Неточные совпадения
Летом, до поступления в казенное заведение, я совсем в Москве не бывал, но, чтобы не возвращаться к этому
предмету, забегу несколько вперед и расскажу мою первую поездку в «сердце России», для
определения в шестиклассный дворянский институт, только что переименованный из университетского пансиона.
Зная, что противоречие, существующее между учением Христа, которое мы на словах исповедуем, и всем строем нашей жизни нельзя распутать словами и, касаясь его, можно только сделать его еще очевиднее, они с большей или меньшей ловкостью, делая вид, что вопрос о соединении христианства с насилием уже разрешен или вовсе не существует, обходят его [Знаю только одну не критику в точном смысле слова, но статью, трактующую о том же
предмете и имеющую в виду мою книгу, немного отступающую от этого общего
определения.
Образцом того полного отсутствия какого-нибудь подобия
определения того, что понимается под словом «ересь», может служить суждение об этом
предмете ученого историка христианства Е. de Pressensé в его «Histoire du Dogme» с эпиграфом «Ubi Christus, ibi Ecclesia» (Paris, 1869).
В самом деле, что такое ересь? Перечитайте все богословские сочинения, трактующие о ересях, о том
предмете, который первый представляется для
определения, так как каждое богословие говорит об истинном учении среди окружающих его ложных, т. е. ересей, и нигде не найдете даже подобия какого-нибудь
определения ереси.
Как ни трудно подчиняется этот
предмет цифирным
определениям, но несомненно, что такие
определения существуют, а следовательно, статистика, даже самая скромная, не имеет ни малейшего права игнорировать их.
Выражение: «прекрасным называется полное проявление идеи в отдельном
предмете» — вовсе не
определение прекрасного.
Определение [Гегеля] прекрасного, как полного соответствия отдельного
предмета с его идеею, слишком широко.
После такого решения надобно было исследовать понятия возвышенного и трагического, которые, по обыкновенному
определению прекрасного, подходят под него, как моменты, и надобно было признать, что возвышенное и прекрасное — не подчиненные друг другу
предметы искусства.
Но если по
определениям прекрасного и возвышенного, нами принимаемым, прекрасному и возвышенному придается (независимость от фантазии, то, с другой стороны, этими
определениями выставляется на первый план отношение к человеку вообще и к его понятиям тех
предметов и явлений, которые находит человек прекрасными и возвышенными: прекрасное то, в чем мы видим жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она радует нас; великое то, что гораздо выше
предметов, с которыми сравниваем его мы.
Очень легко показать неприложимость к возвышенному
определения «возвышенное есть перевес идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это, объяснив, что от перевеса идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в
предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в природе органической, над законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное и безобразное).
«прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот
предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни», — кажется, что это
определение удовлетворительно объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство прекрасного. Проследим главные проявления прекрасного в различных областях действительности, чтобы проверить это.
Из этого основного воззрения следуют дальнейшие
определения: прекрасное tcnm идея в форме ограниченного проявления; прекрасное есть отдельный чувственный
предмет, который представляется чистым выражением идеи, так что в идее не остается ничего, что не проявлялось бы чувственно в этом отдельном
предмете, а в отдельном чувственном
предмете нет ничего, что не было бы чистым выражением идеи, Отдельный
предмет в этом отношении называется образом (das Bild).
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля
определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном
предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
Наконец, ближайшим образом мысль о том, что прекрасное есть чистая форма, вытекает из понятия, что прекрасное есть чистый призрак; а такое понятие — необходимое следствие
определения прекрасного как полноты осуществления идеи в отдельном
предмете и падает вместе с этим
определением.
2) Истинное
определение прекрасного таково: «прекрасное есть жизнь»; прекрасным существом кажется человеку то существо, в котором си видит жизнь, как он ее понимает; прекрасный
предмет — тот
предмет, который напоминает ему о жизни.
Вообще в разных
определениях и мнениях г. Жеребцова видна крайняя незрелость мысли и шаткость его убеждений, происходящая, может быть, от непривычки к рассуждениям о
предметах отвлеченных, а может быть — и от той же причины, по которой у г. Жеребцова англичане рассуждают так отлично…
С. 324.], «представление мое есть образ, как он возвышен уже до формы всеобщности мысли, так что удерживается лишь одно основное
определение, составляющее сущность
предмета и предносящееся представляющему духу» (84) [Ср. там же.
Разум, предоставленный своим силам, может и должен идти лишь апофатическим путем, положительные же
определения Божества могут составлять только
предмет откровения и содержатся в Слове Божием, где сообщаются различные имена Божий; анализу значения этих имен и посвящен трактат.
Она со временем определит это. Если же спросить, чем руководствоваться в
определении законности и незаконности потребностей? то на это смело отвечают: изучением потребностей. Но слово потребность имеет только два значения: или условие существования, а условий существования каждого
предмета бесчисленное количество, и потому все условия не могут быть изучены, или требование блага живым существом, познаваемое и определяемое только сознанием и потому еще менее могущее быть изученным опытной наукой.
Предметы мы видим вне себя потому, что мы видим их в своих глазах и жизнь мы знаем вне себя потому только, что мы ее знаем в себе. И видим
предметы мы только так, как мы их видим в своих глазах, и определяем мы жизнь вне себя только так, как мы ее знаем в себе. Знаем же мы жизнь в себе, как стремление к благу. И потому, без
определения жизни как стремления к благу, нельзя не только наблюдать, но и видеть жизнь.
Первый и главный акт нашего познания живых существ тот, что мы много разных
предметов включаем в понятие одного живого существа, и это живое существо исключаем из всего другого. И то и другое мы делаем только на основании всеми нами одинаково сознаваемого
определения жизни, как стремления к благу себя, как отдельного от всего мира существа.
Движение в высоту
предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости, будет точным подобием отношения истинной жизни человеческой к жизни животной личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение
предмета к верху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с
определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования личности.