Неточные совпадения
Бабушка погружалась в свою угрюмость, Вера тайно убивалась
печалью, и дни
проходили за днями. Тоска Веры была постоянная, неутолимая, и
печаль Татьяны Марковны возрастала по мере того, как она следила за Верой.
Прежде нежели я вполне понял наше отношение и, может, именно оттого, что не понимал его вполне, меня ожидал иной искус, который мне не
прошел такой светлой полоской, как встреча с Гаетаной, искус, смиривший меня и стоивший мне много
печали и внутренней тревоги.
Вскоре выяснилось, что мой сон этого не значил, и я стал замечать, что Кучальский начинает отстраняться от меня. Меня это очень огорчало, тем более что я не чувствовал за собой никакой вины перед ним… Напротив, теперь со своей задумчивой
печалью он привлекал меня еще более. Однажды во время перемены, когда он
ходил один в стороне от товарищей, я подошел к нему и сказал...
Но особенно хорошо сказывала она стихи о том, как богородица
ходила по мукам земным, как она увещевала разбойницу «князь-барыню» Енгалычеву не бить, не грабить русских людей; стихи про Алексея божия человека, про Ивана-воина; сказки о премудрой Василисе, о Попе-Козле и божьем крестнике; страшные были о Марфе Посаднице, о Бабе Усте, атамане разбойников, о Марии, грешнице египетской, о
печалях матери разбойника; сказок, былей и стихов она знала бесчисленно много.
— Не твоя
печаль… Ты
сходи к Ястребову в острог да и спроси про свои-то капиталы, а о моих деньгах и собаки не лают.
Через неделю, которая, несмотря на мою
печаль и мучительные тревоги, необыкновенно скоро
прошла для меня, отец и мать уехали.
Много узнал я слез, много нужды, много
печали, и, однако, все это будто мимо меня
прошло.
Устинья Наумовна. А тебе что за
печаль! Зачем бы я ни
ходила! Я ведь не краденая какая, не овца без имени. Ты что за спрос?
Нас мгла и тревоги встречали,
Порой заграждая нам путь.
Хотелось нередко в
печалиСвободною грудью вздохнуть,
Но дни
проходили чредою,
Все мрак и все злоба вокруг —
Не падали духом с тобою
Мы, горем исполненный друг!
И крепла лишь мысль и стремилась
К рассвету, к свободе вперед —
Туда, где любовь сохранилась,
Где солнце надежды взойдет!
Старушка была теперь в восторге, что видит перед собою своего многоученого сына; радость и
печаль одолевали друг друга на ее лице; веки ее глаз были красны; нижняя губа тихо вздрагивала, и ветхие ее ножки не
ходили, а все бегали, причем она постоянно старалась и на бегу и при остановках брать такие обороты, чтобы лица ее никому не было видно.
Известие, что Елена к ним сегодня заходила, явным образом порадовало его, так что он тотчас же после того сделался гораздо веселее, стал рассказывать княгине разные разности о Петербурге, острил, шутил при этом. Та, с своей стороны, заметила это и вряд ли даже не поняла причины тому, потому что легкое облако
печали налетело на ее молодое лицо и не
сходило с него ни во время следовавшего затем обеда, ни потом…
Оставь же мне мои железы,
Уединенные мечты,
Воспоминанья, грусть и слезы:
Их разделить не можешь ты.
Ты сердца слышала признанье;
Прости… дай руку — на прощанье.
Недолго женскую любовь
Печалит хладная разлука:
Пройдет любовь, настанет скука,
Красавица полюбит вновь».
Я
ходил до утомления, до темноты, вслушиваясь, как где-то каплют слезы с деревьев, как шуршат, расправляясь, отсыревшие на земле ветки, вглядываясь, как сумерки закутывают все кругом, как ночь покрывает всю эту
печаль умирающей или дремлющей природы своей целомудренной темнотой.
