Сцена и жизнь
1898
XIII. Скатертью дорога
Заседание в самом деле было бурное.
По прочтении отчета, со всех сторон послышались возгласы.
Громче всех раздавались голоса Петрова-Курского и Городова.
— Неправда, неправда, вы подтасовали счета! — слышались крики.
— Это оскорбление личности! — старался перекричать Шмель, читавший отчеты.
— Вашей рукой счета переправлены. Какой вы эконом! — раздался громкий голос Городова.
— Вам самому хочется в экономы попасть, по этой причине я и не гожусь, — отпарировал Борис Александрович.
— Не ваше дело, чего я хочу, но во всяком случае брать жалованье с общества не стану, — наступал на него тот.
— Я и не беру. Неправда. Не беру.
— Господа, господа, потише, замолчите! — вступился Бежецкий.
— Не хочу я молчать. Вы, конечно, будете за него заступаться. Куда годны такие распорядители? — горячился Михаил Николаевич.
— Перестаньте, Городов! — перебил его Владимир Николаевич.
— Не делайте скандала, Городов! Зачем скандал? — увещевал его Бабочкин. — Не живется покойно! — добавил он как бы про себя.
— Господа, что же вы молчите! Наши деньги летят, а все молчат! — воскликнул Городов.
— Вы оскорбляете, — начал было Шмель.
— Не оскорблять, а выгнать вас за это надо! — крикнул Михаил Николаевич.
— Выгнать, выгнать! — послышались сначала робкие голоса, а потом они стали все смелее и громче.
— Вот скандал! — захлебывался с восторгом Вывих. — Что завтра я напишу, что напишу!
— Вон, вон! — послышалось несколько голосов.
— Да, вон, нам воров не надо! Баллотировать.
— Баллотировать, баллотировать! — подхватили голоса.
— Постойте, постойте, господа! Вы меня этим оскорбляете, — заявил Владимир Николаевич.
— Господа, не оскорбляйте его недоверием. Это нехорошо! — заявила Щепетович, сидевшая около Бежецкого.
— Так не молчать же всем из-за того, что вы оскорбляетесь, — возразила громко Крюковская, окинув ее злым взглядом, — дело важнее вас.
Бежецкий с ненавистью посмотрел на нее.
— Правда! Правда, Надежда Александровна! — закричал Сергей Сергеевич.
— Мы верных отчетов требуем, — вступился Городов.
— И вы обязаны их дать, — в упор сказала Владимиру Николаевичу Крюковская.
— Имеем на то право! — высказался Чадилкин.
— Юридическое право, — подтвердил Михаил Николаевич.
— Имеем право, имеем право! — послышались крики.
— Конечно, имеете, и требуйте, господа! — обратилась к собранию Надежда Александровна.
— Требуем! Требуем! — раздались крики.
— Вам что до других за дело? Не мешайтесь в историю, — прошипел сквозь зубы, обращаясь к ней Владимир Николаевич.
— Я о деле говорю, — каким-то неестественным голосом крикнула она, — оно мне дороже всего. Напрасно думаете, что я уж и на это права не имею и разум настолько потеряла, что и об искусстве забыла. Оно для меня выше всего и, конечно, выше ваших личных интересов.
— Да, дело выше личностей! — подтвердил Сергей Сергеевич.
— А у нас о нем не думают. Я один только думаю, — кричал Городов.
— Да никто не думает и даже те, кто управляет. Это для общества постыдно, господа! — крикнула снова Крюковская.
— Надо это изменить, господа! — заявил вышедший вперед Исаак Соломонович. — Общественное благосостояние выше всего, и требует…
Он не успел договорить, как его перебила Лариса Алексеевна.
— Исаак Соломонович! На пару слов.
Они отошли в сторону и стали разговаривать вполголоса.
— Да, господа, пора нам опомниться наконец. Что делаем, мы деятели деятели «общества поощрения искусств»? Что мы поощряем?
Надежда Александровна указала головой в ту сторону, куда отошли Коган и Щепетович.
— Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели — об искусстве, вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.
— Общественное благосостояние требует, — снова заговорил Коган, оставив Ларису Алексеевну, — требует…
— Чтобы во главе стоял человек, занимающийся делом, — подсказывал ему Чадилкин.
— Да, делом, исключительно делом! — подтвердил Петров-Курский.
— Что, господа, долго разговаривать, баллотировать этот вопрос и все тут.
— Баллотировать, баллотировать! — подхватили почти все хором.
— Господа, прошу слова, прошу слова! — силился их перекричать Бежецкий.
Все постепенно смолкли.
— Несмотря на все мое желание быть полезным обществу, я вижу, что при настоящем положении дел, при таких беспорядках и при том, как ко мне относятся, я ничего сделать не могу и если общество желает меня оскорблять недоверием, сам попрошу уволить меня от ведения дел и звания председателя, или подчиниться моему умению и опытности. При таких условиях я могу управлять.
Он вызывающе посмотрел на собрание вообще, а на Крюковскую с особенности.
