Неточные совпадения
Стародум(приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой,
и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место
отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность
дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.
Старый князь, как
и все
отцы, был особенно щепетилен насчет чести
и чистоты своих
дочерей; он был неблагоразумно ревнив к
дочерям,
и особенно к Кити, которая была его любимица,
и на каждом шагу делал сцены княгине зa то, что она компрометирует
дочь.
Алексей Александрович знал это семейство
и был посаженым
отцом у одной из старших
дочерей.)
Большой дом со старою семейною мебелью; не щеголеватые, грязноватые, но почтительные старые лакеи, очевидно, еще из прежних крепостных, не переменившие хозяина; толстая, добродушная жена в чепчике с кружевами
и турецкой шали, ласкавшая хорошенькую внучку,
дочь дочери; молодчик сын, гимназист шестого класса, приехавший из гимназии
и, здороваясь с
отцом, поцеловавший его большую руку; внушительные ласковые речи
и жесты хозяина — всё это вчера возбудило в Левине невольное уважение
и сочувствие.
А когда
отец возвратился, то ни
дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор
и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да
и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда
и дорога!..
На старшую
дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да
и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, бог весть какого кавалерийского полка,
и обвенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви, зная, что
отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все военные картежники
и мотишки.
Впрочем, ради
дочери прощалось многое
отцу,
и мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы, графиня Болдырева
и княжна Юзякина: одна — вдова, другая — старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные связи в Петербурге,
и перед которыми генерал немножко даже подличал.
Подошедши к бюро, он переглядел их еще раз
и уложил, тоже чрезвычайно осторожно, в один из ящиков, где, верно, им суждено быть погребенными до тех пор, покамест
отец Карп
и отец Поликарп, два священника его деревни, не погребут его самого, к неописанной радости зятя
и дочери, а может быть,
и капитана, приписавшегося ему в родню.
Ассоль было уже пять лет,
и отец начинал все мягче
и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом
и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на
отца, укрыла
и дочь.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил,
и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор
отца с
дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Но он с неестественным усилием успел опереться на руке. Он дико
и неподвижно смотрел некоторое время на
дочь, как бы не узнавая ее. Да
и ни разу еще он не видал ее в таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную
и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим
отцом. Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
Я знал, что
отец почтет за счастие
и вменит себе в обязанность принять
дочь заслуженного воина, погибшего за отечество.
Оно писано к
отцу Петра Андреевича
и содержит оправдание его сына
и похвалы уму
и сердцу
дочери капитана Миронова.
Теперь не худо б было сряду
На
дочь и на
отца,
И на любовника глупца,
И на весь мир излить всю желчь
и всю досаду.
Который же из двух?
«Ах! батюшка, сон в руку!»
И говорит мне это вслух!
Ну, виноват! Какого ж дал я крюку!
Молчалин давеча в сомненье ввел меня.
Теперь… да в полмя из огня:
Тот нищий, этот франт-приятель;
Отъявлен мотом, сорванцом;
Что за комиссия, создатель,
Быть взрослой
дочери отцом...
Она рассказала, что в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с
отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти
отца затеял антрепризу в провинции. Разорился
и даже сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее
дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая в частной театральной школе декламацию.
— Детскость какая! Пришла к генералу
дочь генерала
и — заплакала, дурочка: ах, я должна застрелить вас, а — не могу, вы — друг моего
отца! Татьяна-то Леонтьева, которая вместо министра Дурново какого-то немца-коммивояжера подстрелила, тоже, кажется, генеральская
дочь? Это уж какие-то семейные дела…
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч
отца переходит на сына, а с сына опять на
отца. На жене
и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них
и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом
и выпьют!
Бог с тобою,
Нет, нет — не грезы, не мечты.
