Неточные совпадения
Отъезда день давно просрочен,
Проходит и последний срок.
Осмотрен, вновь обит, упрочен
Забвенью брошенный возок.
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье
в банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera,
Ну, много всякого добра.
И вот
в избе между слугами
Поднялся шум, прощальный плач:
Ведут на двор осьмнадцать кляч...
Я
велел скотнице, старому кучеру и двум старым девкам выбраться оттуда
в избу: долее опасно бы было оставаться».
Через несколько минут я сидел
в избе за столом, пил молоко и слушал доклад А.И. Мерзлякова.
Весть о том, что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей деревне.
К этому присоединились еще увеличенные
вести о чуде, виденном волостным писарем
в развалившемся сарае, так что к ночи все теснее жались друг к другу; спокойствие разрушилось, и страх мешал всякому сомкнуть глаза свои; а те, которые были не совсем храброго десятка и запаслись ночлегами
в избах, убрались домой.
Вместо пристани куча больших скользких камней, по которым пришлось прыгать, а на гору к
избе ведет ряд ступеней из бревнышек, врытых
в землю почти отвесно, так что, поднимаясь, надо крепко держаться руками.
В избе нашел я проезжающего, который, сидя за обыкновенным длинным крестьянским столом
в переднем углу, разбирал бумаги и просил почтового комиссара, чтобы ему поскорее
велел дать лошадей.
Они выпивали и болтали о Кишкине, как тот «распыхался» на своей Богоданке, о старательских работах, о том, как Петр Васильич скупает золото, о пропавшем без
вести Матюшке и т. д. Кожин больше молчал, прислушиваясь к глухим стонам, доносившимся откуда-то со стороны
избы. Когда Мыльников насторожился
в этом направлении, он равнодушно заметил...
Выгнав из
избы дорогого зятя, старик долго ходил из угла
в угол, а потом
велел позвать Якова. Тот сидел
в задней
избе рядом с Наташей, которая держала отца за руку.
Изба была оклеена обоями на городскую руку; на полу везде половики; русская печь закрыта ситцевым пологом. Окна и двери были выкрашены, а вместо лавок стояли стулья. Из передней
избы небольшая дверка
вела в заднюю маленьким теплым коридорчиком.
Сначала Петр Васильич пошел и предупредил мать. Баушка Лукерья встрепенулась вся, но раскинула умом и
велела позвать Кожина
в избу. Тот вошел такой убитый да смиренный, что ей вчуже сделалось его жаль. Он поздоровался, присел на лавку и заговорил, будто приехал
в Фотьянку нанимать рабочих для заявки.
На Фотьянку они приехали уже совсем поздно, хотя
в избе Петра Васильича еще и светился огонек, — это сидел Ястребов и
вел тайную беседу с хозяином.
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу гостю Таисья сделала рукой какой-то таинственный знак и
повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила
в избе у стола. Вид этой
избы, полной далеких детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять мать.
Это известие совсем ошеломило Ганну, у ней даже руки
повело от ужаса, и она только смотрела на сноху.
Изба едва освещалась чадившим ночником. На лавке, подложив старую свитку
в головы, спала мертвым сном Федора.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара. Дело
в том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил отцу, а когда Тит
велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он пришел
в переднюю
избу к отцу и заявил при всех...
В сенях она встретила гостью и молча
повела в заднюю
избу, где весь передний угол был уставлен «меднолитыми иконами», складнями и врезанными
в дерево медными крестами.
Разбойники с своими конвойными вышли вниз
в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла
в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была
в нанковую поддевку,
в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров
велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Иван Фомич выставил миру два ведра и получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой
избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, —
в голове его мелькал город с его шумом, суетою и соблазнами, — он устроил себе
в деревне лишь временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он
повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
Лекарь со мною долго
в избе сидел, вот этак же, подобно вам, всю мою
повесть слушал и плюнул...
Упали две, три крупные капли дождя — и вдруг блеснула молния. Старик встал с завалинки и поспешно
повел маленьких внучат
в избу; старуха, крестясь, торопливо закрыла окно.
— Все это я устроил и самому ему даже
велел в черной
избе полопать!.. — отвечал бойко Иван Дорофеев и потом, взглянув, прищурившись, на ларец, он присовокупил: — А ведь эта вещь не из наших мест?
Не выходя на крыльцо встречать Серебряного, он
велел немедленно ввести его
в избу. Посторонних свидетелей не было, и, положив раз принять князя, Годунов не захотел показать ему неполное радушие.
Какой он атаман, коли место свое покинул?“ — После обеда, пьяный, он
велел было казнить хозяина; но бывшие при нем казаки упросили его; старик был только закован и посажен на одну ночь
в станичную
избу под караул.
