Неточные совпадения
Идем домой понурые…
Два старика кряжистые
Смеются… Ай, кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись: мы нищие —
Так тем
и отбоярились!
Подумал я тогда:
«
Ну,
ладно ж! черти сивые,
Вперед не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед не посрамимся мы,
Под розгами умрем...
—
Ну,
ну,
ладно, — не шумите, — откликнулся Бердников, легко дрыгая ногами, чтоб опустить взъехавшие брюки,
и уныло взвизгнул: — На какого дьявола она работает, а!
—
Ну —
ладно, — она встала. — Чем я тебя кормить буду? В доме — ничего нету, взять негде. Ребята тоже голодные. Целые сутки на холоде. Деньги свои я все прокормила.
И Настенка. Ты бы дал денег…
—
Ну —
ладно, пошли! — сказал он, толкнув Самгина локтем. Он был одет лучше Самгина —
и при выходе с кладбища нищие, человек десять стариков, старух, окружили его.
— Фантазия? — вопросительно повторил Лютов
и — согласился: —
Ну —
ладно, допустим!
Ну, а если так: поп — чистейшая русская кровь, в этом смысле духовенство чище дворянства — верно? Ты не представляешь, что поп может выдумать что-то очень русское, неожиданное?
—
Ну,
ладно, я не спорю, пусть будет
и даже в самом совершенном виде! — живо откликнулся Бердников
и, подмигнув Самгину, продолжал: — Чего при мне не случится, то меня не беспокоит, а до благоденственного времени, обещанного Чеховым, я как раз не дотяну. Нуте-с, выпьемте за прекрасное будущее!
— Сатира, карикатура… Хм?
Ну —
и ладно, дело не в этом, а в том, что вот я не могу понять себя. Понять — значит поймать. — Он хрипло засмеялся. — Я привык выдумывать себя то — таким, то — эдаким, а — в самом-то деле: каков я? Вероятно — ничтожество, но — в этом надобно убедиться. Пусть обидно будет, но надобно твердо сказать себе: ты — ничтожество
и — сиди смирно!
— Я его мало знаю.
И не люблю. Когда меня выгнали из гимназии, я думал, что это по милости Дронова, он донес на меня. Даже спросил недавно: «Ты донес?» — «Нет», — говорит. — «
Ну,
ладно. Не ты, так — не ты. Я спрашивал из любопытства».
—
И довольно продолжительный, если попадусь. Слушай, когда будет темно, мы поедем к дому княгини, ты вызовешь кого-нибудь на улицу, из людей, я тебе скажу кого, —
ну, потом увидим, что делать.
Ладно, что ли?
—
Ладно, — поощряет дедушка, — выучишься — хорошо будешь петь. Вот я смолоду одного архиерейского певчего знал — так он эту же самую песню пел…
ну, пел! Начнет тихо-тихо, точно за две версты, а потом шибче да шибче —
и вдруг октавой как раскатится, так даже присядут все.
—
Ну,
ладно,
ладно…
И так приедем.
—
Ну,
ну,
ладно… Притвори-ка дверь-то.
Ладно… Так вот какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня есть…
ну, наскребу тысяч с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего не останется. Жаль… Тоже наживал… да. Я
и хочу так сделать: переведу весь капитал на жену, а сам тоже буду векселя давать, как Ечкин. Ты ведь знаешь законы, так как это самое дело, по-твоему?
—
Ну,
ладно, прощай! — говорил он ему вместе досадливым
и презрительным голосом.
— А я так денно
и нощно об этом думаю! Одна подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу!
Ну, да
ладно. Давали христианскую цену — не взяли, так на предбудущее время
и пятидесяти копеек напроситесь. Нет ли еще чего нового?
—
Ну ладно.
И то сказать, окромя нас
и покупщиков-то солидных здесь нет. Испугать вздумали! нет, брат! ростом не вышли! Бунтовать не позволено!
Говорю вам так, потому что я сам попробовал воли,
и если вернулся назад, в загаженную клетку, то виною тому…
ну, да
ладно… все равно, вы понимаете.
