Неточные совпадения
Но Коля и сам держал его на почтительном расстоянии, уроки готовил отлично, был в классе вторым учеником,
обращался к Дарданелову сухо, и весь класс твердо верил, что во всемирной
истории Коля так силен, что «собьет» самого Дарданелова.
И на протяжении всей
истории философской мысли
обращались к самопознанию как пути
к познанию мира.
Стабровский почуял что-то неладное во всей этой глупой
истории и
обратился к Кочетову.
Когда приходит Иванов и, ничего не зная о происшедшей
истории, с недоумением смотрит на Брускова, Тит Титыч
обращается к нему с такой речью: «Ты что на меня смотришь?
Теперь я
к вам
обращаюсь с просьбой: сделайте мне одолжение — пришлите на время портреты, нарисованные покойным Николаем. Я недолго задержу их и с благодарностью возвращу их вам сохранно… Позвольте надеяться, что вы… исполните мою просьбу… Мне хотелось бы скорей получить портреты… [Пущин хотел иметь снимки с этих портретов для своего собрания рисунков по
истории декабристов.]
Меня удивил твой вопрос о Барятинском и Швейковском. И тот и другой давно не существуют. Один кончил жизнь свою в Тобольске, а другой — в Кургане. Вообще мы не на шутку заселяем сибирские кладбища. Редкий год, чтоб не было свежих могил. Странно, что ты не знал об их смерти. Когда я писал
к тебе, мне и не пришло в мысль
обратиться к некрологии, которая, впрочем, в нашем кругу начинает заменять
историю…
Для достижения первой цели конгресс
обращается к учителям
истории,
к женщинам и
к духовенству с советом проповедовать людям каждое 3-е воскресенье декабря зло войны и благо мира; для достижения второй — конгресс
обращается к правительствам, предлагая им разоружение и замену войны арбитрацией.
— Вы всё со мной согласны! даже тошно становится, — заметил Фома. — Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, — продолжал он после некоторого молчания, снова
обращаясь к Обноскину, — если я и уважаю за что бессмертного Карамзина, то это не за
историю, не за «Марфу Посадницу», не за «Старую и новую Россию», а именно за то, что он написал «Фрола Силина»: это высокий эпос! это произведение чисто народное и не умрет во веки веков! Высочайший эпос!
— Нет? — подхватила Дэзи тоном выше. — Давайте расскажем Гарвею о Фрези Грант. Ну, Больт, —
обратилась она
к матросу, стоявшему у борта, — это по твоей специальности. Никто не умеет так рассказать, как ты,
историю Фрези Грант. Сколько раз ты ее рассказывал?
— Мы, дачницы, затеваем здесь спектакль для детей, — сказала она. — Уже все есть у нас — и театр, и актеры, остановка только за пьесой. Прислали нам десятка два разных пьес, но ни одна не годится. Вот вы любите театр и хорошо знаете
историю, —
обратилась она
к Ярцеву, — напишите-ка нам историческую пьесу.
Прежде всего, я, разумеется,
обратился за разрешением этих вопросов
к истории нашей общественности.
— Вино-с это
историю имеет!.. — произнес Янсутский,
обращаясь более
к Тюменеву. — Оно еще существовало, когда англичане брали Гибралтар. Как вы находите его? — заключил он, относясь уже
к Бегушеву.
Мать
обратилась к Бенису и так мастерски написала
историю моей болезни, что доктор пришел в восхищение от ее описания, благодарил за него, прислал мне чай и пилюли и назначил диету.
В отношении же дам своих они вели себя несколько различно: Бахтиаров молчал и даже иногда зевал, но зато рекой разливался Масуров: он говорил даме, что очень любит женские глаза, что взгляд женщины для него невыносим, что он знал одну жидовочку и… тут он рассказал такую
историю про жидовку, что дама не знала — сердиться на него или смеяться; в промежутках разговора Масуров
обращался к Бахтиарову и спрашивал его вслух, знает ли он романс: «Ах, не глядите на меня, вы, пламенные очи», и в заключение объявил своей даме, что он никогда не забудет этой мазурки и запечатлел ее в сердце.
