Неточные совпадения
Но
полковник, ткнув перо в стаканчик с мелкой дробью, махнул рукой под стол, стряхивая с пальцев что-то, отвалился на спинку стула и, мигая, вполголоса
спросил...
— Вам нехорошо? — испуганно
спросил Самгин, вскочив со стула.
Полковник махнул рукою сверху вниз и пробормотал...
Полковник присел на край стола и мягко
спросил, хотя глаза его стали плоскими и посветлели...
А
полковник, вытирая лысину и как бы поймав его мысль, задумчиво
спросил...
— Да, да, — небрежно сказал
полковник, глядя на ордена и поправляя их. — Но не стоит
спрашивать о таких… делах. Что тут интересного?
— А сам-то — ничтожество? — тоже поспешно
спросил полковник. — Ведь — ничтожество? — повторил он уже требовательно.
При таком допросе Иван Федорович невольно поднялся с места и стал ввытяжку, что обыкновенно он делывал, когда
спрашивал его о чем
полковник.
— Вы меня извините, а я на вас глядя
спросил. Подождите секретаря; сам теперь занят с
полковником, а затем придет и секретарь… компанейский.
На Чистых Прудах все дома имеют какую-то пытливую физиономию. Все они точно к чему-то прислушиваются и
спрашивают: «что там такое?» Между этими домами самую любопытную физиономию имел дом
полковника Сте—цкого. Этот дом не только
спрашивал: «что там такое?», но он говорил: «ах, будьте милосердны, скажите, пожалуйста, что там такое?»
— Куда это он? —
спросил полковник, не сообразив еще хорошенько в первую минуту; потом сейчас же торопливо прибавил: — Кирьян, лови его! Останови!
— Ну, так как же? Вы и поживали?.. —
спрашивал его
полковник добродушно.
— Где, папаша? —
спросил Павел и, взглянув по указанию
полковника, в самом деле увидел, что по едва заметной вдали дороге движется какая-то черная масса.
— А скажи, далеко ли это от нуверситета, от училища нуверситетского? —
спросил полковник.
— Где жить будет у тебя Паша? —
спросил Еспер Иваныч
полковника.
— Это зачем? —
спросил полковник.
— Чем же дурно? —
спросил полковник, удивленный этим замечанием сына. — Так же, как и у других. Я еще больше даю, супротив других, и месячины, и привара, а мужики едят свое, не мое.
— Кто тут стреляет? — прислал из горниц
спросить полковник.
— Что это такое, что он говорит? —
спрашивал полковник все еще продолжавших стоять перед ним Ивана и старосту Кирьяна.
— Его превосходительство дома? —
спросил не без уважения
полковник.
— Какому же собственно факультету посвящает себя сын ваш? —
спросил настоятель, обратившись всем телом к
полковнику.
— Вы ведь, кажется, в пятом классе? —
спрашивал его
полковник.
— А что Симонов, — скажи мне? —
спросил полковник.
— Как твоя фамилия? —
спросил полковник служивого, видя, как тот все проворно и молодецки делает.
— Как в Москву? —
спросил полковник, встрепенувшись и вскинув на Ваньку свои глаза.
— Позволите, ваше высокородие? —
спросил Добров
полковника.
— Как целуются? —
спросил с удивлением
полковник...
«О чем я сейчас думал? —
спросил самого себя Ромашов, оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке думать последовательно, не мог сразу найти ее. — О чем я сейчас думал? О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад… Сижу под арестом… по улице ходят люди… в детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да… у солдата тоже — Я…
Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
— Ты кто такой? — отрывисто
спросил полковник, внезапно остановившись перед молодым солдатом Шарафутдиновым, стоявшим у гимнастического забора.
Затем обратилась к
полковнику и
спросила таким тоном, как будто бы, кроме их двоих, в столовой никого не было...
— По-ни-маю! Так и доложу его превосходительству… Значит, лично
полковник Н.И. Огарев! Это его штуки! Только уж вы, Федор Константинович, если еще утонут, так нас
спрашивайте, а не Н.И. Огарева. Подвел он нас!
