Дракон должен умереть. Книга I

Дин Лейпек, 2019

Дин Лейпек – псевдоним молодой талантливой писательницы из Москвы. В её активе романы, стихи, рассказы, литературные блоги. В 2017 году Дин Лейпек выиграла конкурс «Фантастический прорыв» с книгой «Это всё придумали люди», выпущенной издательством «Флюид Fri-Fly». Автор является также призёром конкурса рассказов «Далёкий-далёкий космос», проведённого издательством «1С-Паблишинг» на интернет-площадке Author.Today. Трилогия «Дракон должен умереть» – героическое фэнтези, где сплетаются любовная, приключенческая и философская линии, придавая циклу редкостную для жанра глубину. В принцессу Джоан вселяется умирающий дракон. Как правило, в таких случаях люди обречены, ведь рано или поздно дракон берёт верх над сознанием человека, и тот обращается в монстра навсегда. Однако в хрупкой девочке откуда-то берётся невиданная сила, поэтому надежда на благоприятный исход есть. Спасение дочери король поручает верному лорду Генри, молодому дворянину, который берётся отвезти её далеко в горы к Мастеру Драконов. Только он может научить девочку контролировать враждебную сущность внутри неё. Но что будет, когда девочка станет взрослой и посмотрит на Генри другими глазами, ведь дракон-то никуда не денется… Читайте первую книгу цикла романов Дин Лейпек «Дракон должен умереть».

Начало пути

Отъезд детей — всегда дело непростое. Какими бы вескими ни были причины, все равно кажется, что этого можно избежать, что вероятный риск превышает возможную пользу и лучше оставить все как есть. Однако если дитя — принцесса, проблема становится значительно серьезнее.

Как можно увезти Джоан на север, не вызвав при этом серьезных подозрений, на первый взгляд казалось задачей практически неразрешимой. Правда, принцесса очень здраво заметила, что она уже полгода сидит одна в башне, и если кто-то еще ни о чем не догадался, то он — круглый дурак, и его мнением можно пренебречь. Однако король сомневался, мучился, не мог ни на что решиться — и при этом почему-то упорно считал, что отвечать за все происходящее должен был Генри. Последний отнюдь не был в восторге от такого расклада. Ему нравилась Джоан, и он искренне хотел ей помочь. Но по возможности ему хотелось это сделать с наименьшим неудобством для себя. А вот это как раз и не получалось.

В конце концов король предложил отправить принцессу на обучение в один из северных монастырей — а оттуда она тайком должна была уехать с Генри. План был далеко не идеальным, но ничего лучше они придумать не смогли.

Все монастыри в Инландии находились на севере, в предгорьях Гра-Бейнн. Причина была не в безлюдности или суровости этой области, а в том, что культ Света пришел именно с севера. Изначально он был религией племен, обитавших в юго-восточной части гор Гра-Бейнн, однако со временем стал распространяться по всей стране. Почему у диких, отрезанных от мира племен уже существовал монотеизм, в то время как куда более просвещенные и культурные королевства все еще оставались верны различным формам язычества, могло бы стать этнографической загадкой, если бы не простое и логичное объяснение, которое всегда могли представить жители севера. Все дело было в драконах.

Горы Гра-Бейнн никогда не принадлежали человеку. Испокон веков они были землей драконов — и люди с благоговением и страхом держались подальше, одинаково сторонясь неприступной горной страны — и ее обитателей. Но драконы людей не сторонились, напротив, они часто наведывались к ним в гости — чаще из любопытства, чем из злых побуждений. На юге, особенно в Кресской империи, бытовал миф о кровожадных драконах, крадущих скот или похищающих юных девиц — миф, проистекавший в первую очередь из любви самих имперцев к обоим занятиям. Однако любой горец высмеивал такие слухи — потому что они не имели никакого отношения к реальности.

