Неточные совпадения
Как собака, будет он застрелен на
месте и
кинут безо всякого погребенья на поклев птицам, потому что пьяница в походе недостоин христианского погребенья.
— А? Так это насилие! — вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она не кричала; но она впилась взглядом в своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже не двигался с
места и стоял против нее на другом конце комнаты. Он даже овладел собою, по крайней мере снаружи. Но лицо его было бледно по-прежнему. Насмешливая улыбка не
покидала его.
Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и не могут
покинуть это
место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем…
Самгин, видя, что этот человек прочно занял его
место, — ушел; для того, чтоб
покинуть собрание, он — как ему казалось — всегда находил момент, который должен был вызвать в людях сожаление: вот уходит от нас человек, не сказавший главного, что он знает.
Райский сунул письмо в ящик, а сам, взяв фуражку, пошел в сад, внутренне сознаваясь, что он идет взглянуть на
места, где вчера ходила, сидела, скользила, может быть, как змея, с обрыва вниз, сверкая красотой, как ночь, — Вера, все она, его мучительница и идол, которому он еще лихорадочно дочитывал про себя — и молитвы, как идеалу, и шептал проклятия, как живой красавице,
кидая мысленно в нее каменья.
Далее, он припомнил, как он, на этом самом
месте,
покидал ее одну, повисшую над обрывом в опасную минуту. «Я уйду», — говорил он ей («честно») и уходил, но оборотился, принял ее отчаянный нервный крик прощай за призыв — и поспешил на зов…
Там я просто истреблял его: суп выливал в окно в крапиву или в одно другое
место, говядину — или
кидал в окно собаке, или, завернув в бумагу, клал в карман и выносил потом вон, ну и все прочее.
Мы взяли в бутылку воды, некоторые из всадников пересели в экипаж, и мы
покинули это живописное
место, оживленное сильною растительностью.
Поселенцы, по обыкновению,
покинули свои
места, угнали скот, и кто мог, бежал дальше от границ Кафрарии. Вся пограничная черта представляла одну картину общего движения. Некоторые из фермеров собирались толпами и укреплялись лагерем в поле или избирали убежищем укрепленную ферму.
Так-то, Огарев, рука в руку входили мы с тобою в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь, отвечали всякому призыву, искренно отдавались всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, мы его не
покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли, и нас никто не обгонял. Я дошел… не до цели, а до того
места, где дорога идет под гору, и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
— А ну-те, ребята, давайте крестить! — закричит к нам. — Так его! так его! хорошенько! — и начнет класть кресты. А то проклятое
место, где не вытанцывалось, загородил плетнем, велел
кидать все, что ни есть непотребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана.
Эта мера вызвана была соображением, что если крестьяне будут
покидать остров, то в конце концов Сахалин будет лишь
местом для срочной ссылки, а не колонией.
Такой обычай, очевидно, произошел в те времена, когда айно в страхе перед эпидемиями
покидали свои зараженные жилища и селились на новых
местах.]
Несмотря на то, что мы проходили очень близко к скале, все птицы сидели крепко и не хотели
покидать своих
мест.
Мне было хорошо, как рыбе в воде, и я бы век не ушел из этой комнаты, не
покинул бы этого
места.
К концу академического года Введенский
покинул гимназию, постригся в монахи под именем Мисаила и очень скоро получил
место ректора семинарии в поволжском городе.
А если у меня его нет, так не подлец же я в самом деле, чтобы для меня из-за этого уж и
места на свете не было… нет, любезный друг, тут как ни
кинь, все клин! тут, брат, червяк такой есть — вот что!
Противного и отталкивающего он в ней ничего не находил; конечно, она была не молода и не свежа, — и при этом Аггей Никитич
кинул взгляд на Миропу Дмитриевну, которая сидела решительно в весьма соблазнительной позе, и больше всего Звереву кинулась в глаза маленькая ножка Миропы Дмитриевны, которая действительно у нее была хороша, но потом и ее искусственная грудь, а там как-то живописно расположенные на разных
местах складки ее платья.
Но даже в эти торжественные минуты Фаинушка не
покинула своего"голубя". Как и всегда, она усадила его на
место, завесила салфеткой и потрепала по щеке, шепнув на ухо (но так, что все слышали...
Поставил человек лошадь к
месту,
кинул ей сена с воза или подвязал торбу с овсом, потом сунул кнут себе за пояс, с таким расчетом, чтобы люди видели, что это не бродяга или нищий волочится на ногах по свету, а настоящий хозяин, со своей скотиной и телегой; потом вошел в избу и сел на лавку ожидать, когда освободится за столом
место.
Какой он атаман, коли
место свое
покинул?“ — После обеда, пьяный, он велел было казнить хозяина; но бывшие при нем казаки упросили его; старик был только закован и посажен на одну ночь в станичную избу под караул.
