Неточные совпадения
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет, — говорю, — я Демушку
Любила, берегла… —
«А зельем не
поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани Господь!.. —
И тут я покорилася,
Я
в ноги поклонилася:
—
Будь жалостлив,
будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее — нет креста!
«
Пей, вахлачки, погуливай!»
Не
в меру
было весело:
У каждого
в грудиИграло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Слышал он
в груди своей силы
необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного —
Пел он воплощение счастия народного!..
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да
в землю сам ушел по
грудьС натуги! По лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что
будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
Остатком — медью — шевеля,
Подумал миг, зашел
в кабак
И молча кинул на верстак
Трудом добытые гроши
И,
выпив, крякнул от души,
Перекрестил на церковь
грудь.
Разговор этот происходил утром
в праздничный день, а
в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как
в числе последователей Козырева учения
было много женщин), а на
груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей.
В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую
в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш
была полная белокурая немка, с высокою
грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили
в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их
в подполья,
ели младенцев, а у женщин вырезали
груди и тоже
ели. Распустивши волоса по ветру,
в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Стоите вы
в темном и смрадном месте и привязаны к столбу, а привязки сделаны из змий и на
груди (у вас) доска, на которой написано:"Сей
есть ведомый покровитель нечестивых и агарян"[
Смутное сознание той ясности,
в которую
были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось
в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это
было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее
в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею
грудью.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее,
было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо
в детскую.
В первой детской Сережа, лежа
грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Анна
была не
в лиловом, как того непременно хотела Кити, а
в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и
грудь и округлые руки с тонкою крошечною кистью.
Мучительно неловко ему
было оттого, что против него сидела свояченица
в особенном, для него, как ему казалось, надетом платье, с особенным
в виде трапеции вырезом на белой
груди; этот четвероугольный вырез, несмотря на то, что
грудь была очень белая, или особенно потому, что она
была очень белая, лишал Левина свободы мысли.
Левин чувствовал всё более и более, что все его мысли о женитьбе, его мечты о том, как он устроит свою жизнь, что всё это
было ребячество и что это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает, хотя это и совершается над ним;
в груди его всё выше и выше поднимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.
— Но ты одно скажи мне:
было в его тоне неприличное, нечистое, унизительно-ужасное? — говорил он, становясь пред ней опять
в ту же позу, с кулаками пред
грудью, как он тогда ночью стоял пред ней.
Сергей Иванович давно уже отобедал и
пил воду с лимоном и льдом
в своей комнате, просматривая только что полученные с почты газеты и журналы, когда Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою спиной и
грудью, с веселым говором ворвался к нему
в комнату.
Ему приятно
было чувствовать эту легкую боль
в сильной ноге, приятно
было мышечное ощущение движений своей
груди при дыхании.
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно
было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд и на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на тугообтянутый лоб, на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую
грудь, которые уже не могли вместить
в себе той жизни, о которой больной просил.
Анна уже
была одета
в светлое шелковое с бархатом платье, которое она сшила
в Париже, с открытою
грудью, и с белым дорогим кружевом на голове, обрамлявшим ее лицо и особенно выгодно выставлявшим ее яркую красоту.
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во время которой можно
было отереть ливший пот, вздохнуть полною
грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг,
в лесу и
в поле.
Она посмотрела на меня пристально, покачала головой — и опять впала
в задумчивость: явно
было, что ей хотелось что-то сказать, но она не знала, с чего начать; ее
грудь волновалась…
Она сидела неподвижно, опустив голову на
грудь; пред нею на столике
была раскрыта книга, но глаза ее, неподвижные и полные неизъяснимой грусти, казалось,
в сотый раз пробегали одну и ту же страницу, тогда как мысли ее
были далеко…
Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда
в груди моей: то
было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный
в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли
были спокойны, голова холодна; как я ни искал
в груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои
были напрасны.
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека
был бы мне тягостен: я хотел
быть один. Бросив поводья и опустив голову на
грудь, я ехал долго, наконец очутился
в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной лошади.
Когда я проснулся, на дворе уж
было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук, — и горный ветер освежил
грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огни
в строеньях крепости и слободки. На дворе у нас все
было тихо,
в доме княгини
было темно.
Иной, например, даже человек
в чинах, с благородною наружностию, со звездой на
груди, [Звезда на
груди — орден Станислава.]
будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Он, глубоко вздохнув и как бы чувствуя, что мало
будет участия со стороны Константина Федоровича и жестковато его сердце, подхватил под руку Платонова и пошел с ним вперед, прижимая крепко его к
груди своей. Костанжогло и Чичиков остались позади и, взявшись под руки, следовали за ними
в отдалении.
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под
грудь он
был навылет ранен;
Дымясь, из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь;
Теперь, как
в доме опустелом,
Всё
в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, Бог весть. Пропал и след.
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали
в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан
был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная
грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
Тоска любви Татьяну гонит,
И
в сад идет она грустить,
И вдруг недвижны очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася
грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло
в устах,
И
в слухе шум, и блеск
в очах…
Настанет ночь; луна обходит
Дозором дальный свод небес,
И соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна
в темноте не спит
И тихо с няней говорит...
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут
в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы
будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не
в моде
в наши дни.
Девушка эта
была la belle Flamande, про которую писала maman и которая впоследствии играла такую важную роль
в жизни всего нашего семейства. Как только мы вошли, она отняла одну руку от головы maman и поправила на
груди складки своего капота, потом шепотом сказала: «
В забытьи».
Долго еще находился Гриша
в этом положении религиозного восторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько раз сряду: «Господи помилуй», но каждый раз с новой силой и выражением; то говорил он: «Прости мя, господи, научи мя, что творить… научи мя, что творити, господи!» — с таким выражением, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова; то слышны
были одни жалобные рыдания… Он приподнялся на колени, сложил руки на
груди и замолк.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую
грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед
в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно
было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
Грудь, шея и плечи заключились
в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрями по лицу ее, теперь обратились
в густую роскошную косу, часть которой
была подобрана, а часть разбросалась по всей длине руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми волосами упадала на
грудь.
А на Остапа уже наскочило вдруг шестеро; но не
в добрый час, видно, наскочило: с одного полетела голова, другой перевернулся, отступивши; угодило копьем
в ребро третьего; четвертый
был поотважней, уклонился головой от пули, и попала
в конскую
грудь горячая пуля, — вздыбился бешеный конь, грянулся о землю и задавил под собою всадника.
Чуприна развевалась по ветру, вся открыта
была сильная
грудь; теплый зимний кожух
был надет
в рукава, и пот градом лил с него, как из ведра.
Одолел
было уже козак и, сломивши, ударил вострым турецким ножом
в грудь, но не уберегся сам.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он
был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к
груди, как чудная игра света перешла
в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Кошелек
был очень туго набит; Раскольников сунул его
в карман не осматривая, кресты сбросил старухе на
грудь и, захватив на этот раз и топор, бросился обратно
в спальню.
Она сошла вниз и минуты через две воротилась с водой
в белой глиняной кружке; но он уже не помнил, что
было дальше. Помнил только, как отхлебнул один глоток холодной воды и пролил из кружки на
грудь. Затем наступило беспамятство.
Все
были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что
в нем
в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя
в грудь, плакал, ломал себе руки.
Стал я ему докладывать все, как
было, и стал он по комнате сигать и себя
в грудь кулаком бил: «Что вы, говорит, со мной, разбойники, делаете?
Он схватил бутылку,
в которой еще оставалось пива на целый стакан, и с наслаждением
выпил залпом, как будто потушая огонь
в груди.
Глубокий, страшный кашель прервал ее слова. Она отхаркнулась
в платок и сунула его напоказ священнику, с болью придерживая другой рукою
грудь. Платок
был весь
в крови…
Лицо Свидригайлова искривилось
в снисходительную улыбку; но ему
было уже не до улыбки. Сердце его стукало, и дыхание спиралось
в груди. Он нарочно говорил громче, чтобы скрыть свое возраставшее волнение; но Дуня не успела заметить этого особенного волнения; уж слишком раздражило ее замечание о том, что она боится его, как ребенок, и что он так для нее страшен.
«
Был же болен некто Лазарь, из Вифании…» — произнесла она, наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пресекло, и
в груди стеснилось.
— Обо мне! Да… ты где же ее мог видеть третьего дня? — вдруг остановился Разумихин, даже побледнел немного. Можно
было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало
в груди.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей
груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один
в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще
были в костюмах: один
в чалме, другая
в ермолке с страусовым пером.