалось, так что от многих домов ему совсем отказали; товарищи нередко говорили ему дурака и подлеца, но Николя не унимался и даже год от году все больше и больше начинал изливать из себя то, что
получал он из внешнего
мира посредством уха и глаза.
— А потому, вероятно, что деньги за то от князя стала
получать!.. Нынче ведь, сударыня, весь
мир на этом замешан, — пояснил ей Елпидифор Мартыныч и заметил при этом, что у княгини, против ее воли, текли уже слезы по щекам.
Главный герой всего дела, Дорофей Веселков,
получил за правый донос денежное вознаграждение и был отпущен с
миром восвояси.
— Свободы!.. а! я тебе наскучил… ты вспомнила о своих минаретах, о своей хижине — но они сгорели… с той поры моя палатка сделалась твоей отчизной… но ты хочешь свободы… ступай, Зара… божий
мир велик. Найди себе дом, друзей… ты видишь: и без моей смерти можно
получить свободу…
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще вспоминал о старшем сыне. Наверное Илья уже
получил достойное возмездие за свою строптивость, об этом говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером, придя к брату и раздеваясь в передней, Артамонов старший слышал, что
Миром, возвратившийся из Москвы, говорит...
— Я
получил воспитание очень недостаточное, и именно в училище для детей канцелярских служителей. Но, по выпуске из оного, я поступил в губернаторскую канцелярию и там, видя ежедневно чиновников особых поручений его превосходительства, сумел воспользоваться этим, чтобы усовершенствовать свои манеры. И вот, как видите… Что же касается до моих воззрений на жизнь и
мир, то я почерпал их из предписаний и циркуляров моего начальства.
По мнению моему, этим путем
получать вести из
мира живых, во всяком случае, менее мучительно, нежели сообщаться с ним посредством книгопечатания.
Он положил основание господской мызе, выстроил не особенно изящный, но крепкий и поместительный дом, снабдил его службами и скотным двором, развел парк, плодовитый сад, затеял обширный огород (вероятно, хотел изумить
мир капустой и огурцами), устроил мельницу, прорезал всю дачу бесчисленными канавами, вследствие чего она
получила вид шахматной доски, и заключающиеся между канавами участки земли поднял и засеял травой.
Но — к несчастью или к счастью — Илья Ильич родился помещиком средней руки,
получал дохода не более десяти тысяч рублей на ассигнации и вследствие того мог распоряжаться судьбами
мира только в своих мечтаниях.
Постигнув свою бесконечность, свое превосходство над природою, человек хотел пренебрегать ею, и индивидуальность, затерянная в древнем
мире,
получила беспредельные права; раскрылись богатства души, о которых тот
мир и не подозревал.
Для получения действительно сущего результата буква заменяется цифрой, формула
получает живую особность, уносится в
мир событий, из которого вышла, движется и оканчивается практическим результатом, не уничтожая, с своей стороны, формулу.
Государыня заметила, что не под монархическим правлением угнетаются высокие, благородные движенья души, не там презираются и преследуются творенья ума, поэзии и художеств; что, напротив, одни монархи бывали их покровителями; что Шекспиры, Мольеры процветали под их великодушной защитой, между тем как Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во время блеска и могущества государей и государств, а не во время безобразных политических явлений и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили
миру ни одного поэта; что нужно отличать поэтов-художников, ибо один только
мир и прекрасную тишину низводят они в душу, а не волненье и ропот; что ученые, поэты и все производители искусств суть перлы и бриллианты в императорской короне: ими красуется и
получает еще больший блеск эпоха великого государя.
— Будет еще время толковать об этом, пане Кнышевский, а теперь иди с
миром. Станешь жаловаться, то кроме сраму и вечного себе бесчестья ничего не
получишь; а я за порицание чести рода моего уничтожу тебя и сотру с лица земли. Или же, возьми, когда хочешь, мешок гречишной муки на галушки и не рассказывай никому о панычевской шалости. Себя только осрамишь.
Труд не
получил надлежащего значения во всем древнем
мире, дошедшем только до того, чтобы признать некоторые труды приличными лучшим классам общества, а все остальное предоставить рабам.
Но в течении времени родовые владения Белкиных раздробились и пришли в упадок. Обедневшие внуки богатого деда не могли отвыкнуть от роскошных своих привычек — и требовали прежнего полного дохода от имения, в десять крат уже уменьшившегося. Грозные предписания следовали одно за другим. Староста читал их на вече; старшины витийствовали,
мир волновал[ся], — а господа, вместо двойного оброку,
получали лукавые отговорки и смиренные жалобы, писанные на засаленной бумаге и запечатанные грошом.
Что человек не из себя развивает понятия, а
получает их из внешнего
мира, это несомненно доказывается множеством наблюдений над людьми, находившимися в каких-нибудь; особенных положениях.
Я вам готов рассказать путь, которым я дошел до этого результата не только относительно сцены с Асей, но и относительно всего в
мире, то есть стал доволен всем, что ни вижу около себя, ни на что не сержусь, ничем не огорчаюсь (кроме неудач в делах, лично для меня выгодных), ничего и никого в
мире не осуждаю (кроме людей, нарушающих мои личные выгоды), ничего не желаю (кроме собственной пользы), — словом сказать, я расскажу вам, как я сделался из желчного меланхолика человеком до того практическим и благонамеренным, что даже не удивлюсь, если
получу награду за свою благонамеренность.
Между тем как дети малые и благонравные наслаждаются спокойствием блаженного неведения, помня, что они дети и, следовательно, должны составлять свой маленький
мир, не вступаясь в дела больших, — дети восприимчивые и пылкие суются беспрестанно туда, где их не спрашивают, рано знакомятся с житейскими дрязгами и рано
получают от больших практические опровержения своих детских рассуждений.
Карета въехала во двор и остановилась у подъезда. Мы вышли из нее. Дождь уже прошел. Громовая туча, сверкая молниями и издавая сердитый ропот, спешила на северо-восток, всё более и более открывая голубое, звездное небо. Казалось, тяжело вооруженная сила, произведя опустошения и взявши страшную дань, стремилась к новым победам… Отставшие тучки гнались за ней и спешили, словно боялись не догнать… Природа
получала обратно свой
мир…
Сын живет в отцовском доме всегда, а поденщик только на время. И потому сын будет жить не так, как поденщик, будет заботиться об отцовском доме, а не думать, как поденщик, только о том, чтобы
получить свою плату. Если человек верит, что жизнь его не кончается со смертью, то он будет жить, как сын в доме отца. Если же жизнь только та, какая есть в этом
мире, то он будет жить как поденщик, стараясь воспользоваться всем, что можно в этой жизни.
Но если для того, чтобы
получить свободу, ему нужно только пожелать ее, то неужели может быть народ в
мире, который бы считал ее купленной слишком дорогой ценой, раз она может быть приобретена одним желанием свободы.
Является свидетельством эллинской мудрости и благочестия тот факт, что в греческом умозрении вопросу о первоматерии
мира было посвящено столь исключительное внимание, причем в учениях Платона, Аристотеля и Плотина он
получил завершенное, исчерпывающее рассмотрение, к которому новая философия ничего не умела прибавить.