Ужель еще не знаешь ты,
Что твой
отец ожесточенный
Бесчестья
дочери не снес
И, жаждой мести увлеченный,
Царю на гетмана донес…
Что в истязаниях кровавых
Сознался в умыслах лукавых,
В стыде безумной клеветы,
Что, жертва смелой правоты,
Врагу он выдан головою,
Что пред громадой войсковою,
Когда его не осенит
Десница вышняя господня,
Он должен быть казнен сегодня,
Что здесь покамест он сидит
В тюремной башне.
Их привлекали не одни щи, лапша, макароны, блины
и т. п. из казенной капусты, крупы
и муки, не дешевизна стола, а также
и дочь эконома, которая управляла
и отцом и студентами.
Оно все состояло из небольшой земли, лежащей вплоть у города, от которого отделялось полем
и слободой близ Волги, из пятидесяти душ крестьян, да из двух домов — одного каменного, оставленного
и запущенного,
и другого деревянного домика, выстроенного его
отцом,
и в этом-то домике
и жила Татьяна Марковна с двумя, тоже двоюродными, внучками-сиротами, девочками по седьмому
и шестому году, оставленными ей двоюродной племянницей, которую она любила, как
дочь.
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая, то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный же
отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого
и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять
и за бред, если бы он
и без того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне
и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух
и настоятельно, указывая на
дочь: «Взрасти
и возьми за себя».
И вот, когда дело, так сказать, дошло до последней безвыходности, Анна Андреевна вдруг через Ламберта узнает, что существует такое письмо, в котором
дочь уже советовалась с юристом о средствах объявить
отца сумасшедшим.
Когда же тут, сверх того, самая коварная, самая мрачная интрига
и доверчивого, великодушного
отца сговорилась погубить его же собственная
дочь, то разве это можно снести?
— Этого я уж не знаю… что, собственно, тут ему не понравится; но поверь, что Анна Андреевна
и в этом смысле — в высшей степени порядочный человек. А какова, однако, Анна-то Андреевна! Как раз справилась перед тем у меня вчера утром: «Люблю ли я или нет госпожу вдову Ахмакову?» Помнишь, я тебе с удивлением вчера передавал: нельзя же бы ей выйти за
отца, если б я женился на
дочери? Понимаешь теперь?
Отец начал наконец подаваться, видя упорство влюбленной
и «фанатизированной» Версиловым
дочери — выражение Крафта.
Отец не мог исполнить этого долга: она была любимая
и единственная
дочь.
Но ужаснее всего показался ему этот стареющийся
и слабый здоровьем
и добрый смотритель, который должен разлучать мать с сыном,
отца с
дочерью — точно таких же людей, как он сам
и его дети.
— Может,
и болесть, а может,
и нет, — таинственно ответила Марья Степановна
и, в свою очередь, оглядевшись кругом, рассказала Данилушке всю историю пребывания Привалова в Узле, причем, конечно, упомянула
и о контрах, какие вышли у Василия Назарыча с Сережей,
и закончила свой рассказ жалобами на старшую
дочь, которая вся вышла в
отца и, наверно, подвела какую-нибудь штуку Сереже.
Он был
отец,
и он первый занес карающую руку на преступную
дочь…
Не помню где, но, кажется, в каком-то пустейшем французском романе я вычитал мысль, что нет ничего труднее, как установить правильные отношения между
отцом и взрослой
дочерью.
Между матерью
и дочерью не было сказано ни одного слова на эту тему, но это не мешало последней чувствовать, что больной
отец был предоставлен на ее исключительное попечение.
— Скажу тебе прямо, Надя… Прости старика за откровенность
и за то, что он суется не в свои дела. Да ведь ты-то моя, кому же
и позаботиться о
дочери, как не
отцу?.. Ты вот растишь теперь свою
дочь и пойми, чего бы ты ни сделала, чтобы видеть ее счастливой.
— Положим, в богатом семействе есть сын
и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему
и не нравится родителям;
дочь встречается с таким человеком, который нравится ей
и которого ненавидят ее родители. У него является ребенок… Как посмотрят на это
отец и мать?
Только в моленной, когда Досифея откладывала свои поклоны на разноцветный подручник, она молилась
и за рабу божию Надежду; в молитвах Марьи Степановны имя
дочери было подведено под рубрику «недугующих, страждущих, плененных
и в отсутствии сущих
отец и братии наших».