Мятежники осадили крепость, завалили бревнами обгорелую площадь и ведущие к ней улицы и переулки, за строениями взвели до шестнадцати батарей,
в избах, подверженных выстрелам, поделали двойные стены, засыпав промежуток землею, и начали
вести подкопы.
— Годов тридцать атаманствовал он, а лямки никогда не покидал, с весны
в лямке; а после путины станицу
поведет… У него и сейчас есть поклажи зарытые. Ему золото — плевать… Лето на Волге, а зимой у него притон есть, то на Иргизе, то на Черемшане… У раскольников на Черемшане свою
избу выстроил, там жена была у него… Раз я у него зимовал. Почет ему от всех. Зимой по-степенному живет, чашкой-ложкой отпихивается, а как снег таять начал — туча тучей ходит… А потом и уйдет на Волгу…
Но неистовые крики заглушили слова священника. Быстрее молнии роковая
весть облетела все селение,
в одну минуту
изба наполнилась вооруженными людьми, весь церковный погост покрылся народом, и тысяча голосов, осыпая проклятиями Гонсевского, повторяли...
В продолжение этого разговора они подошли к приказчиковой
избе; слуга, сдав Киршу с рук на руки хозяину, отправился назад. Веселое общество пирующих встретило его с громкими восклицаниями. Все уже знали, каким счастливым успехом увенчалась ворожба запорожца; старая сенная девушка, бывшая свидетельницею этого чудного излечения, бегала из двора во двор как полоумная, и радостная
весть со всеми подробностями и прикрасами, подобно быстрому потоку, распространилась по всему селу.
— А вот как: я
велел их запереть
в холодную
избу, поставил караул, а сам лег соснуть; казаки мои — нет их вшисци дьябли везмо! — также вздремнули; так, видно, они вылезли
в окно, сели на своих коней, да и до лесу… Что ж ты, боярин, качаешь головой? — продолжал Копычинский, нимало не смущаясь. — Иль не веришь? Далибук, так! Спроси хоть пана региментаря.
Глеб вошел
в избу, посерчал на беспорядок, который невольно бросался
в глаза,
велел все прибрать до возвращения своего из Комарева и сел завтракать. Ел он, однако ж, неохотно, как словно даже понуждал себя, — обстоятельство, заставившее жену повторить ему совет касательно метания крови; но Глеб по-прежнему не обратил внимания на слова ее. После завтрака он вынул из сундучка, скрытого
в каморе, деньги, оделся, вышел на площадку, рассчитал по солнцу время, переехал Оку и бодро направился
в Комарево.
С этой стороны тянулся сплошной навес, соединявшийся с
избою посредством небольшой бревенчатой постройки. Одна стена постройки выходила
в сени
избы, другая примыкала к навесу: это была камора; соломенная кровля ее шла
в уровень с кровлей
избы, но значительно возвышалась над кровлей навеса, так что, взобравшись на навес, легко было проникнуть на чердак; с чердака
вела лестница
в сени, куда выходили дверь каморы, дверь
избы и дверь на крылечко.
Тетка Анна, которая
в минуту первого порыва радости забыла и суровое расположение мужа, и самого мужа, теперь притихла, и бог
весть, что сталось такое: казалось бы, ей нечего было бояться: муж никогда не бил ее, — а между тем робость овладела ею, как только она очутилась
в одной
избе глаз на глаз с мужем; язык не ворочался!
Вот он, убрав коней, идет
в жаркую, набитую народом
избу, крестится, садится за полную деревянную чашку,
ведя веселую речь с хозяйкой и товарищами.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился
в судную
избу. Охоня
повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною церковью, стоявшею на базаре, Арефа
в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Чтобы сорвать сердце, отправился воевода
в судную
избу, сел за свой стол и
велел вывести на допрос беломестного казака Тимошку Белоуса.
Гришка встал, чесал голову, чесал спину и никак не мог очнуться. Насилу его умыли, прибрали и
повели с женою
в избу, где был готов завтрак и новая попойка. Но тут же были готовы и пересуды. Одни ругали Настю, другие винили молодого, третьи говорили, что свадьба испорчена, что на молодых напущено и что нужно съездить либо
в Пузеево к знахарю, либо
в Ломовец к бабке. Однако так ли не так, а опять веселья не было, хотя подпили все опять на порядках.
Мухоедов попробовал низенькую дверь, которая с крыльца
вела в темные сени, — она оказалась незапертой; походив по сеням и несколько раз окликнув хозяев, Мухоедов вошел сначала
в переднюю
избу, а потом
в заднюю — везде было пусто, и Мухоедов решил, что хозяева, вероятно, ушли
в лес.
