Неточные совпадения
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлечением; ему не позабыться
в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного
суда, лицемерно-бесчувственного современного
суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья,
отведет ему презренный угол
в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта.
— Ну да. Ему даже
судом пригрозили за какие-то служебные промахи. С банком тоже не вышло: кому-то на ногу или на язык наступил. А — жалко его, умный! Вот, все ко мне ходит душу
отводить. Что —
в других странах
отводят душу или — нет?
«
Отвези в последний раз
в Саймонстоун, — сказал я не без грусти, — завтра утром приезжай за нами». — «Yes, sir, — отвечал он, — а знаете ли, — прибавил потом, — что пришло еще русское
судно?» — «Какое? когда?» — «Вчера вечером», — отвечал он.
Был туман и свежий ветер, потом пошел дождь. Однако ж мы
в трубу рассмотрели, что
судно было под английским флагом. Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку и штурманского офицера
отвести от мели. Часа через два корабль стоял уже близ нас на якоре.
Здесь царствовала такая прохлада, такая свежесть от зелени и с моря, такой величественный вид на море, на леса, на пропасти, на дальний горизонт неба, на качающиеся вдали
суда, что мы,
в радости, перестали сердиться на кучеров и велели дать им вина,
в благодарность за счастливую идею
завести нас сюда.
Мы повели гостей
в капитанскую каюту: там дали им наливки, чаю, конфект. Они еще с лодки все показывали на нашу фор-брам-стеньгу, на которой развевался кусок белого полотна, с надписью на японском языке «
Судно российского государства». Они просили списать ее, по приказанию разумеется, чтоб
отвезти в город, начальству.
Людей, как это они всегда делают,
отвели на один из Зондских островов
в плен, а
судно утопили.
Другой переводчик, Эйноске, был
в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же
провожают в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы
в Едо не были, а только
в его заливе, который мелководен, и на
судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Вдруг послышались пушечные выстрелы. Это
суда на рейде салютуют
в честь новорожденной принцессы. Мы поблагодарили епископа и простились с ним. Он
проводил нас на крыльцо и сказал, что непременно побывает на рейде. «Не хотите ли к испанскому епископу?» — спросил миссионер; но был уже час утра, и мы отложили до другого дня.
Хватают до по
судам, по попам — по книжникам, по фарисеям и
водят;
в сумасшедший дом сажали.
— Я вам скажу и
провожу вас сам после заседания. Прокурора теперь и нет еще. А после заседания. А теперь пожалуйте
в суд. Сейчас начинается.
Река Мутухе (по-удэгейски — Ца-уги) впадает
в бухту Опричник (44° 27' с. ш. и 39° 40'
в. д. от Гринвича), совершенно открытую со стороны моря и потому для стоянки
судов не пригодную. Глубокая
заводь реки, сразу расширяющаяся долина и необсохшие болота вблизи моря указывают на то, что раньше здесь тоже был залив, довольно глубоко вдававшийся
в сушу. По береговым валам около самой бухты растет ползучий даурский можжевельник, а по болотам — кустарниковая береза с узкокрылыми плодами.
Попадется ли мертвое тело исправнику со становым, они его
возят две недели, пользуясь морозом, по вотским деревням, и
в каждой говорят, что сейчас подняли и что следствие и
суд назначены
в их деревне. Вотяки откупаются.
Едва я успел
в аудитории пять или шесть раз
в лицах представить студентам
суд и расправу университетского сената, как вдруг
в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом
в руке — меня взять и
свести в карцер. Часть студентов пошла
провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
В то время дела такого рода считались между приказною челядью лакомым кусом.
В Щучью-Заводь приехало целое временное отделение земского
суда, под председательством самого исправника. Началось следствие. Улиту вырыли из могилы, осмотрели рубцы на теле и нашли, что наказание не выходило из ряду обыкновенных и что поломов костей и увечий не оказалось.
Какие молодцы попадали сюда на службу уже после реформы 1884 г., видно из приказов о смещении с должностей, о предании
суду или из официальных заявлений о беспорядках по службе, доходивших «до наглого разврата» (приказ № 87-й 1890 г.), или из анекдотов и рассказов, вроде хотя бы рассказа о каторжном Золотареве, человеке зажиточном, который
водил компанию с чиновниками, кутил с ними и играл
в карты; когда жена этого каторжника заставала его
в обществе чиновников, то начинала срамить его за то, что он
водит компанию с людьми, которые могут дурно повлиять на его нравственность.
Дело
в том, что Петр Ильич пьянствует, тиранит жену, бросает ее,
заводит любовницу, а когда она, узнав об этом обстоятельстве, хочет уйти от него к своим родителям, общий
суд добрых стариков признает ее же виновною…
— Я достал, — отвечал арестант откровенно. — Меня к допросу тоже
в суд водили, я шел по площади да и словил их, принес сюда
в рукаве; тут они и яички у нас нанесли и новых молодых вывели.
