Неточные совпадения
Научное
познание обычно определяют, как
познание того или иного
объекта.
Приходят к тому, что философское
познание должно быть экзистенциально, но оно невозможно, потому что познающий разум не может познавать существования, которое никогда не может быть
объектом.
Философ экзистенциального типа не объективирует в процессе
познания, не противополагает
объект субъекту.
Христианская философия есть философия субъекта, а не
объекта, «я», а не мира; философия, выражающаяся в
познании искупленности субъекта-человека из-под власти объекта-необходимости.
Я готов себя сознать романтиком вот по каким чертам: примат субъекта над
объектом, противление детерминизму конечного и устремление к бесконечному, неверие в достижение совершенства в конечном, интуиция против дискурсии, антиинтеллектуализм и понимание
познания как акта целостного духа, экзальтация творчества в человеческой жизни, вражда к нормативизму и законничеству, противоположение личного, индивидуального власти общего.
Существование не может быть
объектом познания, оно субъект
познания или, еще глубже, находится вне распадения на субъект и
объект.
«
Объект» для меня совсем не означает то, что я познаю, предмет
познания, а известного рода соотношение в экзистенциальной сфере.
Гносеологический гамлетизм с самого начала предполагает
познание отсеченным от цельной жизни духа, субъект оторванным от
объекта и ему противоположным, мышление выделенным из бытия и где-то вне его помещенным.
Само противоположение субъекта и
объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в
познании есть, как мы видели, результат того же заболевания бытия, которое превратило его во временное, пространственное, материальное и логическое.
Но в Логосе субъект и
объект тождественны; в мировой жизни Логоса акт
познания есть акт самой жизни, знание есть бытие (знание есть непременно бытие, но бытие не есть непременно знание, как думал Гегель).
Но если трансцендентальное сознание есть
объект, а сама гносеология есть
познание, то должно быть нечто предшествующее этому
объекту, т. е. предшествующее трансцендентальному сознанию, и должна быть гносеология гносеологии, теория гносеологического
познания.
Но сам же Лосский помогает нам перенести вопрос о дефектах
познания на почву онтологическую, увидеть корень зла в самом бытии, в самой живой действительности, а не в том, что субъект конструирует
объект и тем умерщвляет в нем жизнь.
Сама проблема Канта: как возможен опыт, который дает материал
познания, как устраивается он субъектом, сама эта проблема предполагает разрыв между субъектом и
объектом, между мышлением и живым опытом бытия.
Но странным образом этот всевластный опыт нисколько не сближает
познания с бытием, субъект остается оторванным от
объекта, действительность продолжает отсутствовать в
познании, самой жизни нет в опыте.
Критическая гносеология радикально уже отрицает изначальную цель
познания — соединение познающего с бытием, конструирует
познание вне реального, живого, внутреннего отношения познающего субъекта к познаваемому
объекту.
В этом только смысле можно сказать, что всякая теория
познания имеет онтологический базис, т. е. не может уклониться от утверждения той истины, что
познание есть часть жизни, жизни, данной до рационалистического рассечения на субъект и
объект.
Критическая гносеология начала проверять компетенцию
познания и пришла к тому заключению, что
познание не компетентно связать познающего с
объектом познания, с бытием.
Теория
познания придет, наконец, к реализму, когда положит в свое основание новую, необычную для отвлеченных философов идею, идею греха как источника всех категорий, источника самой противоположности субъекта и
объекта, которая остается тайной для всех гносеологий.
Сами гносеологи выходят из той сферы, которую считают единственной сферой
познания, так как делают
объектом своего
познания познающий субъект, который не поддается объективированию.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что
познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что
познание есть функция жизни, что возможность брачного
познания основана на тождестве субъекта и
объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
Познание наше болезненно не потому, что субъект конструирует
объект, опосредствывает, что опыт есть лишь наше субъективное состояние или что знание есть лишь копия, отражение действительности, причем наш познавательный механизм оказывается кривым зеркалом, а потому, что все бытие наше болезненно, что мир греховен, что все в мире разорвано.
