Неточные совпадения
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся…
из-за меня! Ну вот, ты
плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
Из-за двери к соседкам раздавались страшные крики,
плач и вой.
Опять нотабене. Никогда и ничего такого особенного не значил наш монастырь в его жизни, и никаких горьких слез не проливал он
из-за него. Но он до того увлекся выделанными слезами своими, что на одно мгновение чуть было себе сам не поверил; даже
заплакал было от умиления; но в тот же миг почувствовал, что пора поворачивать оглобли назад. Игумен на злобную ложь его наклонил голову и опять внушительно произнес...
Я шел сюда, чтобы погибнуть, и говорил: «Пусть, пусть!» — и это
из-за моего малодушия, а она через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее слово сказал, — все простила, все забыла и
плачет!
Из-за Гекубы?
Что он Гекубе, что она ему,
Что
плачет он об ней?..
А я… презренный, малодушный раб, —
Я трус! Кто назовет меня негодным?
Кто скажет мне: ты лжешь?
А я обиду перенес бы… Да!
Я голубь мужеством: во мне нет желчи,
И мне обида не горька…
В ее комнатке было нам душно: всё почернелые лица
из-за серебряных окладов, всё попы с причетом, пугавшие несчастную, забитую солдатами и писарями женщину; даже ее вечный
плач об утраченном счастье раздирал наше сердце; мы знали, что у ней нет светлых воспоминаний, мы знали и другое — что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, это наш меньший брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство.
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не будет… На той неделе обоз с рыбой
из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку
плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
За эту табакерку он
заплатил бешеные деньги в Париже, потому что это была табакерка Наполеона I.
Из-за нее, как рассказывал владелец, Наполеон проиграл Ватерлоо, так как, нюхая табак, недослышал доклада адъютанта, перепутал направления и двинул кавалерию по пересеченной местности, а пехоту — по равнине.
— А что мне говорить, Андрон Евстратыч:
плакала, видно, наша золотая свинья
из-за твоей гумаги… Поволокут теперь по судам.
— Потому что Сергей Иваныч ему по морде дали…
Из-за Нинки. К Нинке пришел один старик… И остался на ночь… А у Нинки был красный флаг… И старик все время ее мучил… А Нинка
заплакала и убежала.
Домашняя птица дохла от повальных болезней, комнаты пустовали, нахлебники ругались
из-за плохого стола и не
платили денег, и периодически, раза четыре в год, можно было видеть, как худой, длинный, бородатый Зегржт с растерянным потным лицом носился по городу в чаянии перехватить где-нибудь денег, причем его блинообразная фуражка сидела козырьком на боку, а древняя николаевская шинель, сшитая еще до войны, трепетала и развевалась у него за плечами наподобие крыльев.
— И хоть бы она на минутку отвернулась или вышла из комнаты, — горько жаловался Гришка, — все бы я хоть на картуз себе лоскуток выгадал. А то глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за работу выбросят тебе зелененькую — тут и в пир, и в мир, и на пропой, и за квартиру
плати: а ведь коли пьешь, так и закусить тоже надо. Неделю за ней, за этой парой, просидишь,
из-за трех-то целковых!
После Панова покурил и Никитин и, подстелив под себя шинель, сел, прислонясь к дереву. Солдаты затихли. Только слышно было, как ветер шевелил высоко над головами макушки дерев. Вдруг
из-за этого неперестающего тихого шелеста послышался вой, визг,
плач, хохот шакалов.
И если не может один человек купить у другого продаваемого ему
из-за известной условной черты, названной границей, дешевого товара, не
заплатив за это таможенной пошлины людям, не имевшим никакого участия в производстве товара, и если не могут люди не отдавать последней коровы на подати, раздаваемые правительством своим чиновникам и употребляемые на содержание солдат, которые будут убивать этих самых плательщиков, то, казалось бы, очевидно, что и это сделалось никак не вследствие каких-либо отвлеченных прав, а вследствие того самого, что совершилось в Орле и что может совершиться теперь в Тульской губернии и периодически в том или другом виде совершается во всем мире, где есть государственное устройство и есть богатые и бедные.
— Охота
плакать,
из-за молокососа глаза ермолить. Вот-то уж можно сказать, чорт с младенцем связался.
— Не хотите? — взвизгнула Анфиса Петровна, задыхаясь от злости. — Не хотите? Приехали, да и не хотите? В таком случае как же вы смели обманывать нас? В таком случае как же вы смели обещать ему, бежали с ним ночью, сами навязывались, ввели нас в недоумение, в расходы? Мой сын, может быть, благородную партию потерял
из-за вас! Он, может быть, десятки тысяч приданого потерял
из-за вас!.. Нет-с! Вы
заплатите, вы должны теперь
заплатить; мы доказательства имеем; вы ночью бежали…
Генерал, когда что ему не нравилось, ни перед кем не стеснялся: визжал, как баба, ругался, как кучер, а иногда, разорвав и разбросав по полу карты и прогнав от себя своих партнеров, даже
плакал с досады и злости, и не более как
из-за какого-нибудь валета, которого сбросили вместо девятки.