— Дьяволы экие,
завели каких собак; я вот всех вас
в суд представлю!
Когда случилось убийство Петра Николаича и наехал
суд, кружок революционеров уездного города имел сильный повод для возмущения
судом и смело высказывал его. То, что Тюрин ходил
в село и говорил с крестьянами, было выяснено на
суде. У Тюрина сделали обыск, нашли несколько революционных брошюр, и студента арестовали и
свезли в Петербург.
Ее всё подбивали тащить мужа
в суд,
завести историю.
Затем, хотя ему было запрещено пользоваться
судном для своих целей, Гез открыто заявил право собственности и
отвел «Бегущую»
в другой порт. Обстоятельства дела не позволяли обратиться к
суду.
В то время Сениэль надеялся, что получит значительную сумму по ликвидации одного чужого предприятия, бывшего с ним
в деловых отношениях, но получение денег задержалось, и он не мог купить у Геза свой собственный корабль, как хотел. Он думал, что Гез желает денег.
Это равнодушие, кажется, понравилось Фрею, хотя он по привычке и не высказал своих чувств. Он вообще напоминал одного из тех лоцманов, которые всю жизнь
проводят чужие
суда в самых опасных местах и настолько свыкаются с своим ответственным и рискованным делом, что даже не чувствуют этого.
Этот разговор я слышал еще накануне, после ужина. Путина,
в которую я попал, была случайная. Только один на всей Волге старый «хозяин» Пантелей из-за Утки-Майны
водил суда народом, по старинке.
Я спрашивал об этом на пристанях — надо мной смеялись. Только один старик, лежавший на штабелях теса, выгруженного на берег, сказал мне, что народом редко
водят суда теперь, тащат только маленькие унжаки и коломенки, а старинных расшив что-то давно уже не видать, как
в старину было.
— Утром, когда я еще спал, пришли карабинеры и
отвели меня к маршалу, [Маршал — здесь фельдфебель карабинеров.] куму Грассо. «Ты честный человек, Чиро, — сказал он, — ты ведь не станешь отрицать, что
в эту ночь хотел убить Грассо». Я говорил, что это еще неправда, но у них свой взгляд на такие дела. Два месяца я сидел
в тюрьме до
суда, а потом меня приговорили на год и восемь. «Хорошо, — сказал я судьям, — но я не считаю дело конченным!»
И не думайте! он вас этой десятинкой так поработит, а ежели вы чуть противное слово скажете, так вас по
судам из-за нее
водить начнет, что рады-радехоньки будете, ежели вас только
в места не столь отдаленные ушлют!
— Ничего, отдышалась немного… Сидит, улыбается. Лечат её чем-то… молоком поят… Хренову-то попадёт за неё!.. Адвокат говорит — здорово влепят старому чёрту…
Возят Машку к следователю… Насчёт моей тоже хлопочут, чтобы скорее
суд… Нет, хорошо у них!.. Квартира маленькая, людей — как дров
в печи, и все так и пылают…
Бред продолжался всё время. Она не узнавала никого.
В тот же день, к полдню, она померла. Меня прежде этого,
в 8 часов,
отвели в часть и оттуда
в тюрьму. И там, просидев 11 месяцев, дожидаясь
суда, я обдумал себя и свое прошедшее и понял его. Начал понимать я на третий день. На третий день меня
водили туда…
В суде начальство хотело было
провести и посадить Тюменева на одно из почетных мест, но он просил позволить ему сесть где приведется, вместе с своими знакомыми; таким образом, он и все прочее его общество очутились на самой задней и высокой скамейке…
Воевода Полуект Степаныч,
проводив дьячка Арефу, отправился
в судную избу производить
суд и расправу, но сегодня дело у него совсем не клеилось. И жарко было
в избе, и дух тяжелый. Старик обругал ни за что любимого писчика Терешку и вообще был не
в духе. Зачем он
в самом-то деле выпустил Арефу? Нагонит игумен Моисей и поднимет свару, да еще пожалуется
в Тобольск, — от него все станет.
В нижней клети усторожской
судной избы сидели вместе башкир-переметчик Аблай, слепец Брехун, беломестный казак Тимошка Белоус и дьячок из Служней слободы Прокопьевского монастыря Арефа. Попали они вместе благодаря большому
судному делу, которое вершилось сейчас
в Усторожье воеводой Полуектом Степанычем Чушкиным. А дело было не маленькое. Бунтовали крестьяне громадной монастырской вотчины. Узники прикованы были на один железный прут. Так их
водили и на допрос к воеводе.