Значит, в процессе
познания внешнего мира
объект трансцендентен в отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся в мире «я» (сравнивание)».
Жажда разбить индивидуальные перегородки и воссоединить
объект с
объектом приводит Лосского к оптимизму, который мешает ему осмыслить ложь и дефекты
познания.
Разница только в том, что в случае знания о внутреннем мире и
объект знания, и процесс сравнивания его находятся в сфере «я», а при
познании внешнего мира
объект находится вне я, а сравнивание его происходит в я.
Истинное
познание какого-нибудь
объекта есть также и самопознание этого
объекта, этот
объект — также и субъект, субъект и
объект — тождественны.
Объект познания, вековечная цель его — бытие и его тайны — утеряны в рассудочной и критической философии.
Но теоретическое
познание, хотя и не этих
объектов, но вообще разума (?), здесь все-таки расширяется, именно постольку, поскольку этим идеям, путем практических постулатов, даются
объекты, а через это мысль, только проблематическая, получает объективную реальность.
Следовательно, это не есть расширение
познания о данных сверхчувственных предметах, но расширение теоретическою разума и его
познания по отношению к сверхчувственному вообще, поскольку это побуждает нас допустить, что есть такие предметы, хотя мы и не имеем возможности определить их точнее, значит расширить наше
познание об
объектах.
Идеалистическая теория
познания часто утверждала, что
объект существует для субъекта.
Один из величайших и неоправданных предрассудков гносеологии заключается в том, что
познанию противостоит вне его находящийся предмет,
объект, который в
познании должен отражаться и выражаться.
Если
познание противостоит бытию как
объекту, то
познание не имеет никакой внутренней связи с бытием, оно не входит в историю бытия.
Но и познает он совсем не бытие, а противостоящий ему
объект, коррелятивный субъекту и для
познания специально созданный.
Немецкая гносеология всегда говорит о субъекте и
объекте, о субъективном и объективном в
познании.
Противостоит
познанию как
объект лишь то бытие, которое
познанием до этого препарировано и рационализировано.
Когда ваше
познание есть
познание «о чем-то», об
объекте, то невозможно поставить в глубине вопрос об онтологической реальности и ценности.
Если «Платон», или «первохристианство», или «германская мистика» делаются для меня
объектом познания, то я не могу их понять и не могу открыть в них смысла.
Основной признак философии духа тот, что в ней нет
объекта познания.
Познание целиком определяется
объектом, мышление лишь отображает
объект.
Действительность в
объекте зависит от
познания субъекта,
познание же зависит от действительности в самом субъекте, от характера его существования.
Совершенно ошибочно признавать лишь два направления в теории
познания — реализм, для которого восприятие и
познание определяется целиком
объектом как подлинной реальностью, и идеализм, для которого мир есть лишь создание субъекта.
Реалистические критики идеализма, защищающие философию
объекта, забывают, что активность субъекта совсем не тождественна мышлению, что сам субъект причастен бытию, экзистенциален, что через субъект возможно подлинное
познание реальности.
При этом остается непонятным, каким образом материальный
объект может превратиться в субъект, в интеллектуальное событие
познания.
Мы совсем не стоим перед дилеммой или признать подлинной реальностью
объект, входящий в субъект
познания, или совсем отрицать реальность, разлагая ее целиком в ощущения и понятия, созидаемые субъектом.
Совершенно так же в
познании, научном и философском, формальный академизм вырабатывает методы, через которые познающий соприкасается с
объектом, объективирует, но не соприкасается с реальностью, которая дается лишь живой интуиции.
Но возможна философия тождества субъекта и
объекта, творящего и творимого, для которой
познание имманентно, внутренно бытию.
Внутреннее родство субъекта
познания и
объекта познания — обязательное условие истинного
познания.
Антропологическая философия имеет дело не с фактом человека как
объекта научного
познания (биологического, психологического или социологического), а с фактом человека как субъекта высшего самосознания, с фактом внеприродным и внемирным.