Посмотрите на Ляховских:
отца привезли замертво,
дочь была совершенно прозрачная, а теперь Игнатий Львович катается в своем кресле,
и Софья Игнатьевна расцвела, как ширазская роза!..
Отец рано заметил, что она стала показывать ему предпочтение перед остальными,
и, человек дельный, решительный, твердый, тотчас же, как заметил, объяснился с
дочерью: «Друг мой, Катя, за тобою сильно ухаживает Соловцов; остерегайся его: он очень дурной человек, совершенно бездушный человек; ты с ним была бы так несчастна, что я желал бы лучше видеть тебя умершею, чем его женою, это было бы легче
и для меня,
и для тебя».
Итак, немедленно по получении сведения о визите отправлен был
отец объявить
дочери, что мать простила ее
и зовет к себе.
А
отец ни из одного слова ее не мог заметить, что болезнь происходит от дела, в котором отчасти виноват
и он:
дочь была нежна с ним, как
и прежде.
Лошади были давно готовы, а мне все не хотелось расстаться с смотрителем
и его дочкой. Наконец я с ними простился;
отец пожелал мне доброго пути, а
дочь проводила до телеги. В сенях я остановился
и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев, [с тех пор, как этим занимаюсь,] но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.
— Уж не думаете ли вы, что она не сестра мне?.. Нет, — продолжал он, не обращая внимания на мое замешательство, — она точно мне сестра, она
дочь моего
отца. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие
и расскажу вам все.
Ася была
дочь моего
отца и бывшей горничной моей матери, Татьяны.
С своей стороны, дикое, грубое, невежественное православие взяло верх. Его проповедовал новгородский архимандрит Фотий, живший в какой-то — разумеется, не телесной — близости с графиней Орловой.
Дочь знаменитого Алексея Григорьевича, задушившего Петра III, думала искупить душу
отца, отдавая Фотию
и его обители большую часть несметного именья, насильственно отнятого у монастырей Екатериной,
и предаваясь неистовому изуверству.
Можно себе представить стройное trio, составленное из
отца — игрока
и страстного охотника до лошадей, цыган, шума, пиров, скачек
и бегов,
дочери, воспитанной в совершенной независимости, привыкшей делать что хотелось, в доме,
и ученой девы, вдруг сделавшейся из пожилых наставниц молодой супругой.
Отец этого предполагаемого Василья пишет в своей просьбе губернатору, что лет пятнадцать тому назад у него родилась
дочь, которую он хотел назвать Василисой, но что священник, быв «под хмельком», окрестил девочку Васильем
и так внес в метрику.
— Вас, друзья, беру в свидетели, что я как
отец благословляю этот брак
и отдаю мою
дочь, по ее желанию, за такого-то.
Проходит еще три дня; сестрица продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать, то в доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой
и с дядей
и объясняет им причину своего внезапного отъезда. Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к
отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с
дочерью, а за ним
и за прочими вышлет лошадей через неделю.
Благодаря этой репутации она просидела в девках до тридцати лет, несмотря на то, что
отец и мать, чтоб сбыть ее с рук, сулили за ней приданое, сравнительно более ценное, нежели за другими
дочерьми.
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был одним из взысканных фортуною
и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много детей — сын
и девять
дочерей, то
отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился на степень дворянина средней руки. Это заставило его подумать о выгодном браке,
и, будучи уже сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой
дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею богатое приданое.
Соседки расходились,
и в сердце пьяницы поселялась робкая надежда. Давно, признаться, она уж начала мечтать о Михаиле Золотухине — вот бы настоящий для Клавденьки муж! — да посмотрит, посмотрит на дочку, вспомнит о покойном муже, да
и задумается. Что, ежели в самом деле
отец свой страшный недуг
дочери передал? что, если она умрет? Куда она тогда с своей пьяной головой денется? неужто хоть одну минуту такое несчастье переживет?!