— Как, Юрий Дмитрич! чтоб я, твой верный слуга, тебя
покинул? Да на то ли я вскормлен отцом и матерью? Нет, родимый, если ты не можешь идти, так и я не тронусь с
места!
Общество садилось за столы, гремя придвигаемыми стульями… Бобров продолжал стоять на том самом
месте, где его
покинула Нина. Чувства унижения, обиды и безнадежной, отчаянной тоски попеременно терзали его. Слез не было, но что-то жгучее щипало глаза, и в горле стоял сухой и колючий клубок… Музыка продолжала болезненно и однообразно отзываться в его голове.
Вагоны подкатились под навес станции; раздались крики разносчиков, продающих всякие, даже русские, журналы; путешественники завозились на своих
местах, вышли на платформу; но Литвинов не
покидал своего уголка и продолжал сидеть, потупив голову.
Литвинов попытался изгнать из головы образ Ирины; но это ему не удалось. Он именно потому и не вспоминал о своей невесте; он чувствовал: сегодня тот образ своего
места не уступит. Он положил, не тревожась более, ждать разгадки всей этой"странной истории"; разгадка эта не могла замедлиться, и Литвинов нисколько не сомневался в том, что она будет самая безобидная и естественная. Так думал он, а между тем не один образ Ирины не
покидал его — все слова ее поочередно приходили ему на память.
Как только омнибус тронулся с
места, Долинский вдруг посмотрел на Париж, как мы смотрим на
места, которые должны скоро
покинуть; почувствовал себя вдруг отрезанным от Зайончека, от перечитанных мистических бредней и бледных созданий своего больного духа. Жизнь, жизнь, ее обаятельное очарование снова поманила исстрадавшегося, разбитого мистика, и, завидев на темнеющем вечернем небе серый силуэт Одеона, Долинский вздрогнул и схватился за сердце.
На этом
месте легенды, имевшей, может быть, еще более поразительное заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел Дюрок. Он был в пальто, шляпе и имел поэтому другой вид, чем ночью, при начале моего рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в свою историю, готовую начаться сызнова. От этого напала на меня непонятная грусть. Я поспешно встал,
покинул Гро, который так и не признал меня, но, видя, что я ухожу, вскричал...
— У нас в прошлом году за рекой порубочка была, так хворостку пошли на это
место покидать, чтоб покупателю, значит…
Тетя Соня долго не могла оторваться от своего
места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка не
покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты свои, и ум, и сердце — все это отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
Но вот уже потянулся туман в вышину, глубокие колеи дороги, налитые водою, отразили восход, а он все еще не
покидал своего
места и не сводил глаз с дороги.
Но теперь дело в том, что на шестнадцатой или семнадцатой версте наш мужик решительно стал в тупик; очнувшись внезапно от раздумья, которое овладело им с того самого времени, как
покинул он Троскино, Антон никак не мог припомнить ни
места, где находился, ни даже сколько верст оставалось приблизительно до города.
Выехал я, наконец, в путь с Кузьмою и начал вояж благополучно. Скоро увидел, что не нужно было обременять себя таким множеством съестного. Везде по дороге были села и города, следовательно, всего можно было купить; >но Кузьма успокоил меня поговоркою:"Запас беды не чинит, — не на дороге, так на
месте пригодится". Однако же, от летнего времени, хлеб пересох, а прочее все испортилось, и мы должны были все
кинуть. Находили, однако же, все нужное по дороге, и Кузьма всегда приговаривал:"Абы гроши — все будет".
Конечно, он мог переменить
место, но, во-первых, очень уж он привык к этому уголку, а во-вторых, инертность была существенной чертой его характера. Он злился, но
места не менял. «Наплевать! — думал Прошка про себя,
кидая на юношей вызывающие взгляды. — Лежу вот, больше ничего. Имею полное право».
Одна опять в свою сторону потянет, а другая так бедного подсыпку к себе
кинет, что вот-вот голова в одно
место улетит, а спина с ногами в другое.
— А потому, что вот видите вы: стоит любому, даже и не хитрому, крещеному человеку, хоть бы и вам, например, крикнуть чертяке: «
Кинь! Это мое!» — он тотчас же и выпустит жида. Затрепыхает крылами, закричит жалобно, как подстреленный шуляк [Коршун.], и полетит себе дальше, оставшись на весь год без поживы. А жид упадет на землю. Хорошо, если не высоко падать или угодит в болото, на мягкое
место. А то все равно, пропадет без всякой пользы… Ни себе, ни чорту.
Здесь я должен вам, господа, признаться в великой своей низости: так я оробел, что
покинул больного Левонтия на том
месте, где он лежал, да сам белки проворнее на дерево вскочил, вынул сабельку и сижу на суку да гляжу, что будет, а зубами, как пуганый волк, так и ляскаю…
— В годы взял. В приказчики. На
место Савельича к заведенью и к дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого человека мне невозможно: перво дело, за работой глаз нужен, мне одному не углядеть; опять же по делам дом
покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
Надо
покинуть дом, где его, бедняка-горюна, приютили, где осыпали его благодеяньями, где узнал он радости любви, которую оценить не сумел… Куда деваться?.. Как сказать отцу с матерью, почему оставляет он Патапа Максимыча?.. Опять же легко молвить — «сыщи другое
место»… А как сыщешь его?..