Малявка. Только я ему говорю: помилосердуйте, мол, Яков Николаич, как же, мол, это возможно за целковый коровушку продать! у нас, мол, только
и радости!
Ну, он тутотка тольки посмеялся: «
ладно», говорит… А на другой, сударь, день
и увели нашу коровушку на стан. (Плачет.)
—
Ну,
и ладно выходит, — повторяет Алексей Дмитрии.
—
Ну вот, этак-то
ладно будет, — сказал он, переводя дух, — спасибо, баринушко, тебе за ласку. Грошиков-то у меня, вишь, мало, а без квасу
и идти-то словно неповадно… Спасибо тебе!
Растет наш брат, можно сказать, как крапива растет около забора: поколь солнышко греет —
ну,
и ладно; а не пригреет — худая трава из поля вон.
—
Ну,
и ладно выходит? — спрашивает Василий Николаич.
—
Ну,
ну,
ладно, матушка! Какие такие там «наши»! Тоже… туда же… Вели-ка подавать суп,
и будем обедать!
— Стало быть,
и с причиной бить нельзя?
Ну,
ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду не воровал."Ах! так ты еще запираться!"
И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он — вор, говорит,
и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
— Стало быть, про Людмилу Михайловну вспомнили? — сказал он нагло. —
Ну,
ладно, буду своего мальца присылать по вечерам, ежели свободно. Спесивы вы не к лицу. Впрочем, денег теперича я
и сам не дам, а это — вот вам!
Лягушка. Только шумели они, шумели — слышу, еще кто-то пришел. А это карась. Спасайтесь, кричит, господа! сейчас вас ловить будут! мне исправникова кухарка сказала, что
и невода уж готовы!
Ну, только что он это успел выговорить — все пискари так
и брызнули!
И об Хворове позабыли… бегут! Я было за ними — куда тебе!
Ну, да
ладно, думаю, не далеко уйдете: щука-то — вот она! Потом уж я слышала…
— Смотря по тому, как возьмешься, мой друг. Ежели возьмешься как следует — все у тебя пойдет
и ладно и плавно; а возьмешься не так, как следует —
ну,
и застрянет дело, в долгий ящик оттянется.
—
Ну,
ладно. Только я, брат, говорю прямо: никогда я не обдумываю. У меня всегда ответ готов. Коли ты правильного чего просишь — изволь! никогда я ни в чем правильном не откажу. Хоть
и трудненько иногда,
и не по силам, а ежели правильно — не могу отказать! Натура такая.
Ну, а ежели просишь неправильно — не прогневайся! Хоть
и жалко тебя — а откажу! У меня, брат, вывертов нет! Я весь тут, на ладони.
Ну, пойдем, пойдем в кабинет! Ты поговоришь, а я послушаю! Послушаем, послушаем, что такое!
Спа-си, Го-о-споди, люди твоя! — запевает он вполголоса, вынимая посудину из холщовой сумки, прикрепленной сбоку кибитки,
и прикладывая ко рту горлышко, —
ну вот, теперь
ладно! тепло сделалось!
Он действительно часто кричал по ночам
и кричал, бывало, во все горло, так что его тотчас будили толчками арестанты: «
Ну, что, черт, кричишь!» Был он парень здоровый, невысокого росту, вертлявый
и веселый, лет сорока пяти, жил со всеми
ладно,
и хоть очень любил воровать
и очень часто бывал у нас бит за это, но ведь кто ж у нас не проворовывался
и кто ж у нас не был бит за это?
—
Ну,
ладно, в миссионеры, с еретиками спорить. А то в самые еретики запишись, — тоже должность хлебная! При уме
и ересью прожить можно…
— Вот
и ладно, — не радуясь, спокойно сказал он. — Не омманешь?
Ну,
ну, уж я вижу, что не омманешь…
—
Ну ладно, распорядись ты, — сказал Полторацкий
и, взмахнув плетью, поехал большой рысью навстречу Воронцову.
—
Ну,
ну,
ладно! Твоё дело.
И пусть на могиле твоей не полынь растет, а — малина!