Мы хотели указать на наших ученых — на то, как г. Вельтман считал Бориса Годунова дядею Федора Ивановича; как г. Сухомлинов находил черты народности у Кирилла Туровского, потому что у него, как и в народных песнях, говорится: весна пришла красная; как г. Беляев доказывал, что древнейший способ наследства — есть наследство по завещанию; как г. Лешков утверждал, что в древней Руси не
обращались к знахарям и ворожеям, а
к врачу, который пользовался особенным почтением; как г. Соловьев (в «Атенее») уличал г. Устрялова в том, что он вместо
истории Петра сочинил эпическую поэму, даже с участием чудесного; как г. Вернадский сочинил
историю политической экономии по диксионеру Коклена и Гильомена; как г.
— Да вы расскажите, Василий Спиридонович, как эта вся
история вышла… —
обратился я
к г-ну Кругликову.
Обращусь ли
к истории отечественной? что скажу я после Татищева, Болтина и Голикова? и мне ли рыться в летописях и добираться до сокровенного смысла обветшалого языка, когда не мог я выучиться славянским цыфрам?
Но кончим этот скучный эпизод
И
обратимся к нашему герою.
До этих пор он не имел забот
Житейских и невинною душою
Искал страстей, как пищи. Длинный год
Провел он средь тетрадей, книг,
историй,
Грамматик, географий и теорий
Всех философий мира. Пять систем
Имел маркиз, а на вопрос: зачем?
Он отвечал вам гордо и свободно:
«Monsieur, c'est mon affaire» — так мне угодно!
Это
история самая комическая, ваше превосходительство! — вскричал Иван Андреевич, с умоляющим видом
обращаясь к супруге.
Но об этом речь впереди; я могу себя утешить, что, занимаясь
историей моей жизни, я еще не раз встречу удобный случай
обратиться к этим мыслям, — а теперь буду непрерывно продолжать мое повествование, дошедшее до события, которое я должен назвать первою моею катастрофою.
— Вы уж слишком, Василий Иваныч! — заговорил Кузьмичев, и тут только его обыкновенно смешливые глаза
обратились к Теркину с более искренним приветом. — Канючить я не люблю, но положение мое из-за той глупой
истории с Перновским так покачнулось, что просто и не знаю, как быть.
Пора было подумать о кандидатской диссертации и решить,
к какому профессору
обратиться за темой. Меня больше всего привлекал на нашем историческом отделении профессор В. Г. Васильевский, читавший среднюю
историю. У него я и собирался писать диссертацию. Но я уже рассказывал: после позорнейшего ответа на его экзамене мне стыдно было даже попасться ему на глаза, не то, чтобы работать у него.
«Кланяюсь Вашему философскому колпаку, —
обращается Белинский
к Гегелю, — но со всем подобающим Вашему философскому филистерству уважением, честь имею донести Вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, — я и там попросил бы отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и
истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции Филиппа II и пр., и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой.
Он хочет
обращаться к черни,
к низам и верит, что взбунтовавшаяся чернь, сбросив все оковы
истории и цивилизации, создаст лучшую, вольную жизнь.
В преклонных летах
обратился он
к русскому читателю с своей исповедью «Лучше поздно, чем никогда», где и рассказал
историю развития своего творчества.
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю
историю слепоты несчастной девочки, он спрашивал совета у князя Виталия,
к какому врачу
обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
— Вам что до других за дело? Не мешайтесь в
историю, — прошипел сквозь зубы,
обращаясь к ней Владимир Николаевич.
Иногда профессор
истории, среди красноречивого повествования о победах Александра Великого, от которых передвигался с места на место парик ученого, густые брови его колебались, подобно Юпитеровым бровям в страх земнородным, и кафедра трещала под молотом его могущей длани, — иногда, говорю я, великий педагог умильно
обращался к Адольфу со следующим возгласом...
Ни от государя Александра Павловича, ни от Голицына с их туманными идеалами нельзя было и ожидать, чтобы они, огорчась церковным бесчинством,
обратились за поправлением этого горя
к общецерковной помощи, т. е.
к приходу, ибо это не было, как выше сказано, в их вкусе, да и — как мы видели из
истории у Спаса в Наливках — приход действительно мог казаться очень ненадежным.
— André, [Андрей,] — сказала его жена,
обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она
обращалась и
к посторонним, — какую
историю нам рассказал виконт о m-llе Жорж и Бонапарте!
— Сколько их наехало теперь, этих сосланных! — заметил другой. — Право, их меньше, кажется, было сослано, чем вернулось. Да, Жикинский, расскажи-ка эту
историю за восемнадцатое число, —
обратился он
к офицеру стрелкового полка, слывшему за мастера рассказывать.
За разрешением этих вопросов мы
обращаемся к науке
истории, имеющей целью самопознание народов и человечества.