Никто не знал, откуда появились драконы. Говорили, что они родились из Тьмы, задолго до того, как в мире появился Свет. Кто-то, наоборот, считал, что они были созданы Тьмой в отместку за все творения Света. Подтверждения ни та ни другая версия не имела — а сами драконы не спешили раскрывать свои секреты. Никто не знал, чем они питаются, как появляются на свет и как умирают, чего боятся и чего хотят. Мастера драконов утверждали, что у драконов, в отличие от людей, вообще нет цели в жизни, ибо они созданы исключительно для того, чтобы быть, и сама экзистенция и есть их пища, сон, мечты, желания, смысл существования и венец всей жизни. Это было похоже на правду. Драконы действительно просто были. Иногда они были где-то далеко, иногда подбирались поближе к людям — и последние постепенно привыкли к этому. Во время встреч с драконами люди порой узнавали для себя что-то новое о сути мироздания — того мироздания, которым и жили сами драконы. И одним из этих нечаянных знаний было учение о Свете.

Разумеется, драконы не проповедовали новую религию — просто они любили иногда беседовать с Мастерами. Из разговоров с драконами Мастера со временем восприняли определенное представление о мире — и оно оказалось столь простым и логичным, что мало-помалу распространилось через Мастеров среди остальных горцев, всегда тяготеющих к лаконичности и ясности.

Если верить драконам, весь мир произошел из Света и Тьмы. Изначально эти две сущности были абсолютны и представляли собой все мироздание. Затем Свет стал расти, творя новое — и Тьма, чтобы уравновесить его, стала вплетаться в созданное, меняя его, давая всему новые значения, иные смыслы. И тогда, как венец своего творения, Свет создал человека и наделил его способностью выбирать, отличать Свет от Тьмы.

Если верить драконам, мир и человечество появились так.

И горцы поверили им.

Любая религия обрастает обрядами — ибо люди редко способны воспринимать истину в чистом виде, не пытаясь облечь смыслы в символы, — но мировоззрение драконов было столь стройным и однозначным, что оставляло мало места для двояких суеверных толкований своих догматов. Свет в том виде, в котором драконы его представляли, не требовал ни обрядов, ни жертв — выбор человека, как суть всей религии, был единственным возможным поклонением Свету.

Однако люди все-таки придумали, как выражать свои убеждения — и у религии горцев появился обряд. Большое количество горного хрусталя в Гра-Бейнн, безусловно, способствовало его формированию — ибо главным ритуальным предметом стала линза, изготовленная из этого минерала. Линза преломляла солнечный свет и поджигала принесенную жертву — благовония из различных трав. Воскурения совершались как обряд очищения, в честь праздников, на рождение, смерть или в знак благодарности, но всегда происходили одним и тем же образом, а слова сопроводительной молитвы были скупыми и искренними.

Когда более цивилизованные жители равнины переняли религию горцев, особенности их культуры привнесли свои неизбежные изменения. Вместо небольших алтарей в селах и городах появились храмы Света, а те, кто поддерживал порядок в них, постепенно отделились в особое сословие священников, служителей Света, которые жили на пожертвования прихожан и занимались исключительно тем, что проводили необходимые обряды. Производство линз для алтарей превратилось в отдельную отрасль и стало одной из основных статей дохода в северных областях Инландии. Одновременно появились монастыри — очаги духовного и интеллектуального развития, в которые уходили все, кто предпочитал Знание мирской суете. До появления первых университетов обучение происходило преимущественно в монастырях, и до сих пор знатных детей все еще было принято отправлять туда на несколько лет.

По этой причине отъезд принцессы в монастырь не должен был никого удивить. Куда более проблематичным, по мнению Генри, было устроить исчезновение принцессы из монастыря. Он не очень представлял себе, каким образом можно на протяжении нескольких лет скрывать отсутствие особы королевской крови. Однако король написал настоятельнице Тэгшольского монастыря, которая состояла в отдаленном родстве с покойной королевой. Он просил устроить короткое пребывание принцессы в монастыре таким образом, чтобы ее дальнейшее отсутствие осталось незамеченным — и матушка Элоиза заверила короля, что все необходимые меры будут приняты, и даже не стала спрашивать причины, по которой эти меры следовало принимать. Король был доволен, Джоан радостно готовилась к сборам. Генри молчал.