[Выколачивание недоимок, род телесного наказания, применяемого в России, особенно в тех случаях, когда крестьянину
из-за плохого урожая нечем
заплатить подати (фр.).]
Лука(выходит
из-за угла). Ты, барин, зачем девку тревожишь? Ты бы не мешал ей… пускай плачет-забавляется… Она ведь для своего удовольствия слезы льет… чем тебе это вредно?
Старшая девочка как будто остолбенела при этом вопросе и начала всё более и более открывать глаза, ничего не отвечая; меньшая же открыла рот и собиралась
плакать. Небольшая старушонка, в изорванной клетчатой панёве, низко подпоясанной стареньким, красноватым кушаком, выглядывала
из-за двери и тоже ничего не отвечала. Нехлюдов подошел к сеням и повторил вопрос.
По щеке у Лиды поползла крупная слеза и капнула на книжку. Саша тоже опустила глаза и покраснела, готовая
заплакать. Лаптев от жалости не мог уже говорить, слезы подступили у него к горлу; он встал
из-за стола и закурил папироску. В это время сошел сверху Кочевой с газетой в руках. Девочки поднялись и, не глядя на него, сделали реверанс.
Село стояло на пригорке. За рекою тянулось топкое болото. Летом, после жарких дней, с топей поднимался лиловатый душный туман, а
из-за мелкого леса всходила на небо красная луна. Болото дышало на село гнилым дыханием, посылало на людей тучи комаров, воздух ныл,
плакал от их жадной суеты и тоскливого пения, люди до крови чесались, сердитые и жалкие.
— Когда сидел я в тюрьме, — было это
из-за мастера одного, задушили у нас на фабрике мастера, — так вот и я тоже сидел, — говорят мне: каторга; всё говорят, сначала следователь, потом жандармы вмешались, пугают, — а я молодой был и на каторгу не хотелось мне.
Плакал, бывало…
Почему-то вина и сигары инженер получал
из-за границы беспошлинно; икру и балыки кто-то присылал ему даром, за квартиру он не
платил, так как хозяин дома поставлял на линию керосин; и вообще на меня он и его дочь производили такое впечатление, будто все лучшее в мире было к их услугам и получалось ими совершенно даром.
А еще ты возьми нынешний сплав, сколь мы дней простояли
из-за воды, рабочим должны поденное
платить — опять тебе нажива…
Ощутив же, признал себя свободным от всяких уз, как перед лицом неминуемой смерти свободен больной, когда ушли уже все доктора и убраны склянки с ненужными лекарствами, и заглушенный
плач доносится
из-за стены.
На клоке марли на столе лежал шприц и несколько ампул с желтым маслом.
Плач конторщика донесся
из-за двери, дверь прикрыли, фигура женщины в белом выросла у меня за плечами. В спальне был полумрак, лампу сбоку завесили зеленым клоком. В зеленоватой тени лежало на подушке лицо бумажного цвета. Светлые волосы прядями обвисли и разметались. Нос заострился, и ноздри были забиты розоватой от крови ватой.
А в это время
из-за горла бухты показывается еще один баркас, другой, третий, еще два сразу. Они стараются перегнать друг друга, потому что цены на рыбу все падают и падают. Через полчаса за тысячу уже
платят пятнадцать рублей, через час — десять и, наконец, пять и даже три рубля.
Со мной вместе живет мать моя, еврейка, дочь умершего живописца, вывезенного
из-за границы, болезненная женщина с необыкновенно красивым, как воск бледным лицом и такими грустными глазами, что, бывало, как только она долго посмотрит на меня, я, и не глядя на нее, непременно почувствую этот печальный, печальный взор, и
заплачу, и брошусь ее обнимать.
Плакали и ругались бабы, ссорясь
из-за обгоревших кусков дерева.
— А говорить то, что я
из-за вас в петлю не полезу. Если вы ко мне так, так и я к вам так. Считать тоже умеем. Свою седьмую часть вы давно продали. Всего семьсот рублей
платят за девушку в институт. Прочие доходы должны идти для приращения детского капитала, следовательно… — говорил Мановский.
Перчихин. Таня! Тань… (Татьяна не смотрит на него, не отвечает.) Таня!
Из-за чего они — которые разбежались, которые —
плачут? А? (Смотрит на Татьяну, вздыхает.) Чудаки! (Смотрит на дверь в комнату стариков, идет по направлению в сени, качая головой.) Пойду ин к Терентью… Чудаки!
— Ах ты плут, бестия этакая…
из-за тебя стану я беспокоить барина… вас только секи, да подушных не бери… ну, да что тут толковать… не миру
платить за тебя… знаю я вас, мошенников… Лошадь жива?..
С потолка лило, некоторые из гостей уже
плакали, ударяя себя в грудь, другие с кровавыми глазами ссорились
из-за женщин и
из-за прежних обид и лезли друг на друга, удерживаемые более трезвыми соседями, чаще всего прихлебателями.