Когда он кончил, со всех сторон послышались крики:
— Браво, браво! Пора, давно пора уйти!..
Владимир Николаевич был поражен.
— Что это значит, господа? Браво и пора уйти. Я не понимаю… — растерянно начал он.
— А то, что вам пора уйти, — громко в упор кинула ему Надежда Александровна.
— Пора уйти. Пора! — раздались подтверждающие крики.
— Он не понимает, так растолкуйте ему… — со смехом кричали одни.
— Не хотим Бежецкого председателем! Что церемониться! — вопили другие.
— Это значит, что общество по обсуждении ваших поступков желает выбрать другого председателя, — выделился из толпы и важно произнес Коган.
— Что я вам говорила. Не слушали добрых советов, до чего довели, за дело! Доигрались, чем кончилось! — подошла и вполголоса начала говорить Бежецкому Крюковская.
— Оставьте меня!.. — он с ненавистью посмотрел на нее.
Кругом все еще продолжали шуметь.
— Если это так, — громко, после некоторой паузы, начал он, — то мне действительно остается только поблагодарить за оказанную мне в прошлом честь и отказаться. Я ясно вижу, что против меня велась интрига — сильная интрига. Я оклеветан и твердо убежден, что впоследствии общество оценит мои заслуги и раскается в своем поступке против меня, но тогда уже будет поздно…
Голос, в котором слышались злобные ноты, дрогнул.
— Я не приму этой чести, — продолжал он. — Засим, мне остается только раскланяться, взять шляпу и уйти… и я ухожу…
Он гордо выпрямился.
— Лариса Андреевна, вашу руку, я вас ввел, я и уведу, — обратился он к Щепетович.
— Извините — насмешливо отстранилась она от него, — я обещала поужинать с Исааком Соломоновичем.
Он не сказал ей ни слова, снова раскланялся перед собранием и медленной, гордой походкой вышел.
За ним с быстротой кошки, схватив портфель под мышку, выскочил из залы Шмель.
— На отказ нарвались! И тут отказ! — нервно расхохоталась Крюковская, указывая головой на Щепетович медленно проходившему мимо нее Бежецкому.
— С богом, счастливый путь! — раздались ему вслед насмешливые крики.
— Скатертью дорога! Мы и без них справимся, — хохотал Городов.
— Давно было это пора! — вторил ему Петров-Курский.
— Догадался, как проигрался! — покатывался со смеха Чадилкин.
— Уж начали издеваться! — презрительно оглядел толпу Бабочкин.
— Господа, теперь сведя счеты с прошлым, нужно подумать о настоящем, — возбужденным, ненатуральным голосом начала Надежда Александровна. — Надо забыть все, что было, и приняться за новое. Искусство должно быть у нас на первом плане, нашей единственной целью! Мы должны отрешиться от наших личных интересов и желаний, работая для общего дела. Для этой цели все надо принести в жертву. Что теперь делать? Кого выбирать? — вот вопросы.
— Надо просить занять пост председателя господина Величковского. Я тогда материально поддержу общество… Поддержу! — с важностью заявил Исаак Соломонович.
— Величковского! Величковского! — закричали почти все.
Он был избран единогласно.
После долгих отговорок, совещаний со своей племянницей, он согласился.
— А мне опять не удалось попасть, а хлопотал, ну все равно — хотя бы в экономы, — проворчал сквозь зубы Городов.
Общее собрание кончилось.
Все перешли в буфетные залы, обступили Величковского и беспрерывно приносили ему поздравления, жали руку.
— Теперь мы, знаете, поставим мою пьесу? — заискивающим голосом говорил ему Сергей Сергеевич.
— Неправда, прежде мой дебют в Адриене Лекуврер, — заявляла Дудкина, отстраняя Курского от Ивана Владимировича.
— Прежде всего надо перестроить сцену! — подступил к нему Чадилкин.
— Нет, до переделки поставим мою пьесу. Да еще, Иван Владимирович, могу я надеяться быть экономом? — подошел Городов.
— Господин Величковский, господин Величковский, у меня на нынешний год контракт есть — я служу, — пищала Щепетович.
— Да, Иван Владимирович, Лариса Алексеевна служит, — подтвердил Коган. — Пожалуйста, не забудьте, завтра вы у меня обедаете. У меня вина недавно из заграницы присланы. Мой погреб стоит…
Его перебил Вывих:
— Я завтра привезу вам мою статью прочесть о вашем выборе. В котором часу прикажете?
Появилось, по требованию Когана и других, шампанское.
Начались тосты.
Надежда Александровна стояла все время как окаменелая, но вдруг встрепенулась. Она взяла с подноса лакея бокал шампанского.
— Пожелаем Ивану Владимировичу серьезно и хорошо поставить наше дорогое дело. Пусть наш общий, единодушный выбор его председателем послужит прочным звеном к успеху дела и его процветанию. Пью за дело, господа!
Она выпила залпом бокал, но вдруг зашаталась и упала в страшном истерическом припадке.
Нервы ее не выдержали.