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по степи,
спрашивали у всех.
Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
— Закусить! Ха-ха-ха! Закусить! — отвечал Фома с презрительным хохотом. — Сперва напоят тебя ядом, а потом
спрашивают, не хочешь ли закусить? Сердечные раны хотят залечить какими-нибудь отварными грибками или мочеными яблочками! Какой вы жалкий материалист,
полковник!
— Позвольте вас
спросить,
полковник: долго вы будете рассказывать вашу историю? — перебил Фома.
— Вы, кажется,
спрашиваете,
полковник: «что это значит?» — торжественно проговорил Фома, как бы наслаждаясь всеобщим смущением. — Удивляюсь вопросу! Разъясните же мне, с своей стороны, каким образом вы в состоянии смотреть теперь мне прямо в глаза? разъясните мне эту последнюю психологическую задачу из человеческого бесстыдства, и тогда я уйду, по крайней мере обогащенный новым познанием об испорченности человеческого рода.
— Но разве я могу оставаться в вашем доме после давешнего вашего поступка,
полковник? —
спросил Фома с необыкновенным достоинством.
— Что вы скажете,
полковник, насчет здешнего образа мыслей? —
спросил он, значительно понизивши голос.
— Теперь,
полковник, вы меня напоили и накормили, так уж, по доброму русскому обычаю, спать уложите, а там завтра уж и
спрашивайте. Сегодня я отвечать не буду, сыт, пьян и спать хочу…
— Но почему, отчего? —
спросил ее
полковник как бы совсем другим тоном: дело в том, что чем более он вглядывался в Елену, тем она более и более поражала его красотою своею.
— Это ваша лошадь? —
спросил полковник, когда они вышли на крыльцо.
— Что
полковник? —
спросил он. Лекарь пожал плечами.
— Позвольте вас
спросить,
полковник! — сказал Зарецкой, — вы родня госпоже Лидиной?
— А можете ли вы мне сказать, господа, —
спросил Рославлев, — где теперь
полковник Сурской?
—
Полковник Янсутский
спрашивает: примете ли вы его, — пробормотал себе почти под нос Прокофий.
Васса. Ну вот… Если Федор плох — дождешься конца. Впрочем, после поговорим об этом, обо всем. А теперь — вот что; пойдешь в жандармское управление,
спросишь полковника Попова. Обязательно его найди! Чтобы вызвали. Скажи — спешное и важное дело.
Сделал
полковник ночью ревизию в дворе орловского мещанина и забрал на съезжую Степана и Настю. Растерявшаяся и перепуганная Настя спросонья ничего ни могла разобрать: мундиры, солдаты, фонари, ничего она не понимала, о чем ее
спрашивают, и не помнила, что отвечала. До съезжей их вели рядом с Степаном, но ни о чем не позволяли говорить. Настя была спокойна: она только смотрела в глаза Степану и пожимала ему руку. Они были связаны рука за руку тоненькою веревочкою. Степан был бледен и убит.
У
полковника каждый дворник был на отчете, и на заставах стояли солдаты, обязанные
спрашивать у всех паспорты.
—
Полковник, вы довольны вашим исправляющим должность адъютанта? —
спросил Фитингоф.
— Какого сына? —
спросил с удивлением
полковник. — Неужели Петра?
Я, не могши пить воды и не видя на столе ничего из питья,
спросил у человека, чтобы подал мне хоть пива…
Полковник снова расхохотался, и гости за ним. С тем и встали от стола…
Наконец, когда он объявил, что, бывши в Петербурге, ко всем присматривался и очень ясно видел, что женщины там сидят даже при особах в генеральских рангах, тогда они только вынуждены были сесть, но и сидели себе на уме: когда пан
полковник изволил которую о чем
спрашивать, тогда она спешила встать и, поклонясь низко его ясновельможности, опять садилась, не сказав в ответ ничего.