А какие же маменька были хитрые, так это на удивление! Тут
плачут, воют, обнимают старших сыновей и ничего; меня же примутся оплакивать, то тут одною рукою обнимают, а другою —
из-за пазухи у себя — то бубличек, то пирожок, то яблочко… Я обременен был маменькиными ласками…
Взойдя на первый этаж и остановившись на четвероугольной площадке, вы увидите несколько дверей кругом себя, но увы, ни на одной нет нумера; начинаете стучать или звонить, и обыкновенно выходит кухарка с сальной свечой, а
из-за нее раздается брань, или
плач детей.
Давеча ведь какой у нас
плач был, как вы вошли-с, — слышишь, Лиза, слышишь? — а ведь
из-за чего-с?
Она ткнула пальцем на дверь,
из-за которой слышен был
плач.
Надя (возбужденно). Все мы — и я, и ты, и дядя… это мы всех тревожим! Ничего не делаем, а все
из-за нас… И солдаты, и жандармы, и все! Эти аресты — тоже… и бабы
плачут… все
из-за нас!
Краснова. Чему ж мне радоваться-то? Вам, что ли? Может быть, я и радовалась бы, кабы была свободна. Вы те поймите:
из-за вас я с мужем поссорилась; вы-то уедете не нынче-завтра, а мне с ним оставаться. Вы только хуже сделали, что приехали: до вас-то он мне не так дурен казался. Да и он вдруг совсем переменился. Пока вас не видал, так всякую мою прихоть исполнял, как собака руки лизал; а теперь начал косо поглядывать да и покрикивать. Каково же мне будет всю жизнь с постылым горе мыкать! (
Плачет.)
«
Плакать, — говорю, — тебе нечего и убиваться
из-за них,
из-за поганцев, тоже не стоит, а что отказала ему, да только всего и разговора, и найдем себе такого, что и любовь будет, и помощь; не будешь так-то зубами щелкать да убиваться».
Лицо этого господина было уже знакомо мне. Накануне мы возвращались в одном поезде
из-за границы, и в Волочиске я видел, как он во время таможенного осмотра стоял вместе с дамой, своей спутницей, перед целою горой чемоданов и корзин, наполненных дамским платьем, и как он был смущен и подавлен, когда пришлось
платить пошлину за какую-то шелковую тряпку, а его спутница протестовала и грозила кому-то пожаловаться; потом по пути в Одессу я видел, как он носил в дамское отделение то пирожки, то апельсины.
Прости меня, Коломна, ты в обиду
Не ставь моих речей! Тебе спасибо!
Не для меня, для Бога ты старался,
И Бог тебе
заплатит. Вы, как братья,
Спешили к нам на выручку, другие ж
Ругали нас
из-за Москвы-реки.
Про них и речь, а о тебе ни слова.
К хорошему дурное не пристанет,
А про воров нельзя не говорить.
Из-за дверей слышно было, как стонала Марфа и жалостно
плакала девочка; потом отворилась дверь в сени, и он слышал, как мать с девочкой вышла из горницы и прошла через сени в большую избу.
Когда дядя родной, Федя, помер, небось не
плакала, а тут
из-за черта паршивого, прости Господи!» — «Врешь! врешь! врешь! — орала я, уже встав и, как он, скача.
— В ресторане, Сережа, ты можешь
платить, сколько тебе угодно, в моем же доме не ресторан… И потом я решительно не понимаю,
из-за чего ты хлопочешь, не понимаю твоей прыти. У тебя мало денег, у меня же добра этого куры не клюют… Сама справедливость на моей стороне!
Максим, рассердившись, встал
из-за стола и начал укорять свою молодую жену, говорил, что она немилосердная и глупая. А она, тоже рассердившись,
заплакала и ушла в спальню и крикнула оттуда...
— Я напрасно погорячилась… Всё ведь
из-за пустяка вышло. Вы своими разговорами напомнили мне прошлое, навели меня на разные мысли… Я была грустна и хотела
плакать, а муж при офицере сказал мне дерзость, ну я и не выдержала… И зачем мне идти в город к матери? Разве от этого я стану счастливее? Надо вернуться… А впрочем… пойдемте! — сказала Кисочка и засмеялась. — Всё равно!
Еще известие пришло из Архипелага, что одна женщина приехала из Константинополя в Парос и живет в нем более четырех месяцев на английском судне,
платя слишком по тысяче пиастров на месяц корабельщику, и сказывает, что она дожидается меня; только за верное еще не знаю; от меня же послан нарочно верный офицер, и ему приказано с оною женщиной переговорить, и буде найдет что-нибудь сомнительное, в таком случае обещал бы на словах мою услугу, а
из-за того звал бы для точного переговора сюда, в Ливорно.
— Ну бог с тобой, не давай. Я и знала, что не дашь… Пришла я к тебе больше
из-за Назара Андреича…
Плачет уж очень, Алешенька! Руки мне целовал и всё просил меня, чтоб я сходила к тебе и упросила…