Следующим камнем преткновения оказался багаж принцессы. Король настаивал на двадцати вьючных волах и десятке обозов, Генри — на двух седельных сумках. Они бы еще долго спорили на этот счет, если бы принцесса со спокойствием настоящей женщины не заявила, что у нее будет пара седельных сумок — и запасная лошадь с поклажей. Король с Генри согласились, что это будет самым разумным, и Джоан принялась паковать вещи, пытаясь в тайне ото всех решить, какая книга больше пригодится ей — «Естественная наука в иллюстрациях» или «Письма великих женщин». Выбор в конечном итоге пал на «Письма» — но исключительно потому, что они занимали меньше места.

Приготовления свиты заняли несколько больше времени, чем приготовления самой принцессы — это был первый парадный выезд Джоан спустя долгое время, и многое нужно было привести в порядок. Наконец последние попоны выткали нужным количеством серебра, паланкины обили лучшим шелком, и можно было отправляться в путь. После парадного завтрака принцесса со свитой медленно и торжественно отправлялась в монастырь — а Генри с Ленни ехали туда же быстро и тихо, чтобы успеть поговорить с матушкой Элоизой и приготовить все для дальнейшего отъезда.

Утро назначенного дня было холодным и туманным. Генри с королем стояли внизу лестницы, ожидая принцессу. Они услышали, как наверху глухо хлопнула тяжелая дверь, раздались легкие шаги — и на ступенях показалась Джоан.

Король улыбнулся с нежностью и гордостью одновременно, глядя на свою дочь, осторожно спускавшуюся по высоким ступеням в роскошном серебряном платье с пышной юбкой. Генри прищурился, потом моргнул, потом снова пристально посмотрел на принцессу. Только его интересовало совсем не платье.

За спиной Джоан он совершенно отчетливо видел два огромных крыла. Они никак не могли помещаться в узких стенах винтовой лестницы — и не помещались, вылетая за пределы замка, за пределы реальности, за пределы этого мира…

Генри сосредоточился, и видение исчезло, а принцесса сильно покачнулась и почти упала с лестницы. Генри вовремя подскочил и поймал за ее плечи, король испуганно вскрикнул. Генри осторожно выпрямил Джоан и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голова… — пробормотала она не очень разборчиво, — голова кружится.

— Мой король, все отменяется, — сказал Генри жестко.

— Что?

— Никакой свиты. Принцесса едет со мной в Тенгейл. Прямо сейчас. Только она. Ни одним человеком больше.

— Но…

— Папа, — сказала Джоан тихо, — он прав.

Генри чувствовал, что король начинает вскипать. Тогда он обернулся в пол-оборота и сказал тихо и очень серьезно:

— Мой король, принцесса только что почти превратилась в дракона. Я увожу ее.

* * *

— Одни, милорд?

— Да, Ленни. Очень быстро — лошадь, вещи в дорогу, я забираю принцессу, и мы едем.

— И вы уверены, что я вам не нужен?

— Уверен, Ленни. Пожалуйста, хоть раз в жизни не расспрашивай меня ни о чем.

Ленни фыркнул:

— Я и не собирался ни о чем расспрашивать. Понятное дело, в принцессе сидит дракон, вы везете ее к Сагру, чтобы с этим драконом разобраться. Я только не возьму в толк, почему я не могу поехать с вами.

Генри быстро глянул на слугу. Он не ошибся — Ленни быстро обо всем догадался.

— Или вы боитесь, что я буду вам мешать? — ухмыльнулся вдруг Ленни, и Генри выругался про себя. Он знал эту ухмылку.

— Тьма, Ленни! Это тринадцатилетняя принцесса. Уйми свою фантазию.

Ленни мгновенно перестал улыбаться.

