Неточные совпадения
Тем не менее домашняя неурядица была настолько невыносима, что Валентин Осипович, чтоб не быть ее свидетелем, на целые дни исчезал к родным. Старики Бурмакины тоже догадались, что в доме сына происходят нелады, и даже воздерживались
отпускать в Веригино своих
дочерей. Но, не одобряя поведения Милочки, они в то же время не оправдывали и Валентина.
Столовка была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех и всегда была полна. Раздетый, прямо из классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее
дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за стол, потом приходит за вторым, а потом уж платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем.
«Да, рвем мы сердце пополам
Друг другу, но, родной,
Скажи, что ж больше делать нам?
Поможешь ли тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь… Прости, прости!
Благослови родную
дочьИ с миром
отпусти!
…Сегодня известие: А. И. Давыдова получила разрешение ехать на родину. Летом со всей семьей будет в доме Бронникова. Таким образом, в Сибири из приехавших жен остается одна Александра Васильевна. Ей тоже был вопрос вместе с нами. Я не знаю даже, куда она денется, если вздумают
отпустить. Отвечала, что никого родных не имеет, хотя я знаю, что у нее есть сестра и замужняя
дочь.
Ты прости мне, неразумному и глупому,
отпусти меня к моим
дочерям родимыим и подари мне цветочик аленькой, для гостинца моей меньшой, любимой
дочери.
И
отпустил он
дочерей своих, хорошиих, пригожиих в ихние терема девичьи.
Я
отпущу тебя домой невредимого, награжу казной несчетною, подарю цветочик аленькой, коли дашь ты мне слово честное купецкое и запись своей руки, что пришлешь заместо себя одну из
дочерей своих, хорошиих, пригожиих; я обиды ей никакой не сделаю, а и будет она жить у меня в чести и приволье, как сам ты жил во дворце моем.
У А.И. Соколовой, или, как ее звали, у «Соколихи», были сын Трифон, поразительно похожий на В.М. Дорошевича, только весь в миниатюре, и
дочь Марья Сергеевна, очень красивая барышня, которую мать не
отпускала от себя ни на шаг. Трифон Сергеевич, младший, и Марья Сергеевна были Соколовы, а старший — Влас Михайлович — Дорошевич.
Она звала свою
дочь в Москву, хоть на месяц, жаловалась на свое одиночество, на Николая Артемьевича, кланялась Инсарову, осведомлялась об его здоровье и просила его
отпустить жену.
— Трое-с. В живых только вот она одна, ненаглядное солнышко, осталась, — отвечала Елизавета Петровна и вздохнула даже при этом, а потом, снимая шляпку, обратилась к
дочери. — Ну, так я извозчика, значит,
отпущу; ночевать, впрочем, не останусь, а уеду к себе: где мне, старухе, по чужим домам ночевать… И не засну, пожалуй, всю ночь.
— Со мною, да, со мною! — лепетала Софья Карловна. — Да, да, ты со мною. А где же это моя немушка, — искала она глазами по комнате и,
отпустив Иду, взяла младшую
дочь к себе на колени. — Немуша моя! рыбка немая! что ты все молчишь, а? Когда ж ты у нас заговоришь-то? Роман Прокофьич! Когда она у нас заговорит? — обратилась опять старуха к Истомину, заправляя за уши выбежавшую косичку волос Мани. — Иденька, вели, мой друг, убирать чай!
Перечисляя федоровских гостей, с которыми мне впоследствии приходилось часто встречаться, начну с дам. Старики Префацкие нередко
отпускали гостить к брату двух
дочерей своих: старшую Камиллу, брюнетку среднего роста с замечательно черными глазами, ресницами и бровями, с золотистым загаром лица и ярким румянцем. Это была очень любезная девушка, но уступавшая младшей своей сестре Юлии, или, как ее называли, Юльце, в резвой шаловливости и необычайной грации и легкости в танцах.
Это даже и было первою мыслью старика, когда собравшиеся люди
отпустили узлы связывавших его веревок; но куда же годны его пахотные лошаденки для погони за охотничьими аргамаками Плодомасова, на которых теперь мчат его
дочь?
Но мы, старики-родители, на эти вещи смотрим иначе: во-первых, нам кажется, что
дочь наша еще молода, нам как-то страшно
отпустить ее в чужие руки, и очень натурально, что нас беспокоит, как она будет жить?
Владимир Андреич никогда сам не ездил к Феоктисте Саввишне, но, занимая иногда через нее деньги, жену и
дочерей отпускал.
— Остался после
дочери моей родной, — продолжала старушка, — словно ненаглядный брильянт для нас; думали, утехой да радостью будет в нашем одиночестве да старости; обучали как дворянского сына;
отпустили в Москву по торговой части к людям, кажется, хорошим.
Видя, что никакие убеждения не могут поколебать намерений
дочери, Степан Алексеич сказал жене: «
Отпустим, пусть насмотрится на тамошнее житье.
Старушка и говорит
дочери:
отпусти меня, я пойду в няни, и тебе, может, бог поможет одной с детьми управляться.
У ней был утомленный вид. Она хотела бы пойти к себе, взять с собой
дочь, — Сережа отправился в цирк, и отец
отпустил его одного, — надеть свой халатик и поговорить с нею подольше.
Дом Хомутовых был единственный, куда Мавра Сергеевна
отпускала зачастую свою
дочь одну, в домах же остальных знакомых и у себя — ни там, ни здесь не бывал Зарудин, — она не могла наметить кавалера, к которому бы
дочь относилась с исключительным вниманием.
— Я должен покончить со всем своим прошлым, — произнес он с чувством. — Не на свежей же могиле сына приносить жертвы мщения. Может быть, скоро предстану перед светлым ликом Вышнего Судьи. Повергну себя перед Ним и скажу ему: «Отче мой,
отпусти мне долги мои, как я
отпустил их должникам моим». Пускай придет. Да покараульте
дочь мою и Тони. Потрудитесь, мой друг, передать им, что я занят с нужным человеком.
— Только словечка пока до Москвы о том никому не молви, — счел долгом предупредить князь
дочь, озабоченный мыслью об исходе своего челобитья у грозного царя, и
отпустил ее.
Из содержания письма оказалось, что графиня Марифоски
отпустила с ним свою
дочь с целью заставить его жениться на ней или заплатить крупный куш отступного, во избежание скандала.
«Настасья все скучает и убивается по Аленушке; говорит, хоть бы одним глазком поглядеть на родненькую, так не
отпустишь ли, любезный брат, погостить ее к нам, сбережем пуще родной
дочери», — говорилось между прочим в присланной грамоте.
На другой день его ожидал еще более счастливый сюрприз. Прийдя к Марифоски, он узнал, что графиня изменила свое решение. Она нашла неудобным ехать теперь же вместе с Савиным и с ее
дочерью, а решила
отпустить их одних.
— Ну,
дочь моя, — говорил,
отпуская ее, папа, — послужи римскому престолу, и будешь ты великая из жен, если еретического царя Ивана приведешь в римскую веру.
— Ты сам сообрази… Меня все признали, родной дядя, даже императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его
дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как на духу признаюсь и попрошу меня в монастырь
отпустить…
Княжна Марья предложила графине
отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил
дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.