Неточные совпадения
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася,
Мы землю
не ленясь
Удобрили, ухолили, —
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!
Снопами нагружала я
Телегу со стропилами
И пела, молодцы.
(Телега нагружается
Всегда с веселой песнею,
А сани с горькой думою:
Телега хлеб домой
везет,
А сани — на базар!)
Вдруг стоны я услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек как смерть:
«Прости, прости, Матренушка! —
И повалился в ноженьки. —
Мой грех — недоглядел...
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи:
повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего
не знает Митрофанушка.
В 1790 году
повезли глуповцы на главные рынки свои продукты, и никто у них ничего
не купил: всем стало жаль клопов.
Дороги
не лучше и
не могут быть лучше; лошади мои
везут меня и по дурным.
Нисколько
не смущенный тем разочарованием, которое он произвел, заменив собою старого князя, Весловский весело поздоровался с Левиным, напоминая прежнее знакомство, и, подхватив в коляску Гришу, перенес его через пойнтера, которого
вез с собой Степан Аркадьич.
— И собака, которую вы
везете с собой,
не поможет вам.
— Вот и Крестовая! — сказал мне штабс-капитан, когда мы съехали в Чертову долину, указывая на холм, покрытый пеленою снега; на его вершине чернелся каменный крест, и мимо его вела едва-едва заметная дорога, по которой проезжают только тогда, когда боковая завалена снегом; наши извозчики объявили, что обвалов еще
не было, и, сберегая лошадей,
повезли нас кругом.
«Как по вольной волюшке —
По зелену морю,
Ходят все кораблики
Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащеная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется —
Старые кораблики
Приподымут крылышки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низехонько:
«Уж
не тронь ты, злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные,
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но,
не спросясь ее совета,
Девицу
повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть
не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
— Пусть пан только молчит и никому
не говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я
везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид
не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так.
— Я бы
не просил тебя. Я бы сам, может быть, нашел дорогу в Варшаву; но меня могут как-нибудь узнать и захватить проклятые ляхи, ибо я
не горазд на выдумки. А вы, жиды, на то уже и созданы. Вы хоть черта проведете; вы знаете все штуки; вот для чего я пришел к тебе! Да и в Варшаве я бы сам собою ничего
не получил. Сейчас запрягай воз и
вези меня!
В то время, когда происходило описываемое событие, на пограничных местах
не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий мог
везти, что ему вздумалось.
— А пан думает, что так прямо взял кобылу, запряг, да и «эй, ну пошел, сивка!». Думает пан, что можно так, как есть,
не спрятавши,
везти пана?
—
Не говори ничего.
Вези меня в Варшаву.
—
Не говори мне ничего.
Вези меня в Варшаву. Что бы ни было, а я хочу еще раз увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
Никто
не мог уговорить его
везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости.
— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех
повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже
не знает, чем и бить от остервенения.
— Говорил? Забыл. Но тогда я
не мог говорить утвердительно, потому даже невесты еще
не видал; я только намеревался. Ну, а теперь у меня уж есть невеста, и дело сделано, и если бы только
не дела, неотлагательные, то я бы непременно вас взял и сейчас к ним
повез, — потому я вашего совета хочу спросить. Эх, черт! Всего десять минут остается. Видите, смотрите на часы; а впрочем, я вам расскажу, потому это интересная вещица, моя женитьба-то, в своем то есть роде, — куда вы? Опять уходить?
Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как
не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь
везти будет!
Однажды Лебедь, Рак да Щука
Везти с поклажей воз взялись,
И вместе трое все в него впряглись;
Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!
Поклажа бы для них казалась и легка:
Да Лебедь рвётся в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав, — судить
не нам;
Да только воз и ныне там.
Бывает, моего счастливее
везет.
У нас в пятнадцатой дивизии,
не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном генерале.
Еще
не гласно бы, с ним говорить опасно,
Давно бы запереть пора,
Послушать, так его мизинец
Умнее всех, и даже князь-Петра!
Я думаю, он просто якобинец,
Ваш Чацкий!!!.. Едемте. Князь, ты
везти бы мог
Катишь или Зизи, мы сядем в шестиместной.
— Воображаю, как ты меня расписывал! Впрочем, ты поступил хорошо.
Вези меня. Кто бы она ни была — просто ли губернская львица или «эманципе» вроде Кукшиной, только у ней такие плечи, каких я
не видывал давно.
И себя он
не выдал, и других
не задел; кстати посмеялся над семинарскою латынью и заступился за своего архиерея; две рюмки вина выпил, а от третьей отказался; принял от Аркадия сигару, но курить ее
не стал, говоря, что
повезет ее домой.
В 55-м году он
повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда
не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия.
—
Не топай, — попросила Дуняша в коридоре. — Они, конечно,
повезли меня ужинать, это уж — всегда! Очень любезные, ну и вообще… А все-таки — сволочь, — сказала она, вздохнув, входя в свою комнату и сбрасывая с себя верхнее платье. — Я ведь чувствую: для них певица, сестра милосердия, горничная — все равно прислуга.