— Прошу прощения, милорд. Я уже иду.

Но перед дверью Ленни остановился и обернулся.

— И тем не менее, милорд, — сказал он уже совершенно серьезно. — Что вы будете с ней делать, когда она станет шестнадцати или семнадцатилетней принцессой? В этот момент тот факт, что она принцесса, может показаться вам уже не таким значительным. А ей — тем более.

И с этими словами Ленни вышел, зная наверняка, что на такой вопрос Генри никогда не ответит. Потому что на такие вопросы Генри предпочитал не отвечать даже самому себе.

* * *

— Генри, это действительно невозможно!

— Почему, мой король?

— Потому что отсутствие принцессы никак нельзя скрыть. Одно дело, когда она в башне, и это каждый может проверить, и совсем другое — когда принцесса находится неизвестно где, неизвестно с кем, и невозможно даже удостовериться, что она жива. Это королевский двор, Генри. Я не имею права на такие ошибки. Слишком много людей поспешат ими воспользоваться.

Они снова стояли у лестницы и снова ждали Джоан, только теперь готовую к совсем другому путешествию. Генри почувствовал, что выходит из себя. К счастью, в таких случаях он начинал вести себя еще вежливее и спокойнее, чем обычно, что было весьма полезным в разговорах с королем. Если уж и ругаться со своим сюзереном, то только очень вежливо.

— Мой король, это ваш двор, ваш замок — и ваша дочь. У меня нет никакого права во все это вмешиваться, — и, если честно, никакого желания. Вы попросили меня о помощи — я готов помочь. Если прикажете мне, я подчинюсь. Но я не могу помогать вам вопреки желанию и не могу под видом помощи делать то, что совершенно бессмысленно. Единственное, что я могу предложить — это увезти принцессу сейчас, передать ее на обучение моему учителю и быть связующим звеном между вами и принцессой во время всего периода обучения, сколько бы тот ни продлился. Никто не должен ехать сейчас с нами — и никто не может оставаться с ними потом, даже я.

— А ты сам не можешь взяться за ее обучение? — почти беспомощно спросил король. — В своем замке? Или, по крайней мере, вызвать этого Мастера в Тенгейл?

— Нет.

— Почему?

Генри не сразу ответил.

— Мой король, я устал объяснять то, что вы не хотите понимать. Либо мы делаем так, как я говорю, либо никак. У меня нет никакого желания уговаривать вас делать то, в чем я и сам совсем не хочу участвовать. Если вы не собираетесь отпускать принцессу со мной, тогда я уезжаю один. Мои искренние пожелания здоровья и благополучия.

С этими словами Генри поклонился и пошел прочь от опешившего короля.

Он прошел по коридору, повернул за угол, спустился на несколько ступеней и вышел на верхний ярус открытой галереи, огибавшей внутренний двор. Внизу у фонтана уже стояла пара лошадей, на каменном ограждении бассейна сидел человек в плаще. Услышав шаги Генри на галерее, он поднял голову и махнул рукой. Генри тоже поднял руку. Немного подумал и, перекинув ноги через перила, мягко спрыгнул во двор. Можно было дойти до лестницы и спуститься по ней — но время поджимало. Он не знал, сколько времени понадобится королю, чтобы шок сменился яростью.

Человек в плаще придержал ему стремя, оглядываясь при этом на конюха, вышедшего в верхний двор из королевской конюшни, потом быстрым движением вскочил в седло. Они выехали из двора, не торопясь, спокойным шагом. Дул сильный ветер, Генри завернулся в плащ поплотнее и тоже надел капюшон.

Подъехав к воротам, они остановились.

— Ленни, как ты думаешь, мы поспеем в Стэмптон до заката?

Слуга неопределенно пожал плечами. Уже хорошо знакомый Генри Кочерыжка отдал им честь. Генри кивнул тому, проезжая мимо.

Они так же неторопливо, легкой рысью поехали по дороге до первого поворота. Когда деревья полностью скрыли их от замка, Генри остановился и повернулся к своему спутнику.