— То-то — куда! — сокрушённо качая головой, сказал солдат. — Эх, парень, не
ладно ты устроил! Хошь сказано, что природа
и царю воевода, —
ну, всё-таки! Вот что: есть у меня верстах в сорока дружок, татарин один, — говорил он, дёргая себя за ухо. — Дам я записку к нему, — он яйца по деревням скупает, грамотен. Вы посидите у него, а я тут как-нибудь повоюю… Эх, Матвейка, — жалко тебя мне!
—
Ну —
ладно, будет конфузиться-то: дело — житейское, было
и — будет! Болтать не станешь?
—
Ну,
ладно, — согласился Булдеев. — Тут не только что к акцизному, но
и к черту депешу пошлешь… Ох! Мочи нет!
Ну, где твой акцизный живет? Как к нему писать?
— Хорошо, уступаю
и в этом.
Ну, не клоповодством займется Толстолобов, а устройством… положим, хоть фаланстеров. Ведь Толстолобов парень решительный — ему всякая штука в голову может прийти. А на него глядя,
и Феденька Кротиков возопиет: а ну-тко я насчет собственности пройдусь!
И тут же, не говоря худого слова, декретирует: жить всем, как во времена апостольские живали! Как ты думаешь,
ладно так-то будет?
Свекор не отнял их
и сказал: «
Ну, так
ладно!» У Степана Михайлыча была чуткая природа, мы уже знаем это; он безошибочно угадывал зло
и безошибочно привлекался к добру.
«
Ну, да
ладно, — думаю, —
ладно»,
и от меня прошу принять такое же поздравление.
—
Ну ладно, — говорю, — я молчу
и не перебиваю, но только ради бога скажи скорее, в чем же дело?
«О, черт тебя возьми, — думаю, — что он там навстречу мне наболтал
и наготовил, а я теперь являйся
и расхлебывай!
Ну да
ладно же, — думаю, — друг мой сердечный: придется тебе брать свои похвалы назад»,
и сам решил сделать завтра визит самый сухой
и самый короткий.
Ну,
ладно, так
и сделаем.
С нами жил еще любимый подручный Орлова — Ноздря. Неуклюжий, сутулый, ноги калмыцкие — колесом, глаза безумные, нос кверху глядит, а из-под вывороченных ноздрей усы щетиной торчат. Всегда молчит
и только приказания Орлова исполняет. У него только два ответа на все: «ну-к што ж»
и «
ладно».
Лука. Добрый, говоришь?
Ну…
и ладно, коли так… да! (За красной стеной тихо звучит гармоника
и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь
и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел
и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом…
Ну,
ладно! В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была,
и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
— Хозяйка, — сказал он, бросая на пол связку хвороста, старых ветвей
и засохнувшего камыша, — на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы, много ли дела наделали? Я чай, все более языком выплетали… Покажь:
ну нет,
ладно, поплавки знатные
и неводок, того, годен теперь стал… Маловато только что-то сработали… Утро, кажись, не один час: можно бы
и весь невод решить… То-то, по-вашему: день рассвел — встал да поел, день прошел — спать пошел… Эх, вы!
—
Ладно, так!..
Ну, Ванюшка, беги теперь в избу, неси огонь! — крикнул Глеб, укрепив на носу большой лодки козу — род грубой железной жаровни,
и положив в козу несколько кусков смолы. — Невод свое дело сделал: сослужил службу! — продолжал он, осматривая конец остроги — железной заостренной стрелы, которой накалывают рыбу, подплывающую на огонь. — Надо теперь с лучом поездить… Что-то он пошлет? Сдается по всему, плошать не с чего: ночь тиха — лучше
и требовать нельзя!
—
Ну,
ладно, — промолвил он, нахмуривая брови
и поворачиваясь к работнику. — Захар, поди сюда
и ты…
—
И Ванюшу взял с собою;
ну,
ладно.
—
Ну,
ладно! — сказал Илья грубо
и неприязненно. — Что он ещё говорил?
—
Ну,
ладно! Я ведь не сержусь… я виноват-то!.. — сознался Илья
и смущённо улыбнулся Якову. —
И ты не сердись —
ладно?