Неточные совпадения
Катерина Ивановна ужасно обрадовалась ему, во-первых потому, что он был единственный «образованный гость» из всех гостей и, «как известно, через два года готовился занять в здешнем
университете профессорскую кафедру», а во-вторых потому, что он немедленно и почтительно извинился перед нею, что, несмотря на все желание, не мог быть на похоронах.
Ну… ну, вот я и решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на мои
первые годы, не мучая мать, на обеспечение себя в
университете, на
первые шаги после
университета, — и сделать все это широко, радикально, так чтоб уж совершенно всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать…
В 1835 году Николай Петрович вышел из
университета кандидатом, [Кандидат — лицо, сдавшее специальный «кандидатский экзамен» и защитившее специальную письменную работу по окончании
университета,
первая ученая степень, установленная в 1804 г.] и в том же году генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр, приехал в Петербург с женою на житье.
Университет ничем не удивил и не привлек Самгина. На вступительной лекции историка он вспомнил свой
первый день в гимназии. Большие сборища людей подавляли его, в толпе он внутренне сжимался и не слышал своих мыслей; среди однообразно одетых и как бы однолицых студентов он почувствовал себя тоже обезличенным.
Университет учится, сходки совершенно непопулярны: на
первой было около 2500 (из 9 тысяч), на второй — 700, третьего дня — 150, а вчера, на трех назначенных, — около 100 человек».
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими
первыми двумя детьми; муж ее, за которого она после долгой борьбы с родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского
университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
В
первый раз увидал Нехлюдов Катюшу тогда, когда он на третьем курсе
университета, готовя свое сочинение о земельной собственности, прожил лето у своих тетушек.
Учился он легко и в гимназии и в
университете и кончил курс
первым кандидатом математического факультета.
В этом он был совершенная противоположность своему старшему брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два
первые года в
университете, кормя себя своим трудом, и с самого детства горько почувствовавшему, что живет он на чужих хлебах у благодетеля.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в
первые его два года в
университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
Заключение
первого курса было для него настоящей овацией, вещью, не слыханной в Московском
университете.
Собирались мы по-прежнему всего чаще у Огарева. Больной отец его переехал на житье в свое пензенское именье. Он жил один в нижнем этаже их дома у Никитских ворот. Квартира его была недалека от
университета, и в нее особенно всех тянуло. В Огареве было то магнитное притяжение, которое образует
первую стрелку кристаллизации во всякой массе беспорядочно встречающихся атомов, если только они имеют между собою сродство. Брошенные куда бы то ни было, они становятся незаметно сердцем организма.
Московский
университет устоял и начал
первый вырезываться из-за всеобщего тумана.
Разумеется, все взоры были обращены на казенные заведения и на казенный кошель, и потому кадетские корпуса все еще продолжали стоять на
первом плане (туда легче было на казенный счет поступить); но как только мало-мальски позволяли средства, так уже мечтался
университет, предшествуемый гимназическим курсом.
Через семь лет Мишанка кончил университетский курс
первым кандидатом и был послан на казенный счет за границу. Очевидно, в недальнем будущем его ожидала профессура. Мисанка, конечно, отстал, однако ж и он успел-таки, почти одновременно, кончить курс в гимназии, но в
университет не дерзнул, а поступил на службу в губернское правление.
На
первом курсе
университета я сошелся с товарищем по естественному факультету, Давидом Яковлевичем Логвинским.
В 1898 году я был арестован по
первому в России большому социал-демократическому делу и исключен из
университета.
Из представителей академической профессорской философии я еще на
первом курсе
университета имел близкое общение с Г.И. Челпановым, популярным профессором философии, который с большим успехом читал курс по критике материализма.
В стенах Московского
университета грозно прозвучал не только этот боевой лозунг пятого года, но и
первые баррикады в центре столицы появились совершенно стихийно пятнадцатого октября этого года тоже в стенах и дворах этого старейшего высшего учебного заведения.
И даже более: довольно долго после этого самая идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине сознания, как личинка трогает под землей корень еще живого растения. Но с этого вечера у меня уже были предметы
первой «политической» антипатии. Это был министр Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне стал недоступен
университет и предстоит изучать ненавистную математику…
В течение
первых двух лет, проведенных им в
университете, он сблизился только с одним студентом, у которого брал уроки в латинском языке.
Во-первых, Лаврецкий должен был немедленно оставить
университет: кто же выходит за студента, да и что за странная мысль — помещику, богатому, в двадцать шесть лет брать уроки, как школьнику?
— Некогда все! — отвечал Салов, в одно и то же время ухмыляясь и нахмуриваясь. Он никогда почти не ходил в
университет и все был на
первом курсе, без всякой, кажется, надежды перейти на второй.
Как ни велика была тоска Павла, особенно на
первых порах после отъезда Имплевых, однако он сейчас же стал думать, как бы приготовиться в
университет.
Так что, например, если б Тейтч в стенах Берлинского
университета защищал диссертацию на тему о любви к отечеству, то Форкенбек (президент рейхстага) не только не оборвал бы его и не пригрозил бы ему призывом к порядку, но
первый же с восторгом объявил бы его доктором отечестволюбия.
Еще ребенком он поражал учителей своим светлым, бойким умом; в
университете около него группировался целый кружок молодежи;
первые житейские дебюты обещали ему блестящую будущность.
— Они обучались в
университете, — вступается Дмитрий Борисыч, — ихняя супруга
первая дама в городе-с.
Действительно, тот самый Семенов с седыми волосами, который в
первый экзамен меня так обрадовал тем, что на вид был хуже меня, и который, выдержав вторым вступительный экзамен,
первый месяц студенчества аккуратно ходил на лекции, закутил еще до репетиций и под конец курса уже совсем не показывался в
университете.