Тут какой-то добрый человек и надоумил бабенок:
завели они эту самую Маремьяну
в лес да своим
судом…
Весь следующий день
провел Иван Иванович как
в лихорадке. Ему все чудилось, что ненавистный сосед
в отмщение за это, по крайней мере, подожжет дом его. И потому он дал повеление Гапке поминутно обсматривать везде, не подложено ли где-нибудь сухой соломы. Наконец, чтобы предупредить Ивана Никифоровича, он решился забежать зайцем вперед и подать на него прошение
в миргородский поветовый [Поветовый — уездный.]
суд.
В чем оно состояло, об этом можно узнать из следующей главы.
Иван Ильич,
проведши утро
в суде, возвращался к обеду, и первое время расположение его духа было хорошо, хотя и страдало немного именно от помещения.
Он едва-едва успел уговорить одного лодочника
свезти его
в родной город, с прокормом за последние находившиеся у него
в кармане три целковых, и то потому только так дешево, что он взялся вместе с тремя другими мужиками грести вместо бурлаков на
судне, а
в случае надобности, при противном ветре, тянуть даже бечевую.
Между тем пьеса развивалась, обвинение шло вперед, бальи [судья (от фр. bailli).] хотел его для наказания неприступной красавицы; черные люди
суда мелькали по сцене, толковали так глубокомысленно, рассуждали так здраво, — потом осудили невинную Анету, и толпа жандармов повела ее
в тюрьму… да, да, вот как теперь вижу, бальи говорит: «Господа служивые,
отведите эту девицу
в земскую тюрьму», — и бедная идет!
— Скорняков боится, уже пустил слух, что этой зимою начнёт
сводить лес свой, — хочет задобрить народ, чтобы молчали про шинок-то, — работа, дескать, будет. А Астахов кричит — врёт он, лес у нас с ним общий, не деленый, ещё тяжба будет
в суде насчёт границ… Не знают мужики, чью руку держать, а
в душе всем смерть хочется, чтобы оба сгинули!
Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит
в том, чтобы
провожать суда, идущие через опасные для прохода места.
Наши речные лоцманы — люди простые, не ученые,
водят они
суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, все это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но
в своем роде лоцманы — очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И все это
в простоте и
в смирении — бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
Водит он армии;
в море
судамиПравит;
в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
До праздника с работой управились… Горянщину на пристань
свезли и погрузили ее
в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили… С Низу письма получены: на
суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу
в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.
У входа
в подклет старый Пантелей бережно укладывал разобранную посуду по щепяным коробам,
в каких обыкновенно
возят ее по дорогам и на
судах.
Не судила, не рядила за скитскою трапезой братчина — свой
суд матери сказывали: «Кто Бога боится, тот
в церковь не ходит, с попами, с дьяками хлеб-соль не
водит…» И те суды-поученья, сладким кусом да пьяным пойлом приправленные, немало людей от церквей отлучали.
Войдя
в зал
суда, я не узнал Урбенина: он совершенно поседел и постарел телом лет на двадцать. Я ожидал прочесть на лице его равнодушие к своей судьбе и апатию, но ожидания мои были ошибочны, — Урбенин горячо отнесся к
суду: он
отвел трех присяжных, давал длинные объяснения и допрашивал свидетелей; вину свою отрицал он безусловно и каждого свидетеля, говорившего не за него, допрашивал очень долго.
Царевича схватили,
отвели в тюрьму и два дня не давали ему пищи. На третий день пришли за царевичем и повели его на
суд. Народа собралось много слушать, как будут судить царевича.
«Как удивились бы вы, дорогой дядя, увидав вместо полуголого короля, которого мертвецки пьяного после обеда у вас на шлюпке, вы приказали
свезти на берег, и вместо нескольких королев, подплывавших к
судну, только одну, одетую со вкусом и принимавшую
в тронной зале, и короля
в красивом шитом мундире, побывавшего
в Европе, получившего кое-какое образование и правящего своим добродушным народом при помощи парламента.
Гостей
провели по корвету, затем, когда все поднялись наверх, пробили артиллерийскую тревогу, чтобы показать, как военное
судно быстро приготовляется к бою, и потом повели
в капитанскую каюту, где был накрыт стол, на котором стояло множество бутылок, видимо обрадовавших племянника, дядю и руководителя внешней и внутренней политикой Гавайского королевства.
— Зачем ему бежать? У нас матросам, кажется, недурно живется, и я почти уверен, что никто не захочет убежать. Вернее, что его напоили,
свезли куда-нибудь ночью на купеческий корабль, и он проснулся
в океане среди чужих людей невольным матросом чужого
судна. Жаль беднягу…
На рейде и
в гавани С.-Франциско была масса
судов всевозможных форм и конструкций, начиная с пузатого, неуклюжего «китобоя» и кончая длинными, стройными американскими быстроходными клиперами, которые, несмотря на то что они парусные, на срок
возят грузы из Калифорнии
в Китай и обратно. Несколько военных
судов различных наций выделялись своим более изящным видом и выправленным рангоутом.