Неточные совпадения
Приготовь поскорее комнату для важного
гостя, ту, что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять не трудись, потому что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина
вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а не то я перерою весь его погреб.
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогну́ли ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы…
Старания Агафьи Михайловны и повара, чтоб обед был особенно хорош, имели своим последствием только то, что оба проголодавшиеся приятеля, подсев к закуске, наелись хлеба с маслом, полотка и соленых грибов, и еще то, что Левин
велел подавать суп без пирожков, которыми повар хотел особенна удивить
гостя.
Ноздрев
повел своих
гостей полем, которое во многих местах состояло из кочек.
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если
гость как-нибудь себя не так
поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Увидев
гостя, он сказал отрывисто: «Прошу!» — и
повел его во внутренние жилья.
Приезду
гостей он обрадовался, как бог
весть чему. Точно как бы увидел он братьев, с которыми надолго расстался.
Бульба по случаю приезда сыновей
велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю».
Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
— Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не
велит: поп в
гостях, черти на погосте.
«Она
ведет себя, точно провинциалка пред столичной знаменитостью», — подумал Самгин, чувствуя себя лишним и как бы взвешенным в воздухе. Но он хорошо видел, что Варвара
ведет беседу бойко, даже задорно, выспрашивает Кутузова с ловкостью.
Гость отвечал ей охотно.
Гости ресторана
вели себя так размашисто и бесцеремонно шумно, как будто все они были близко знакомы друг с другом и собрались на юбилейный или поминальный обед.
Дождь хлынул около семи часов утра. Его не было недели три, он явился с молниями, громом, воющим ветром и
повел себя, как запоздавший
гость, который, чувствуя свою вину, торопится быть любезным со всеми и сразу обнаруживает все лучшее свое. Он усердно мыл железные крыши флигеля и дома, мыл запыленные деревья, заставляя их шелково шуметь, обильно поливал иссохшую землю и вдруг освободил небо для великолепного солнца.
Мать
вела себя с
гостями важно, улыбалась им снисходительно, в ее поведении было нечто не свойственное ей, натянутое и печальное.
Таких неистощимых говорунов, как Змиев и Тарасов, Самгин встречал не мало, они были понятны и не интересны ему, а остальные
гости Прейса
вели себя сдержанно, как люди с небольшими средствами в магазине дорогих вещей.
— Здравствуй, Илья Ильич. Давно собирался к тебе, — говорил
гость, — да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу; и теперь, если там спросят что-нибудь,
велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать собой.
— Обедать, где попало, лапшу, кашу? не прийти домой… так, что ли? Хорошо же: вот я буду уезжать в Новоселово, свою деревушку, или соберусь
гостить к Анне Ивановне Тушиной, за Волгу: она давно зовет, и возьму все ключи, не
велю готовить, а ты вдруг придешь к обеду: что ты скажешь?
Гости часов в семь разъехались. Бабушка с матерью жениха зарылись совсем в приданое и
вели нескончаемый разговор в кабинете Татьяны Марковны.
Татьяна Марковна поцеловала ее, пригладила ей рукой немного волосы и вышла, заметив только, «чтоб она
велела „Маринке“, или „Машке“, или „Наташке“ прибрать комнату, а то-де, пожалуй, из
гостей, из дам кто-нибудь зайдет», — и ушла.
— Что? — повторила она, — молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала
велеть пиво варить для людей, водку гнали дома, не много, для
гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился, видишь! Уж коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
И все раздумывал он: от кого другое письмо? Он задумчиво ходил целый день, машинально обедал, не говорил с бабушкой и Марфенькой, ушел от ее
гостей, не сказавши ни слова,
велел Егорке вынести чемодан опять на чердак и ничего не делал.
Точно так же она убегала и от каждого
гостя, который приезжал поздравлять, когда
весть пронеслась по городу.
— Да, она — мой двойник: когда она
гостит у меня, мы часто и долго любуемся с ней Волгой и не наговоримся, сидим вон там на скамье, как вы угадали… Вы не будете больше пить кофе? Я
велю убрать…
Когда мы садились в катер, вдруг пришли сказать нам, что
гости уж едут, что часть общества опередила нас. А мы еще не отвалили! Как засуетились наши молодые люди! Только что мы выгребли из Пассига,
велели поставить паруса и понеслись. Под берегом было довольно тихо, и катер шел покойно, но мы видели вдали, как кувыркалась в волнах крытая барка с
гостями.
После обеда нас
повели в особые галереи играть на бильярде. Хозяин и некоторые
гости, узнав, что мы собираемся играть русскую, пятишаровую партию, пришли было посмотреть, что это такое, но как мы с Посьетом в течение получаса не сделали ни одного шара, то они постояли да и ушли, составив себе, вероятно, не совсем выгодное понятие о русской партии.
—
Велели беспременно разбудить, — говорил Игорь, становясь в дверях так, чтобы можно было увернуться в критическом случае. — У них
гости… Приехал господин Привалов.
Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала
повести и романы и охотно читала их вслух своим
гостям.
— Садитесь здесь, — говорила Вера Иосифовна, сажая
гостя возле себя. — Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся
вести себя так, что он ничего не заметит.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде
повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя
гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а
гости не покидали мест своих.
На другой же день после приезда г. Беневоленского Татьяна Борисовна, за чаем,
велела племяннику показать
гостю свои рисунки.