Этого я намерен был держаться и впредь в
университете, несмотря на то, что в этом случае я в
первый раз расходился в мнениях с своим другом.
Свадьба должна была быть через две недели; но лекции наши начинались, и мы с Володей в начале сентября поехали в Москву. Нехлюдовы тоже вернулись из деревни. Дмитрий (с которым мы, расставаясь, дали слово писать друг другу и, разумеется, не писали ни разу) тотчас же приехал ко мне, и мы решили, что он меня на другой день повезет в
первый раз в
университет на лекции.
Особенно резки были статьи Виктора Александровича Гольцева, сделавшие с
первых номеров газету популярной в
университете: студенты зачитывались произведениями своего любимого профессора и обсуждали в своих кружках затронутые им вопросы.
Что касается до сына Степана Трофимовича, то он видел его всего два раза в своей жизни, в
первый раз, когда тот родился, и во второй — недавно в Петербурге, где молодой человек готовился поступить в
университет.
Таким образом все кончилось благополучно, и мы могли с облегченным сердцем отправиться обедать к Фаинушке. Два блестящих дела получили начало в этот достопамятный день: во-первых, основан заравшанско-ферганский
университет и, во-вторых, русскому крестьянству оказано существенное воспособление. Все это прекрасно выразил Глумов, который, указывая на Очищенного, сказал...
— Еще бы! Это — на
первом плане. Вот, говорят, в Сибири
университет учреждают — непременно надобно, чтоб он хоть одну кафедру на свой счет принял. Какую бы, например?
Один из играющих был сам хозяин, длиннолицый белокурый полковник с флигель-адъютантскими вензелями и аксельбантами, Воронцов; партнером его был кандидат Петербургского
университета, недавно выписанный княгиней Воронцовой учитель для ее маленького сына от
первого мужа, лохматый юноша угрюмого вида.
Это был его
университет, в который он попал прямо из трехклассного народного училища, где он кончил учение
первым.
Двадцати одного года он окончил курс гимназии, двадцати пяти вышел
первым кандидатом из
университета и тотчас поступил старшим учителем в одну из московских гимназий, а двадцати семи женился самым неудачным образом.
Прошло около пяти лет после этого случая. Корпелкин, сын бедных родителей, жил дома, перебиваясь кой-как дешевыми уроками, которые давали ему рублей около восьми в месяц.
Первые два года, впрочем, он горячо принялся готовиться в
университет, хотел держать экзамен, причем сильно рассчитывал на обещанный урок у одного купца, чтобы добыть необходимые на поездку деньги, но урок этот перебил его бывший товарищ по гимназии Субботин.
Во-первых, с самого основания
университета ни одна из учрежденных в нем кафедр до сих пор не была замещена; вовторых, самое помещение
университета в бывшей швальне инвалидной команды представляло очень значительные неудобства.
Воспитывался он сначала в дворянском институте, потом в Московском
университете и, кончив курс
первым кандидатом, поступил в военную службу, будучи твердо убежден, что эта служба у нас единственная хоть сколько-нибудь облагороженная в смысле товарищей, по крайней мере: память о декабристах тогда была очень еще жива в обществе!
С открытия
университета дружба моя с Александром Панаевым, также произведенным в студенты, росла не по дням, а по часам, и скоро мы сделались такими друзьями, какими могут быть люди в годах
первой молодости; впрочем, Александр Панаев был старше меня тремя годами, следственно восемнадцати лет.
О
первом денном спектакле в доме Панаевых Григорий Иваныч ничего не знал; но когда мы решились затеять театр в
университете и я рассказал об этом моему воспитателю — он согласился на мое участие в этих спектаклях без всякого затруднения, даже очень охотно.
По самому последнему зимнему пути поехали мы в Аксаково, где ждала меня весна, охота, природа, проснувшаяся к жизни, и прилет птицы; я не знал его прежде и только тогда увидел и почувствовал в
первый раз — и вылетели из головы моей на ту пору война с Наполеоном и
университет с товарищами.
Так продолжалось и в
первый год после открытия
университета.
Давно еще, когда он был на
первом курсе
университета и покучивал еще, до знакомства с Вернером и вступления в общество, он называл себя хвастливо и жалко «Васькой Кашириным» — теперь почему-то захотелось назваться так же. Но мертво и неотзывчиво прозвучали слова...
Для полноты воспроизведения устройства школы следует сказать, что ученики
первого класса только частию и предварительно оставались в нашей
первой палате, но приближающиеся к экзамену в Дерптский
университет перемещались в две большие комнаты над нашими дортуарами, так называемом педагогиуме, находившемся и в умственном и в нравственном отношении под руководством Мортимера.
В Новоселках ожидали меня две новости: во-первых, письмо дяди Петра Неофит., ворчавшего на мое замедление в
университете, где, по его словам, я добивался какой-то премудрости.
Но вот начались и самые экзамены, и сдавались мною один за другим весьма успешно, хотя и с возрастающим чувством томительного страха перед греческим языком. Мучительное предчувствие меня не обмануло, и в то время, когда Ап. Григорьев радостный принес из
университета своим старикам известие, что кончил курс
первым кандидатом, я, получив единицу у Гофмана из греческого языка, остался на третьем курсе еще на год.
Лет восьмнадцати, наконец, оставшись после смерти ее полным распорядителем самого себя, он решился поступить в тамошний
университет с твердым намерением трудиться, работать, заниматься и, наконец, образовать из себя ученого человека, во славу современникам и для блага потомства, намерение, которое имеют почти все студенты в начальные месяцы
первого курса.
Это, впрочем, иначе и не могло быть, по самому составу сотрудников журнала, которые все почти были студенты Московского
университета, как объявлял об этом Новиков на
первых же листах каждого журнала.