«Полуграмотному человеку, какому-нибудь слесарю, поручена жизнь сотен людей. Он
везет их сотни верст. Он может сойти с ума, спрыгнуть на землю, убежать, умереть от паралича сердца. Может,
не щадя своей жизни, со зла на людей устроить крушение. Его ответственность предо мной… пред людями — ничтожна. В пятом году машинист Николаевской дороги увез революционеров-рабочих на глазах карательного отряда…»
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их
не интересует человек, которого
везут в тюрьму. Он был засорен словами полковника, чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
— Да — вот что: на Каме, на пароходе — сестра милосердия, знакомое лицо, а — кто?
Не могу вспомнить. Вдруг она эдак поежилась, закуталась пледом — Лидия Тимофеевна. Оказалось,
везет мужа в Тверь — хоронить.
Конь был хороший, бежал бойко, в понуканиях
не нуждался, и очень нелепо было видеть, что его заставили
везти такой изношенный экипаж.
Он говорил еще что-то, но Самгин
не слушал его, глядя, как водопроводчик, подхватив Митрофанова под мышки,
везет его по полу к пролому в стене. Митрофанов двигался, наклонив голову на грудь, спрятав лицо; пальто, пиджак на нем были расстегнуты, рубаха выбилась из-под брюк, ноги волочились по полу, развернув носки.
Весной Елена
повезла мужа за границу, а через семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько дней она приехала, покрасив волосы на голове еще более ярко, это совершенно
не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что французское общество страхования жизни
не уплатило ей деньги по полису Прозорова на ее имя.
И
не видит, как печальна его роль ребенка, который, мечтательно шагая посредине улицы, будет раздавлен лошадьми, потому что тяжелый воз истории
везут лошади, управляемые опытными, но неделикатными кучерами.
Матрена. Нет, оно выходит, что
не с мужем, а так у ней, посторонний. Так
повезли гадать, когда помирятся. А больше тут никаких нет.
— Я отпустил его. — Как за что? И то
не хотел
везти: «по песку-то?» — говорит. Да отсюда три целковых — вот двадцать два рубля!
Обломов
не казал глаз в город, и в одно утро мимо его окон
повезли и понесли мебель Ильинских. Хотя уж ему
не казалось теперь подвигом переехать с квартиры, пообедать где-нибудь мимоходом и
не прилечь целый день, но он
не знал, где и на ночь приклонить голову.
Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел
везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится.
Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
— Зачем, Марфенька, бабушка
везет меня к откупщику —
не знаешь ли?
Никто
не чувствует себя человеком за этим делом, и никто
не вкладывает в свой труд человеческого, сознательного уменья, а все
везет свой воз, как лошадь, отмахиваясь хвостом от какого-нибудь кнута.
— Как чем?
Не велите знакомиться, с кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю,
везете, куда мне
не хочется, а куда хочется, сами
не едете. Ну, к Марку
не хотите, я и
не приневоливаю вас, и вы меня
не приневоливайте.
Вы
не знаете, как и откуда является готовый обед, у крыльца ждет экипаж и
везет вас на бал и в оперу.
— Взяли бы вы макинтош мой… — предлагал Иван Иванович. — Боже сохрани, простудитесь: век себе
не прощу, что взялся
везти вас…
Признаюсь — расчет был хитрый и умный, психологический, мало того — она чуть было
не добилась успеха… что же до старика, то Анна Андреевна тем и увлекла его тогда, тем и заставила поверить себе, хотя бы на слово, что прямо объявила ему, что
везет его ко мне.
— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну, нечего тут, — решилась она вдруг, — бери шапку, шубу и — вместе марш.
Вези нас, матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет, то скажи, что я сейчас буду и чтоб села и ждала меня, а если
не захочет ждать, то запри дверь и
не выпускай ее силой. Скажи, что я так велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
— C'est un ange, c'est un ange du ciel! [Это ангел, ангел небесный! (франц.)] — восклицал он. — Всю жизнь я был перед ней виноват… и вот теперь! Chere enfant, я
не верю ничему, ничему
не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde rit… [Я говорю прелестные вещи, и все хохочут… (франц.)] и вдруг этого-то человека —
везут в сумасшедший дом?
Хотели было на лето
везти его за границу; но Татьяна Павловна настояла, чтоб
не возить, да и он сам
не захотел.
Потом к вечеру Татьяна Павловна разрядилась сама довольно пышно, так даже, что я
не ожидал, и
повезла меня с собой в карете.
На другой день, 8-го числа, явились опять, попробовали, по обыкновению, настоять на угощении завтраком, также на том, чтоб ехать на их шлюпках, но напрасно. Им очень хотелось настоять на этом, конечно затем, чтоб показать народу, что мы
не едем сами, а нас
везут, словом, что чужие в Японии воли
не имеют.
Кстати об изделиях из мамонтовой кости. Вы знаете, что кость эту находят
не только в кусках, но в целых остовах. Мне сказывали здесь, что про найденный недавно остов мамонта кто-то выдумал объявить чукчам, что им приведется
везти его в Якутск, и они растаскали и истребили его так, что теперь и следов нет.
«
Не хотите ли осмотреть канатный завод нашего банкира? — сказал он мне, — нас
повезет один из хозяев банкирского дома, американец Мегфор».