Неточные совпадения
Стародум. Льстец есть тварь, которая
не только о других, ниже о себе хорошего мнения
не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом
красть станет.
— Как он смеет говорить, что я велел
украсть у него брюки! Он их пропил, я думаю. Мне плевать на него с его княжеством. Он
не смей говорить, это свинство!
— Извини, но я решительно
не понимаю этого, как бы… всё равно как
не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и
украл бы калач.
— Помилуйте, да эти черкесы — известный воровской народ: что плохо лежит,
не могут
не стянуть; другое и
не нужно, а все
украдет… уж в этом прошу их извинить! Да притом она ему давно-таки нравилась.
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я
украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо!
Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели
не стоит Бэла твоего скакуна?
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и
не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь,
украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Недаром ему завидовали все наездники и
не раз пытались ее
украсть, только
не удавалось.
Ей-ей, <дело>
не в этом имуществе, которое могут у меня конфисковать, а в том, которого никто
не может
украсть и отнять!
Он насильно пожал ему руку, и прижал ее к сердцу, и благодарил его за то, что он дал ему случай увидеть на деле ход производства; что передрягу и гонку нужно дать необходимо, потому что способно все задремать и пружины сельского управленья заржавеют и ослабеют; что вследствие этого события пришла ему счастливая мысль: устроить новую комиссию, которая будет называться комиссией наблюдения за комиссиею построения, так что уже тогда никто
не осмелится
украсть.
Если козак проворовался,
украл какую-нибудь безделицу, это считалось уже поношением всему козачеству: его, как бесчестного, привязывали к позорному столбу и клали возле него дубину, которою всякий проходящий обязан был нанести ему удар, пока таким образом
не забивали его насмерть.
Вернее всего было то, что один из них что-то
украл и даже успел тут же продать какому-то подвернувшемуся жиду; но, продав,
не захотел поделиться с своим товарищем.
Он тогда вот и
украл, а и сам этого
не знает; потому «коли на земле поднял, что за
украл?».
Кулигин. Коли я свои труды хочу даром положить, что же я могу
украсть, ваше степенство? Да меня здесь все знают; про меня никто дурно
не скажет.
Дико́й. Что ж ты,
украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим народом какому надо быть человеку? Я уж
не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в грех введете! Вот
не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
Не говоря уже, что
красть и грех и стыдно,
И что бранит тебя весь свет...
В ком есть и совесть, и закон,
Тот
не укра́дет,
не обманет,
В какой бы ну́жде ни был он;
А вору дай хоть миллион —
Он воровать
не перестанет.
Иная бы таким житьём
Была довольна и счастлива
И
не подумала бы
красть!
Я надел тулуп и сел верхом, посадив за собою Савельича. «Вот видишь ли, сударь, — сказал старик, — что я недаром подал мошеннику челобитье: вору-то стало совестно, хоть башкирская долговязая кляча да овчинный тулуп
не стоят и половины того, что они, мошенники, у нас
украли, и того, что ты ему сам изволил пожаловать; да все же пригодится, а с лихой собаки хоть шерсти клок».
Посаженные на оброк мужики
не взносили денег в срок,
крали лес; почти каждую ночь сторожа ловили, а иногда с бою забирали крестьянских лошадей на лугах «фермы».
— Ага! родственное чувство заговорило, — спокойно промолвил Базаров. — Я заметил: оно очень упорно держится в людях. От всего готов отказаться человек, со всяким предрассудком расстанется; но сознаться, что, например, брат, который чужие платки
крадет, вор, — это свыше его сил. Да и в самом деле: мой брат, мой — и
не гений… возможно ли это?
— Патриот! — откликнулся Бердников, подмигнув Самгину. — Патриот и социалист от неудачной жизни. Открытие сделал —
украли, жена — сбежала, в картах —
не везет.
— Установлено, что крестьяне села, возле коего потерпел крушение поезд, грабили вагоны, даже избили кондуктора, проломили череп ему, кочегару по морде попало, но ведь вагоны-то
не могли они
украсть. Закатили их куда-то, к черту лешему. Семь человек арестовано, из них — четыре бабы. Бабы, сударь мой, чрезвычайно обозлены событиями! Это, знаете, очень…
Не радует, так сказать.
— Идиоты, даже
украсть не умеют!
— Ф-фа! — произнес Лютов, пошатнувшись и крепко прищурив глаза, но в то же время хватая со стола бутылку. — Это… случай! Ей-богу — дешево отделались! Шапку я потерял, —
украли, конечно! По затылку получил, ну —
не очень.
Бальзаминов. В самом деле
не возьму. Все равно и дома
украдут. Куда ж бы их деть? В саду спрятать, в беседке под диван? Найдут. Отдать кому-нибудь на сбережение, пока мы на гулянье-то ездим? Пожалуй, зажилит,
не отдаст после. Нет, лучше об деньгах
не думать, а то беспокойно очень; об чем ни задумаешь, всё они мешают. Так я без денег будто гуляю.
Матрена. Вот тут есть одна: об пропаже гадает. Коли что пропадет у кого, так сказывает. Да и то по именам
не называет, а больше всё обиняком. Спросят у нее: «Кто, мол,
украл?» А она поворожит, да и скажет: «Думай, говорит, на черного или на рябого». Больше от нее и слов нет. Да и то, говорят, от старости, что ли, все врет больше.