Парни взяли Голована и перетащили к нему
в избу, а он здесь пришел
в себя,
велел достать из коробки два полотенца и скрутить ему порез как можно крепче. Они стянули его изо всей силы, так что кровь перестала.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят
в далекое поле на работу и оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся
в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из
избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит
в чащу бора, где бог
весть что с ним будет…
В избе было четверо дверей, из которых только одна
вела наружу, а
в другие то и дело входили и выходили какие-то молодые люди
в длинных белых рубахах.
— У вас глаза красны, — заметила она мне по-французски, — и от вас
избою пахнет. Не буду входить
в разбирательство ваших чувств и ваших занятий — я не желала бы быть вынужденной наказать вас, но надеюсь, что вы оставите все ваши глупости и будете снова
вести себя, как прилично благородному мальчику. Впрочем, мы теперь скоро вернемся
в Москву, и я возьму для вас гувернера — так как я вижу, чтобы справиться с вами, нужна мужская рука. Ступайте.
Войдя
в большую
избу, Корней разбудил немого и
велел ему запрягать лошадь. Немой, не сразу проснувшись, удивленно-вопросительно поглядывал на дядю и обеими руками расчесывал голову. Поняв наконец, что от него требовали, он вскочил, надел валенки, рваный полушубок, взял фонарь и пошел на двор.
Мать София не выходила еще из Манефиной кельи, но сироты, уж Бог их знает как, проведали о предстоящей раздаче на блины и на масло, пришли к заутрене и, отслушав ее, разбрелись по обители: кто на конный двор, кто
в коровью
избу, а кто и
в келарню, дожидаться, когда позовет их мать игуменья и
велит казначее раздать подаянье, присланное Патапом Максимычем.
Наутро видит Жилин —
ведет красный кобылу за деревню, а за ним трое татар идут. Вышли за деревню, снял рыжий бешмет, засучил рукава, — ручищи здоровые, — вынул кинжал, поточил на бруске. Задрали татары кобыле голову кверху, подошел рыжий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал свежевать — кулачищами шкуру подпарывает. Пришли бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили потом кобылу, стащили
в избу. И вся деревня собралась к рыжему поминать покойника.
На половине дороги съехался он с знакомым купцом и с ним вместе остановился ночевать. Они напились чаю вместе и легли спать
в двух комнатах рядом. Аксенов не любил долго спать; он проснулся среди ночи и, чтобы легче холодком было ехать, взбудил ямщика и
велел запрягать. Потом вышел
в черную
избу, расчелся с хозяином и уехал.
Шишимора сейчас же устроил у себя на скотной
избе ящик, величиною
в два больших корыта, навел там жижицы на мешаном конском и ином помете и
велел в нем «зерно макать да просушивать» и тогда только
в амбар ссыпать.
Однажды,
в холодный и солнечный день, утром, когда обе девочки встали, — хворая хозяйка начала набивать хворостом печь, а озорница убежала «свою
избу проведать» и долго не возвращалась; но потом хворая слышит, что кто-то отворил дверь, которая
вела с надворья
в сени, и сейчас же
в сенях послышалось блеяние ягненка.
Мать не поверила, но как увидала, сама испугалась и заперла сени и дверь
в избу. Ужи проползли под ворота и вползли
в сени, но не могли пройти
в избу. Тогда они выползли назад, все вместе свернулись клубком и бросились
в окно. Они разбили стекло, упали на пол
в избу и поползли по лавкам, столам и на печку. Маша забилась
в угол на печи, но ужи нашли ее, стащили оттуда и
повели к воде.
Войдя
в избу и поставив жбан на стряпной поставец, тетка Арина сотворила перед иконами семипоклонный начáл. Клала крест по писаному, поклоны
вела по наученному, потом приезжему гостю низехонько поклонилась и с ласковой ужимкой примолвила...
И рвет и мечет, на кого ни взглянет, всяк виноват. Пришел
в работную, и потолок и стены новой
избы, ровно сажа. Развоевался на работников, будто они виноваты, что печи дымят. Кричит, лютует, то на того, то на другого кидается с бранью, с руганью, а сам рукава засучает. Но теперь не весна, работники окрысились, зашумели, загалдели, и, только что крикнул хозяин: «Сейчас
велю всех со двора долой!», они повскакали и закричали задорно
в один голос: «Расчет давай, одного часа не хотим работать у облая».
—
Ведите под навес коней, — сказала она, — а
в избу-то вот направо будет крыльцо. Уж не поропщите на нас, с лучиной-то на дворе ходить
в такую непогодь опасаемся, а фонарика, по недостаткам, у нас не случилось.
И
повелел потом мужикам Сухой Мартын, чтобы
в каждой
избе было жарко вытоплена подовая печь и чтоб и стар и млад, и парень и девка, и старики, и малые ребята, все
в тех печах перепарились, а женатый народ с того вечера чтобы про жен позабыл до самой до той поры, пока сойдет на землю и будет принесен во двор новый живой огонь.