Неточные совпадения
Первое событие
было с какими-то сольвычегодскими купцами, приехавшими в город на ярмарку и задавшими после торгов пирушку приятелям своим устьсысольским купцам, пирушку на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами,
пуншами, бальзамами и проч.
Из яств, кроме кутьи,
было три-четыре блюда (между прочим, и блины), всё с кухни Амалии Ивановны, да сверх того ставились разом два самовара для предполагавшихся после обеда чаю и
пуншу.
— Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать надо, — смеялся Порфирий. — Вообразите, — обернулся он к Раскольникову, — вот так же вчера вечером, в одной комнате, в шесть голосов, да еще
пуншем напоил предварительно, — можете себе представить? Нет, брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «чай» у моряков
есть только аллегория, под которою надо разуметь
пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за
пуншем, загорится живой разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани, деньгами, и очень негодовал на то, что девки
пьют ликер и
едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему
пуншу.
Митя распорядился, чтобы
был сварен шоколад на всех девок и чтобы не переводились всю ночь и кипели три самовара для чаю и
пунша на всякого приходящего: кто хочет, пусть и угощается.
В то время как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой
пунш, уже давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании
было еще четвертое лицо, — француженка, приехавшая с офицером. Ужин приближался к концу.
Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером
пунш и карты. В *** не
было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.
Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан
пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век
были знакомы.
— Вот видите! А тогда сидели бы вечером таким же манером, как теперь, жена бы чай разливала, а вы бы
пунш пили.
Час от часу не легче.
Пунш пьет, лошадей не держит. Но матушка все еще крепится.
«Хорошо бы этакую штучку… да не для женитьбы, а так… Она бы чай разливала, а я бы вот таким же образом
пунш пил…»
— Грешник, мучимый в аду! — обратился к нему Николай Силыч. — Ты давно уже жаждешь и молишь: «Да обмочит кто хотя перст единый в вине и даст мини пососати!» На,
пей и лакай! — прибавил он, изготовляя и пододвигая к приятелю крепчайший стакан
пунша.
Они очень чистоплотно жили; у них
была какая-то необыкновенно белая и гладко вычесанная болонка, на каждом почти окне — по толстой канарейке; даже
пунш, который Семен Яковлевич
пил по вечерам,
был какой-то красивый и необыкновенно, должно
быть, вкусный.
Благодаря выпитому
пуншу он едва держался на ногах и сам даже выносить ничего не мог из вещей, а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят; не даром!» Макар Григорьев только посматривал на него и покачивал головой, и когда Ванька подошел
было проститься к нему и хотел с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку, а не губы.
— Слушаю-с, — отвечал тот и только что еще вышел из гостиной, как сейчас же, залпом, довольно горячий
пунш влил себе в горло, но этот прием, должно
быть, его сильно озадачил, потому что, не дойдя до кухни, он остановился в углу в коридоре и несколько минут стоял, понурив голову, и только все плевал по сторонам.
Вихров велел подать ему
пуншу и непременно потребовал, чтобы он
выпил его.
Но Ванька это дело для себя поправил, он спросил у официанта еще четвертый стакан
пунша, и этот уже не понес в гостиную, а
выпил его в темном коридоре сам.
На этом месте Ванька снова подал Макару Григорьеву третий уж
пунш, ожидая, что, может
быть, он и от того откажется, но тот не отказался.
С нетерпеливым жестом бросил он газету на стол, энергически стукнув палочкой, к которой она
была прикреплена, и, пылая собственным достоинством, весь красный от
пунша и от амбиции, в свою очередь уставился своими маленькими воспаленными глазками на досадного старика.
— Да ты пойми же, Лукьяныч, вот завтра Бородавкин приедет: неужто ж и в самом деле ты
будешь его
пуншем спаивать?
И она покорялась: утром подавала частному приставу закуску и водку, а вечером собственноручно делала для господина полицмейстера какой-то «шведский»
пунш, до которого он
был большой охотник.