— Ну, так и есть, — продолжал Овсяников… — Ох ты, баловница! Ну,
вели ему войти, — уж так и быть, ради дорогого
гостя, прощу глупца… Ну,
вели,
вели…
— Ну что? ведь не до свету же тебе здесь оставаться, дом мой не харчевня, не с твоим проворством, братец, поймать Дубровского, если уж это Дубровский. Отправляйся-ка восвояси да вперед будь расторопнее. Да и вам пора домой, — продолжал он, обратясь к
гостям. —
Велите закладывать, а я хочу спать.
Кирила Петрович с великим удовольствием стал рассказывать подвиг своего француза, ибо имел счастливую способность тщеславиться всем, что только ни окружало его.
Гости со вниманием слушали
повесть о Мишиной смерти и с изумлением посматривали на Дефоржа, который, не подозревая, что разговор шел о его храбрости, спокойно сидел на своем месте и делал нравственные замечания резвому своему воспитаннику.
Корчевская кузина иногда
гостила у княгини, она любила «маленькую кузину», как любят детей, особенно несчастных, но не знала ее. С изумлением, почти с испугом разглядела она впоследствии эту необыкновенную натуру и, порывистая во всем, тотчас решилась поправить свое невнимание. Она просила у меня Гюго, Бальзака или вообще что-нибудь новое. «Маленькая кузина, — говорила она мне, — гениальное существо, нам следует ее
вести вперед!»
Английский народ при
вести, что человек «красной рубашки», что раненный итальянской пулей едет к нему в
гости, встрепенулся и взмахнул своими крыльями, отвыкнувшими от полета и потерявшими гибкость от тяжелой и беспрерывной работы. В этом взмахе была не одна радость и не одна любовь — в нем была жалоба, был ропот, был стон — в апотеозе одного было порицание другим.
Я не любил тараканов, как вообще всяких незваных
гостей; соседи мои показались мне страшно гадки, но делать было нечего, — не начать же было жаловаться на тараканов, — и нервы покорились. Впрочем, дня через три все пруссаки перебрались за загородку к солдату, у которого было теплее; иногда только забежит, бывало, один, другой таракан,
поводит усами и тотчас назад греться.
Около трех часов, проводив последних
гостей, матушка, по обыкновению,
велит отказывать и подавать обедать. Но она так взволнована, что должна сейчас же высказаться.
— Разумеется. Ты у тетеньки в
гостях и, стало быть, должен
вести себя прилично. Не след тебе по конюшням бегать. Сидел бы с нами или в саду бы погулял — ничего бы и не было. И вперед этого никогда не делай. Тетенька слишком добра, а я на ее месте поставила бы тебя на коленки, и дело с концом. И я бы не заступилась, а сказала бы: за дело!
—
Вели, сударь,
вели! пускай дорогие
гости попробуют! — решает старушка полковница.
Входил
гость, за ним прибывал другой, и никогда не случалось, чтобы кому-нибудь чего-нибудь недостало. Всего было вдоволь: индейка так индейка, гусь так гусь. Кушайте на здоровье, а ежели мало, так и цыпленочка можно
велеть зажарить. В четверть часа готов будет. Не то что в Малиновце, где один гусиный полоток на всю семью мелкими кусочками изрежут, да еще норовят, как бы и на другой день осталось.
Катерина сначала не слушала ничего, что говорил
гость; напоследок стала, как разумная, вслушиваться в его речи. Он
повел про то, как они жили вместе с Данилом, будто брат с братом; как укрылись раз под греблею от крымцев… Катерина все слушала и не спускала с него очей.
Три француза
вели все дело. Общий надзор — Оливье. К избранным
гостям — Мариус, и в кухне парижская знаменитость — повар Дюге.
Теперь все с удивлением оглядывали странного
гостя: кучера, стряпка, Лиодор, девицы с террасы. Всех удивляло, куда это тятенька
ведет этого бродягу.
В писарском доме теперь собирались
гости почти каждый день. То поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить. Поп Макар как раз был во время свадьбы в Заполье и привез самые свежие
вести.
Харитон Артемьич спохватился, что сгоряча сболтнул лишнее, и торопливо
повел мудреного
гостя в горницы.
Проезжая мимо Суслона, Луковников завернул к старому благоприятелю попу Макару. Уже в больших годах был поп Макар, а все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался все ниже, точно его гнула рука времени. Поп Макар ужасно обрадовался дорогому
гостю и под руку
повел его в горницы.
Все это наводило на мальчика чувство, близкое к испугу, и не располагало в пользу нового неодушевленного, но вместе сердитого
гостя. Он ушел в сад и не слышал, как установили инструмент на ножках, как приезжий из города настройщик заводил его ключом, пробовал клавиши и настраивал проволочные струны. Только когда все было кончено, мать
велела позвать в комнату Петю.
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это с удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за руку и
повела к
гостям. Перед самым входом в гостиную князь вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
Лаврецкий объявил, что проводит
гостей до полдороги, и
велел оседлать себе лошадь.
Все встали и отправились на террасу, за исключением Гедеоновского, который втихомолку удалился. Во все продолжение разговора Лаврецкого с хозяйкой дома, Паншиным и Марфой Тимофеевной он сидел в уголке, внимательно моргая и с детским любопытством вытянув губы: он спешил теперь разнести
весть о новом
госте по городу.
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу
гостю Таисья сделала рукой какой-то таинственный знак и
повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила в избе у стола. Вид этой избы, полной далеких детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять мать.