Все его
покинули, все от него бегали, как от чумного, одна она из дальних
мест явилась утешать его…
Тут девяностолетняя мать Клеопатра Ерáхтурка, сидя на
месте, слабым старческим голосом стала увещать матерей все претерпеть за правую веру, но
места святого волей своей не
покинуть.
— Нечего делать, — пожав плечами, ответил Василий Борисыч и будто случайно
кинул задорный взор на Устинью Московку. А у той во время разговора московского посла с игуменьей лицо не раз багрецом подергивало. Чтобы скрыть смущенье, то и дело наклонялась она над скамьей, поставленной у перегородки, и мешкотно поправляла съехавшие с
места полавошники.
— Неладное, сынок, затеваешь, — строго сказал он. — Нет тебе нá это моего благословенья. Какие ты милости от Патапа Максимыча видел?.. Сколь он добр до тебя и милостив!.. А чем ты ему заплатить вздумал?..
Покинуть его, иного
места тайком искать?.. И думать не моги! Кто добра не помнит, Бог того забудет.
— Плату положил бы я хорошую, ничем бы ты от меня обижен не остался, — продолжал Патап Максимыч. — Дома ли у отца стал токарничать, в людях ли, столько тебе не получить, сколько я положу. Я бы тебе все заведенье сдал: и токарни, и красильни, и запасы все, и товар, — а как на Низ случится самому сплыть аль куда в другое
место, я б и дом на тебя с Пантелеем
покидал. Как при покойнике Савельиче было, так бы и при тебе. Ты с отцом-то толком поговори.
Как решил я родное Заволжье
покинуть, сам с собой тогда рассуждал: «Куда ж мне теперь, безродному, приклонить бедную голову, где сыскать душевного мира и тишины, где найти успокоение помыслов и забвение всего, что было со мной?..» Решил в монастырь идти, да подальше, как можно подальше от здешних
мест.
Княгиня, к немалому моему изумлению, выслушала меня, не обнаруживая ни малейшего неудовольствия, и, не
покидая своего
места, подняла над головою свою руку и взяла один из голубых волюмов.
В действительности было вот что: довольно далеко от нас, — верст более чем за сто, — была деревня, где крестьяне так же голодали, как и у нас, и тоже все ходили побираться кто куда попало. А так как в ближних к ним окрестных селениях нигде хлеба не было, то многие крестьяне отбивались от дома в дальние
места и разбредались целыми семьями, оставляя при избе какую-нибудь старуху или девчонку, которой «
покидали на пропитание» ранее собранных «кусочков».
А если кому из этих ораторов и удавалось на несколько мгновений овладеть вниманием близстоящей кучки, то вдруг на скамью карабкался другой, перебивал говорящего, требовал слова не ему, а себе или вступал с предшественником в горячую полемику; слушатели подымали новый крик, новые споры, ораторы снова требовали внимания, снова взывали надседающимся до хрипоты голосом, жестикулировали, убеждали; ораторов не слушали, и они, махнув рукой, после всех усилий,
покидали импровизованную трибуну, чтоб уступить
место другим или снова появиться самим же через минуту, и увы! — все это было совершенно тщетно.
Через час беглецы очутились уже верст за семь. Конь был вконец заморен и не мог уже двинуться с
места. Они его
покинули в кустах, вместе с тележкой, и покрались кустами же вдоль по берегу. Теперь опасность погони несколько миновала. На счастие их, неподалеку от берега стояла на воде рыбачья душегубка, и в ней мальчишка какой-то удил рыбу. Они криком стали звать его. Рыбак подчалил, беглецы прыгнули в лодку и за гривенник, без излишних торгов и разговоров, перебрались на левый берег, в Самарскую губернию.
Те собирались очень копотливо и как-то ухитрялись перебегать с
места на
место, пока, наконец, внушительная ругань Федотова и других унтер-офицеров, сопровождаемая довольно угрожающими пантомимами, не побудила китайцев
покинуть негостеприимных «варваров» и перебраться на шампуньки и оттуда предлагать свои товары и делать матросам какие-то таинственные знаки, указывая на рот.
Когда же у отца зашел разговор с Дмитрием Петровичем про цены на тюлений жир и вспомнила она, как Марко Данилыч хотел обмануть и Меркулова, и Зиновья Алексеича и какие обидные слова говорил он тогда про Веденеева, глаза у ней загорелись полымем, лицо багрецом подернулось, двинулась она, будто хотела встать и вмешаться в разговор, но, взглянув на Дуню, опустила глаза, осталась на
месте и только
кидала полные счастья взоры то на отца, то на мать, то на сестру.