Одетый в шелковую красную рубаху с косым воротом, в самом развратном виде, с стаканом
пунша в одной руке, обнимал он другою рукою сидящую у него на коленях красивую женщину; его полупьяные лакеи, дворовые и крестьянские бабы
пели песни и плясали.
— Вот люблю, можно чести приписать! Каков? А говорит — не
пью, экой хитрец! Ну, Дмитрий Яковлевич, Митя,
выпей еще стаканчик… Пелагея, — присовокупил Медузин, вытаскивая из стакана Круциферского собственным (обходительным) пальцем своим кусок лимона, — еще
пуншу да покрепче…
Выпьешь?
Пунш принесли, Круциферский
выпил его, как стакан воды. Никто не заметил, что он
был бледен, как воск, и что посинелые губы у него дрожали, может, потому, что гостям казалось, что весь земной шар дрожит.
— И знать, любезнейший мой, не хочу такого вздору,
пьешь не
пьешь, а с друзьями
выпить надобно; дружеская беседа, да… Пелагея, подай стакан
пуншу да гораздо покрепче.
Медузин показывал сам пример гостям: он
пил беспрестанно и все, что ни подавала Пелагея, —
пунш и пиво, водку и сантуринское, даже успел хватить стакан меду, которого
было только две бутылки; ободренные таким примером гости не отставали от хозяина; один Круциферский, приглашенный хозяином для почета, потому что он принадлежал к высшему ученому сословию в городе, — один Круциферский не брал участия в общем шуме и гаме: он сидел в углу и курил трубку.
— Нет, любезный Дмитрий Яковлевич, честные люди так не поступают, — говорил Иван Афанасьевич, держа одной рукой Круциферского за рукав, а другою стакан
пуншу, — нет, дружище, припрятался к сторонке, да и думаешь, что прав. У меня такой закон: бери не бери, твоя воля, а взял, так
пей.
На десертном столе, около которого сидела компания, стояли пустые стаканы из-под
пунша и какие-то необыкновенные рюмки — точно блюдечки на тонкой высокой ножке, каких Гордей Евстратыч отродясь не видывал. В серебряной корзинке горкой
был наложен виноград и дюшесы, в хрустальных вазочках свежая пастила и шоколадные конфеты.
Была еще крупная власть — это полицмейстер, полковник А.Д. Суворов, бывший кавалерист, прогусаривший свое имение и попавший на эту должность по протекции. Страстный псовый охотник, не признававший ничего, кроме охоты, лошадей, театра и товарищеских пирушек, непременно с жженкой и
пуншем. Он носился на шикарной паре с отлетом по городу, кнутиком подхлестывал пристяжную, сам не зная куда и зачем — только не в полицейское управление.
— А я
было заснул так крепко. Ах, черт возьми, как у меня болит голова! А все от этого проклятого
пунша. Ну! — продолжал Зарецкой, подымаясь на ноги, — мы, кажется, угощая вчера наших пленных французов, и сами чересчур подгуляли. Да где ж они?
Ижорской, успокоенный этими словами, пошел навстречу к гостям и, поговоря с ними, повел их в большую китайскую беседку, в которой приготовлены
были трубки и
пунш. Один только исправник отделился от толпы и, подойдя к Рославлеву, сказал...
Рославлев, не отвечая ничего, отодвинул чайник от огня. Зарецкой вынул из вьюка сахар, два серебряных стакана, фляжку с ромом, и через минуту горячий
пунш был готов. Подавая один стакан своему приятелю, Зарецкой сказал...
— Покорно вас благодарю, — сказал Зарецкой, садясь в передний угол между Ижорского и Буркина, — я
выпью охотно стакан
пуншу.
Распрощавшись с ним, я отправился обратно и, признаюсь, во весь тот день походил на человека, который с похмелья не может ни о чем думать, и хотя не пьян, а шатается, как будто бы
выпил стаканов пять
пуншу.
