Доманскому был предложен вопрос: зачем он оставался при ней,
получив должные ему деньги? Он признался, что до безумия влюблен в эту очаровательную женщину. «Страстная привязанность к ней и желание знать, чем кончатся запутанные ее обстоятельства, — говорил он князю Голицыну, — заставили меня остаться при ней и уговорить Чарномского не покидать ее». Доманский подтвердил все, что относительно его говорил на допросе Чарномский, извиняясь, что он прежде не показал всего по слабости памяти.
— Записан был в инфиме, — меланхолично отвечал Кондрат Данилович, — но при первоначальном входе в класс сделал важную вину и тут же отведен под звонок, где,
получив должное, немедленно и стремительно бежал, и в последующее время не только в школу не входил, но далеко обходил и все здание.
Неточные совпадения
Заметив в себе желание исправить эту погрешность и
получив на то согласие господина градоначальника, я с
должным рачением [Раче́ние — старание, усердие.] завернул голову в салфетку и отправился домой.
И так далее. Исследование обходило все предметы местного производства, и притом не только те, которые уже издавна
получили право промысловой гражданственности, но и те, которые даже вовсе не были в данной местности известны, но, при обращении на них
должного внимания, могли принести значительные выгоды. В заключение исследователь обыкновенно спрашивал...
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы
получал от нее, с непременным условием впредь до получения им
должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
— Вот записку сейчас дам вам в том, — сказала Елизавета Петровна и, с необыкновенной живостью встав с лавки, сбегала в комнаты и написала там записку, в которой обязывалась заплатить Елпидифору Мартынычу тысячу рублей, когда
получит от князя
должные ей тридцать тысяч.
«Обходив несколько домов для сбора
должных мне денег, в ином завтраками отпотчевали, в другом отослали до будущего понедельника, в третьем не доложили госпоже за болезнию, которая приключилась ей от того, что птичка ее вылетела из клетки и любимая собачка переломила ножку; одним словом: вместо трехсот рублей, которые считал я тот день
получить, тринадцать рублей мне отдал тот из должников моих, который бы скорее извинен был в неисправности, ибо он всех прочих беднее».
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской крепости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из стоявших у дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а проходивший инвалидный офицер бросился в воду и спас его, за что и
получили: один —
должную награду, а другой — заслуженное наказание. Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту пору жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» владыко, благосклонно благоволивший к набожному московскому семейству Свиньиных.
— Жизнь отвратительна! — продолжал он. — Мерзость ее есть ее закон, непоколебимый, постоянный!.. Она дана человеку в наказание за его пошлость…Милая красотка! Если бы я так глубоко не сознавал своей пошлости, я давно бы отправился на тот свет. Хватило бы пуль…Мучайся, говорю себе, Артур! Ты достоин этих мучений!
Получи, Артур,
должное! Научись и ты, девочка, философствовать сама с собой в таком роде…Легче жить при таком уменье…
Что сталось с наперсником Малюты бродягою Петром Волынским — неизвестно. Пошло ли ему впрок золото, данное Григорием Лукьяновичем за его страшную миссию, или же измученный угрызениями совести, все-таки нет-нет да просыпавшейся, как, вероятно, помнит читатель, в этом молодом, но глубоко испорченном, загадочном человеке, он еще при жизни
получил за свои преступления
должное возмездие — неизвестно. Летописцы, заклеймив его презрением, не следили за его судьбой.
Я
получил известие о знаменитой победе вашей над упокоенным вами генералом Жубертом. Рад весьма, а тем более, что убитых не много и что вы здоровы. Не знаю, что приятней, вам ли побеждать или мне награждать за победы! Но оба мы исполним
должное. Я как государь, а вы как первый полководец в Европе.
Он в контракте обязывался, по прибытии с труппою в Москву, царскому величеству всеми помыслами, потехами угодить и к тому всегда доброму «готовому и
должному быти», и за это ему назначено было ежегодно
получать по 5000 ефимков.
Словом, при ней и благодаря ей «широко развилась» вся та sui generis [Своего рода (лат.).] «христианская» благотворительность, которая во многих своих чертах в наше время
получила уже
должную критическую оценку, но, однако, и до сих пор практикуется обществом, потерявшим сознание о прямых путях истинного христианского милосердия.