— Начиная с этого момента, Джо, ты не принцесса, а я для тебя — не лорд Теннесси, сюзерен твоего отца. Я отвечаю за тебя, и поэтому ты делаешь то, что я тебе говорю. Ясно?

Человек в плаще кивнул.

* * *

От королевского замка до Тенгейла было три дня пути. В первую ночь они остановились в Стэмптоне. Генри пошел внутрь первым, а некоторое время спустя появился и Ленни — настоящий Ленни, маленький, веселый, с густыми кудрявыми волосами. Генри вопросительно посмотрел. Ленни кивнул.

Когда они поднялись наверх в комнату, было уже темно. Ленни оставил свечу и вышел спуститься за едой, Генри вошел и осмотрелся. Внутри никого не было. Из открытого окна сильно сквозило, он закрыл его, услышал шум за спиной и обернулся ровно в тот момент, когда Джоан спрыгнула на пол. Он посмотрел наверх. Потолок не был подшит, стропила и балки кровли темнели закопченными боками.

Джоан отряхнула с курточки пыль.

— Кажется, там давно никто не убирал, — проворчала она, посматривая на балку, с которой только что спустилась.

— Я передам хозяину, — усмехнулся Генри.

— Да, пожалуйста, — ответила она рассеяно. Потом нахмурилась. — Если нас поймают, у тебя будут большие неприятности.

— Вполне возможно, — согласился он спокойно.

— Тогда зачем ты все это делаешь? — требовательно спросила она, с детской непосредственностью ожидая простого ответа на любой самый сложный вопрос.

Генри задумался. То же самое он спрашивал у себя самого уже полдня, ровно с того момента, когда он понял, что король не согласится отпустить принцессу.

— Не знаю, — ответил Генри наконец. — Может быть, мне остро не хватает неприятностей?

Джоан прищурилась.

— Не думаю, — сказала она наконец медленно.

Генри поднял брови.

— Я думаю, тебе остро не хватает возможности блестяще с ними справиться.

* * *

Следующий день они ехали так же — Ленни впереди, Генри с Джоан за ним. Погода, на их счастье, по-прежнему стояла холодная и промозглая, поэтому путники в плащах с капюшонами никого не смущали. Благополучно проведя еще одну ночь на постоялом дворе, они выехали на дорогу, ведущую в Тенгейл, рано утром. Ленни дождался их на середине пути, и дальше они продолжили путешествие вместе. Ленни шутил и подкалывал принцессу, принцесса щурилась и ерничала в ответ. Генри молчал. Теперь, когда предприятие почти удалось, он начал сомневаться, стоило ли оно возможных последствий. Иногда Генри казалось, что нет. Но когда он слышал, как принцесса смеялась и болтала с Ленни, то думал, что все-таки прав. Ему не нравилась мысль, что он мог уехать — а она снова остаться в своей башне совсем одна.

Генри не знал, чем ему может грозить подобная эскапада. Король Джон был, безусловно, добрым, и Генри очень надеялся, что содержание записки, оставленной ему Джоан, было достаточно убедительным и хоть немного умиротворяющим. Но до конца он в этом уверен не был. Будущее головы представлялось Генри довольно туманным. Но пока что его удивительным образом это не волновало.

Они добрались до Тенгейла вовремя — то есть в то время, когда замок мог произвести наилучшее впечатление. Последний поворот горного серпантина вывел их на место, с которого открывался роскошный вид. Солнце как раз на секунду вырвалось из-под тяжелых туч, окрасив стены с одной стороны пронзительным, жестким оранжевым светом. Целиком вырастая из отвесной скалы и нависая над пропастью гладкой громадой серых стен, Тенгейл являл собой картину суровой и вместе с тем какой-то почти равнодушной неприступности. Замок существовал в ином измерении, недоступный для вторжения и парящий, словно мираж, посреди туманных гор.

Конец ознакомительного фрагмента.