— А как проснутся, — продолжал Зарецкой, — и вспомнят, как они все нам выболтали, так, верно, пожалеют, что
выпили по лишнему стакану
пунша. Да и вы, господа, — надобно сказать правду, — мастерски умеете пользоваться минутой откровенности.
На другой день Евсеич сказал мне, что гости просидели до трех часов, что
выпили очень много
пуншу и вина и что многие уехали очень навеселе.
Я смотрел на Гро с приятным чувством безопасности. Мне
было интересно, узнает ли он меня. Я сел за стол, бывший по соседству с его столом, и нарочно громко потребовал холодного
пунша, чтобы Гро обратил на меня внимание. Действительно, старый шкипер, как ни
был увлечен собственными повествованиями, обернулся на мой крик и печально заметил...
На столах расставлены
были бутылки пива и вина, кожаные мешки с табаком, стаканы с
пуншем и шахматные доски.
Наконец господин Голядкин улегся совсем. В голове у него шумело, трещало, звонило. Он стал забываться-забываться… силился
было о чем-то думать, вспомнить что-то такое весьма интересное, разрешить что-то такое весьма важное, какое-то щекотливое дело, — но не мог. Сон налетел на его победную голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди, с непривычки употребившие вдруг пять стаканов
пунша на какой-нибудь дружеской вечеринке.
Принесен
был Петрушкою ром, и составился
пунш.
Нет, это не те слезы, на которые обыкновенно так щедры старички, представляющие вам жалкое свое положение и несчастия; это
были также не те слезы, которые они роняют за стаканом
пуншу; нет! это
были слезы, которые текли не спрашиваясь, сами собою, накопляясь от едкости боли уже охладевшего сердца.
Сам же настоящий владетель, который, впрочем, жил довольно мирно с своею опекою и
пил вместе с нею
пунш, приезжал очень редко в свою деревню и проживал недолго.
Между тем распорядительная Татьяна Ивановна поднесла гостям новый
пунш, который тоже
был принят всеми, и даже Ферапонт Григорьич соблазнился и решился
выпить с ромашкой.
Хозаров, как человек порядочного тона, начал чувствовать скуку в подобном обществе; с досады на себя, что ни с того ни с сего затеял подобный глупый зов, он и сам решился
пить и спросил себе
пуншу.
Антону Федотычу сейчас
были предоставлены и трубка и
пунш; но он на этот раз
был несколько странен, потому что, вместо того чтобы приняться за
пунш и войти в разговоры с Ферапонтом Григорьичем, он встал, кивнул как-то таинственно головою хозяину и вышел из комнаты. Хозаров, разумеется, тотчас же последовал за ним.
— Господа, прошу начинать с
пунша, — сказал он. — Я человек холостой; у меня чай дурной, но ром должен
быть порядочный. Ферапонт Григорьич, сделайте одолжение.
— Трубки и
пуншу, то
есть того и другого… можно-с… — произнес Ступицын. — Извините, — прибавил он, немного задев музыканта, который с большим любопытством осматривал нового гостя и вертелся около него.
Из числа гувернеров
есть один: ну, так собаку съел. Я рассказывал уже, кто он и как полезен для второй невестки. Но его надобно послушать, когда он, при чае, за
пуншем (он иначе не
пьет чаю, как с прибавлением), начнет говорить, так
есть чего послушать! И резонно, и наставительно, и для всех нравственно. Например...
И тотчас узнал, что это вещество изобретения брата Павлуся
пунш, которого я терпеть не мог и в рот, что называется, не брал; а тут, как зритель, должен, наблюдая общий порядок,
пить с прочими зрителями, как назвал их вельможный чиновник; но я рассудил, что, по логическим правилам знаменитого домине Галушкинского, должно уже почитать их не зрителями, понеже они не зрят, а пителями или как-нибудь складнее, понеже они
пьют…