Красавина. Ну его! И без него жарко. Что такое чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком зайду. А теперь вот что я тебе скажу. Такая у меня на примете есть
краля, что, признаться сказать, согрешила — подумала про твоего сына, что, мол,
не жирно ли ему это будет?
И то
не так, и это
не так, и ходить
не умеешь, и подать-то
не смыслишь, и ломаешь-то все, и
не чистишь, и
крадешь, и съедаешь…
— Ты боишься, дрожишь, как мальчик…
Не понимаю! Разве ты
крадешь меня?
Так,
не ошиблись вы: три клада
В сей жизни были мне отрада.
И первый клад мой честь была,
Клад этот пытка отняла;
Другой был клад невозвратимый —
Честь дочери моей любимой.
Я день и ночь над ним дрожал:
Мазепа этот клад
украл.
Но сохранил я клад последний,
Мой третий клад: святую месть.
Ее готовлюсь богу снесть.
А кто все спотыкается, падает и лежит в грязи, значит,
не прощен, а
не прощен потому, что
не одолеет себя,
не сладит с вином, с картами, или
украл, да
не отдает краденого, или горд, обидчик, зол
не в меру, грязен, обманщик, предатель…
— Ну, так останьтесь так. Вы ведь недолго проносите свое пальто, а мне оно года на два станет. Впрочем — рады вы, нет ли, а я его теперь с плеч
не сниму, — разве
украдете у меня.
И нельзя было
не открыть: она дорожила прелестью его дружбы и
не хотела
красть уважения. Притом он сделал ей предложение. Но все же он знает ее «грех», — а это тяжело. Она стыдливо клонила голову и избегала глядеть ему прямо в глаза.
Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «
Не узнал ли?
не слыхал ли он чего? — шептала ей совесть. — Он ставит ее так высоко, думает, что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет
красть его уважение…» «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытке — казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.
— О, о, о — вот как: то есть
украсть или прибить. Ай да Вера! Да откуда у тебя такие ультраюридические понятия? Ну, а на дружбу такого строгого клейма ты
не положишь? Я могу посягнуть на нее, да, это мое? Постараюсь! Дай мне недели две срока, это будет опыт: если я одолею его, я приду к тебе, как брат, друг, и будем жить по твоей программе. Если же… ну, если это любовь — я тогда уеду!
«Чем доказать, что я —
не вор? Разве это теперь возможно? Уехать в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый поверит, что я
украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая на меня: „Вот это — вор“. Он начал с того „свою идею“, что
украл деньги с рулетки…»
Стебельков объясняет, что этот Жибельский мешает всему: он что-то там
украл, чьи-то деньги, казенные кажется, но намерен еще
украсть и затем эмигрировать; так вот ему надобно восемь тысяч,
не меньше, в виде вспомоществования на эмиграцию.
Один якут
украдет, например, корову и, чтоб зимой по следам
не добрались до него, надевает на нее сары, или сапоги из конской кожи, какие сам носит.
— Нет,
не знает; ему говорят:
не воруй, а он видит и знает, что фабриканты
крадут его труд, удерживая его плату, что правительство со всеми своими чиновниками, в виде податей, обкрадывает его,
не переставая.
Ведь он знает, что вор
не он, а тот, который
украл у него землю, и что всякая restitution [возмещение] того, что у него украдено, есть его обязанность перед своей семьей.
— Позвольте, — сказал он, — вы говорите, что она
украла потому, что у ней ключ был. Да разве
не могли коридорные после нее отпереть чемодан подобранным ключом?
Характерно, что никто
не выставляет прямо злых целей, зло всегда прикрывается добром, всегда
крадет у добра.
— А то, что, предчувствуя такую беду, собственного родителя оставляете-с и нас защитить
не хотите, потому что меня за эти три тысячи всегда могли притянуть, что я их украл-с.
Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки
не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает с собою в сделки: «
Украл, дескать, но
не на церковь иду, Христу
не враг» — вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь станет на место государства, тогда трудно было бы ему это сказать, разве с отрицанием всей церкви на всей земле: «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, — справедливая христианская церковь».
Ведь кто
украл, тот руки своей
не оставил, где же его поймать, вора-то-с, когда сами зря разбрасывали!
— Если я подумал тогда об чем, — начал он опять, — то это про мерзость какую-нибудь единственно с твоей стороны. Дмитрий мог убить, но что он
украдет — я тогда
не верил… А с твоей стороны всякой мерзости ждал. Сам же ты мне сказал, что притворяться в падучей умеешь, для чего ты это сказал?
Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему
не давали даже и этого и били, когда он
крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
— Да, но
не у отца,
не у отца,
не беспокойтесь,
не у отца
украл, а у ней. Дайте рассказать и
не перебивайте. Это ведь тяжело. Видите: месяц назад призывает меня Катерина Ивановна Верховцева, бывшая невеста моя… Знаете вы ее?
— Я ведь одному вам говорю, — начала опять Лиза. — Я себе одной говорю, да еще вам. Вам одному в целом мире. И вам охотнее, чем самой себе говорю. И вас совсем
не стыжусь. Алеша, почему я вас совсем
не стыжусь, совсем? Алеша, правда ли, что жиды на Пасху детей
крадут и режут?
Да и
не могли вы меня потом преследовать вовсе, потому что я тогда все и рассказал бы на суде-с, то есть
не то, что я
украл аль убил, — этого бы я
не сказал-с, — а то, что вы меня сами подбивали к тому, чтоб
украсть и убить, а я только
не согласился.