Неточные совпадения
Ни раса, ни территория, ни
язык, ни религия не являются признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее
определении.
Когда составили
определение, Кирсанов позвонил слугу и попросил его позвать Полозова в зал консилиума. Полозов вошел. Важнейший из мудрецов, приличным грустно — торжественным
языком и величественно — мрачным голосом объявил ему постановление консилиума.
Мартын Степаныч провел у себя за ухом и, видимо, постарался перевести известное
определение идеи, что она есть абсолютное тожество мысли с предметностью, на более понятный для Аггея Никитича
язык.
Не есть ли предлагаемое нами
определение только переложением на обыкновенный
язык того, что высказывается в господствующем
определении терминологией) спекулятивной философии?
Переходим к другому
определению возвышенного: «возвышенное есть проявление идеи бесконечного» [выражаясь гегелевским
языком], или, выражая эту философскую формулу обыкновенным
языком: «возвышенное есть то, что возбуждает в нас идею бесконечного».
Очень легко показать неприложимость к возвышенному
определения «возвышенное есть перевес идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это, объяснив, что от перевеса идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным
языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в природе органической, над законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное и безобразное).
Двойная цель издания вполне объясняет нам, почему в «Собеседнике» рядом со статьями о нравах встречаются
определения синонимов, вместе с лучшими поэтическими произведениями того времени — филологические исследования о свойствах славянского
языка или критики, в которых «ни единое е, ни единое и, нечаянно, не у места поставленные в «Собеседнике», не пропущены».
Теория Шлейермахера, выражаясь современным философским
языком, есть воинствующий психологизм, ибо «чувство» утверждается здесь в его субъективно-психологическом значении, как сторона духа, по настойчиво повторяемому
определению Шлейермахера (см. ниже), а вместе с тем здесь все время говорится о постижении Бога чувством, другими словами, ему приписывается значение гносеологическое, т. е. религиозной интуиции [Только эта двойственность и неясность учения Шлейермахера могла подать повод Франку истолковать «чувство» как религиозную интуицию, а не «сторону» психики (предисл. XXIX–XXX) и тем онтологизировать психологизмы Шлейермахера, а представителя субъективизма и имманентизма изобразить пик глашатая «религиозного реализма» (V).], а именно это-то смещение гносеологического и психологического и определяется теперь как психологизм.
Примеры, приведенные Булгаковым: бесконечное, неограниченное, бесформенное (греч.).]), но оно также может означать и отсутствие
определения, неопределенность как состояние потенциальности, невыявленности, а не как принципиальную неопределимость, соответствуя греческому μη, которое в данном случае должно быть передано как еще не, или пока не, или же уже не [Как известно, греческий
язык знает и третий оттенок отрицания, именно оц оно указывает на отсутствие данного, определенного свойства, имеет конкретное содержание: не то, не эщо.
Приведем некоторые основные
определения, сюда относящиеся [Не владея достаточно еврейским
языком, я лишен, к сожалению, возможности пользоваться оригинальным текстом Каббалы и беру настоящие отрывки из переводов, в частности из Erich Bischoff.
Идя этим путем, мы неизбежно приходим к апофатическому
определению, что на
языке сущего Божество есть «подлинное ничто» [Св. Максим комментирует понятие αυτό το ουδέν: «Что Бог есть ничто (ουδέν), надо понимать в том смысле, что Он ничто (μηδέν) из существующего, ибо выше всего виновник всего, почему богословы говорят, что Бог везде и нигде.
— И он прав. Ни один и ни одна из вас не сделают этого
определения, ни на русском, ни на французском
языке.
И
определение писалось Подсохиным, сколько возможно ему было преодолеть натуру, простым, понятным
языком, без авторского пошиба.
Виктор Гарин, вернувшись из Москвы, был неузнаваем: он видимо не находил себе места в родном Петербурге и был в каком-то чаду. С отпуском и без отпуска ездил он то и дело в Москву поклониться новому кумиру — Пальм-Швейцарской, терся в ее гостиных, в кругу ее многочисленных обожателей, видное место среди которых стал за последнее время занимать актер Матвей Иванович Писателев. Его отличала «божественная». Злые
языки шли даже далее в точном
определении их отношений и этого отличия.