Неточные совпадения
— Я
полковник, я старик, я израненный старик. Меня все знают… мои ордена… мои раны… она дочь моя… Где она? Где о-н-а? —
произнес он, тупея до совершенной невнятности. — Од-н-а!.. р-а-з-в-р-а-т… Разбойники! не обижайте меня; отдайте мне мою дочь, — выговорил он вдруг с усилием, но довольно твердо и заплакал.
— Ну, вы наскажете, вас не переслушаешь! —
произнес полковник и поспешил увести сына, чтобы Александр Иванович не сказал еще чего-нибудь более резкого.
— Дочь казначея, вероятно, нашего? —
произнес, и перед нею склоняя голову,
полковник.
Полковник по крайней мере с полчаса еще брюзжал, а потом, как бы сообразив что-то такое и
произнося больше сам с собой: «Разве вот что сделать!» — вслед за тем крикнул во весь голос...
— А! —
произнес многозначительно
полковник. — Ну, этого, впрочем, совершенно достаточно, чтобы подпасть обвинению, — время теперь щекотливое, — прибавил он, а сам встал и притворил дверь из кабинета. — Эти господа, — продолжал он, садясь около Вихрова и говоря почти шепотом, — господа эти, наши старички, то делают, что уму невообразимо, уму невообразимо! — повторил он, ударив себя по коленке.
— Что такое? —
произнес полковник, начинавший уже недоумевать.
Тот вдруг бросился к нему на шею, зарыдал на всю комнату и
произнес со стоном: «Папаша, друг мой, не покидай меня навеки!»
Полковник задрожал, зарыдал тоже: «Нет, не покину, не покину!» — бормотал он; потом, едва вырвавшись из объятий сына, сел в экипаж: у него голова даже не держалась хорошенько на плечах, а как-то болталась.
— Хорошо, ладно, ступай! —
произнес досадно
полковник, и, когда Ванька ушел, он остался встревоженный и мрачный.
— Это что такое еще он выдумал? —
произнес полковник, и в старческом воображении его начала рисоваться картина, совершенно извращавшая все составленные им планы: сын теперь хочет уехать в Москву, бог знает сколько там денег будет проживать — сопьется, пожалуй, заболеет.
— Слышал это, —
произнес полковник с улыбкой.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного
полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды
полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль,
произнес...
— Вы не живали,
полковник, в провинции и не знаете, что это такое, —
произнес он.
— Одно только — жаль расстаться… Один ведь он у меня, — только свету и радости!.. —
произнес полковник, и у него уж навернулись слезы на глазах.
— Поди ты вот! —
произнес почти с удивлением
полковник.
— Господи помилуй! —
произнес полковник.
— Ну-с, как дела,
полковник? — вдруг
произнес старик.
Он чертил замечательно скоро и уверенно. Линии у него выходили тоньше, чем у Колосова, и менее выпуклы, но так же красивы. Окончив чертеж и подписав все цифры, Александров со спокойной отчетливостью назвал все линии и все размеры, не
произнеся ни одного лишнего слова, не сделав ни одного ненужного движения, спрятал мелок в карман и по-строевому вытянулся, глядя в холодные глаза
полковника.
— Я, несмотря на болезнь, готова хоть сейчас ехать к
полковнику и умолять его! —
произнесла Катрин.
— «А младший, Петя, ее любимец, вероятно скоро будет
полковником!» — «Вот как, очень рада!» —
произнесла она, мельком взглядывая на брата, которому начинало сильно надоедать слушать эту ни к чему не ведущую болтовню.
— Здравствуйте,
полковник, —
произнес губернатор, ласково указывая ему на стул. Тот сел и, видимо, был чем-то встревожен. Губернатор между тем устремил грустный взор на видневшуюся перед ним реку, тоже как-то мрачно взъерошенную осенним ветром.
Тут батенька еще с кубком для пожелания пану
полковнику благополучного пути; пан
полковник, почесав чуб, запинаясь, с трудом
произносит:"Верно пан подпрапорный (батенька имел чин подпрапорного; я расскажу, как они его дослужилися), верно подносит того меду, что за обедом…"Батенька предузнали вопрос его и подносили точно тот мед.
— То есть позвольте! — резко и значительно
произнес он. — Вы ведь, я думаю, знаете обязанности офицера? Если
полковника тронут хоть пальцем, мы с вами, как офицеры, обязаны заступиться за товарища!
— Иезуит, —
произнес Кудрин, — может случиться, что он вернет с дороги этого свежеиспеченного
полковника, да и отдаст под суд.
— По… поми… лосердуйте, господин барон фон… господин
полковник… господин цейгмейстер!.. —
произносил жалобно Фриц. — Уф! я задыхаюсь… отнимите немного вашу ручку… я ничем не виноват, вы видели сами: я прислуживал вам же. Отпустите душу на покаяние.