На дачу Иванова вела лесная тропинка, которую сплошь занесло снегом… Из-за стволов и сугробов кое-где мерцали одинокие огоньки. Несколько минут назад мне пришлось
пройти мимо бывшей генеральской дачи, теперь я подходил к бывшей дачке Урмановых. От обеих на меня повеяло холодом и тупой
печалью. Я подошел к палисаднику и взглянул в окно, в котором видел Урманова. Черные стекла были обведены белой рамкой снега… Я стоял, вспоминал и думал…
«На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе
ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни
печаль;
Им в грядущем нет желанья,
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
«Бог вам судья, что вы не исполнили обещания. Боюсь отыскивать тому причины и заставляю себя думать, что вы не могли поступить иначе. Безнадежность увидеться с вами заставляет меня рисковать: письмо это посылаю с С… Н… Он добрый и благородный человек, в глубоком значении этого слова. Чтобы не умереть от грусти, я должен с вами видеться. Если
пройдет несколько дней и я не увижусь с вами, не ручаюсь, что со мной будет… Я не застрелюсь — нет! Я просто умру с
печали… Прощайте, до свиданья».
И много дней
Прошло, и добрая рука
Печалью тронулась цветка,
И был он в сад перенесен,
В соседство роз.
Княжна. К чему эти притворные мрачные предчувствия. Я вас не понимаю. Всё
проходит, и ваши
печали, и (я не знаю даже как назвать) ваши химеры исчезнут. Пойдемте играть в мушку. Видели ли вы мою кузину, Наташу?
Жмигулина. Да тебе что за
печаль? Что ж, по-твоему, чумичкой
ходить, как ты?
Прячась за деревьями и дачами и опять показываясь на минутку, русский терем уходил все дальше и дальше назад и вдруг исчез из виду. Воскресенский, прижавшись щекой к чугунному столбику перил, еще долго глядел в ту сторону, где он скрылся. «Все сие
прошло, как тень и как молва быстротечная», — вспомнился ему вдруг горький стих Соломона, и он заплакал. Но слезы его были благодатные, а
печаль — молодая, светлая и легкая.
Много лет
прошли в
печали и слезах, и как наиболее питают надежду люди, не имеющие на нее никакого права, так и он ждал беспрерывно то ее возвращения, то какого-нибудь известия и, не получая никакого, тем с большею уверенностью хватался за всякую тень надежды.
Но вот уже разошлись по Иерусалиму верующие и скрылись в домах, за стенами, и загадочны стали лица встречных. Погасло ликование. И уже смутные слухи об опасности поползли в какие-то щели, пробовал сумрачный Петр подаренный ему Иудою меч. И все печальнее и строже становилось лицо учителя. Так быстро пробегало время и неумолимо приближало страшный день предательства. Вот
прошла и последняя вечеря, полная
печали и смутного страха, и уже прозвучали неясные слова Иисуса о ком-то, кто предаст его.
Мой сон
прошел. Молчаливая
печаль этого места начинала захватывать меня, и я ждал почти с нетерпением, когда скрипнет дверь и старик с мальчиком вернутся. Но их все не было…
— Да полно ж, матушка, — наклоняясь головой на плечо игуменьи, сквозь слезы молвила Фленушка, — что о том поминать?.. Осталась жива, сохранил Господь… ну и слава Богу. Зачем грустить да печалиться?..
Прошли беды, минули
печали, Бога благодарить надо, а не горевать.
Доставить ему удовольствие? О, чего бы только ни сделала я, чтобы он был доволен! Я охотно дала бы отрезать свою правую руку, лишь бы согнать это облако
печали, которое почти никогда не
сходило с его лица. Но как же трудно, как ужасно трудно для меня быть любезной и милой с его напыщенными и надутыми гостями!
Пройдет немного времени, обман рассеется, и вместо наслаждения останутся
печаль, отчаянье да вечная боль разочарованного, разбитого сердца.
Мы всегда желаем быть в избрáнном стаде,
Ты наш учитель, ты наш попечитель,
Просим милости богатой у тебя, владыки,
И всегда
ходить желаем под твоим покровом,
Ты нас, батюшка, питаешь и всем оделяешь,
В наших ско́рбях и
печалях сам нас подкрепляешь,
Тебе слава и держава в пречистые руки».
Души эти
проходят через раздвоение, которого не знали еще люди 40-х годов, более гармонические, знавшие
печаль и тоску, но никогда не встречавшиеся с двойниками, — им не являлся еще черт, они не задумывались еще над проблемой антихриста.
Разожгло ее наскрозь, — в восемнадцать, братцы мои, лет печаль-горе, как майский дождь, недолго держится. Раскрыла она свои белые плечики, смуглые губки бесу подставляет, — и в тую же минуту, — хлоп! С ног долой, брякнулась на ковер, аж келья задрожала. Разрыв сердца по всей форме, — будто огненное жало скрозь грудь
прошло.