— Я все знаю, Алексис, и прощаю тебя. Я знаю, у тебя есть дочь, дочь преступной любви… я понимаю неопытность, пылкость юности (Любоньке было три года!..). Алексис, она твоя, я ее видела: у ней твой нос, твой затылок… О, я ее люблю! Пусть она будет моей дочерью, позволь мне взять ее, воспитать… и дай мне слово, что не будешь мстить, преследовать тех, от кого я узнала. Друг мой, я обожаю твою дочь; позволь же,
не отринь моей просьбы! — И слезы текли обильным ручьем по тармаламе халата.
Неточные совпадения
— Ради самого Христа! помилуй, Андрей Иванович, что это ты делаешь! Оставлять так выгодно начатый карьер из-за того только, что попался начальник
не того… Что ж это? Ведь если на это глядеть, тогда и в службе никто бы
не остался. Образумься, образумься. Еще есть время!
Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!
Тамара вслушивалась в давно знакомые, но давно уже слышанные слова и горько улыбалась. Вспомнились ей страстные, безумные слова Женьки, полные такого безысходного отчаяния и неверия… Простит ей или
не простит всемилостивый, всеблагий господь се грязную, угарную, озлобленную, поганую жизнь? Всезнающий, неужели
отринешь ты ее — жалкую бунтовщицу, невольную развратницу, ребенка, произносившего хулы на светлое, святое имя твое? Ты — доброта, ты — утешение наше!
— Благодарю тя, господи боже мой, яко
не отринул мя еси грешного, но общника мя быти святынь твоих сподобил…
В положение его вы никак
не можете стать, потому что, прежде всего, сами увлеклись другой женщиной, погубили ту совершенно и вместе с тем
отринули от себя жену вашу!..
Я церковью
отринут. В этот миг,
Пока я с вами говорю, убийцы
Везде уж рыщут по моим следам,
И голова оценена моя.
От церкви
не могу я ждать пощады!
Я вами лишь дышу, я вами мыслю,
Я все
отринул, все в себе убил,
Все, что
не вы, — мне все невыносимо!
— Ты же, святителю Кирилле, предстань господу за грешника, да уврачует господь язвы и вереды мои, яко же и я врачую язвы людей! Господи всевидящий, оцени труды мои и помилуй меня! Жизнь моя — в руце твоей; знаю — неистов быша аз во страстех, но уже довольно наказан тобою;
не отринь, яко пса, и да
не отженут мя люди твои, молю тя, и да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою!
9) Я едва смею надеяться, что ты
не отринешь и пр., нехороша фраза.
«Вот видишь, Кругликов, совесть у тебя против начальства
не чиста, небось замялся… Ну, брось, забудь об этой девице думать,
отринь, говорит, всякое помышление, получше тебя жених найдется. Ступай!»
Ну как же я тебя
отрину,
Моя германская звезда,
Когда любить наполовину
Я
не научена, когда
От песенок твоих в восторге
Не слышу лейтенантских шпор,
Когда мне свят Святой Георгий
Во Фрейбурге, на Schwabentor,
Когда меня
не душит злоба
На Кайзера взлетевший ус, —
Когда в влюбленности до гроба
Тебе, Германия, клянусь!
— Нечего мне советоваться,
не об чем, — прервала ее Августа. — Одна у меня советница, одна и защитница — Царица Небесная, Казанска Богородица…
Отринуть ее да пойти на совет человеческий — как же я возмогу?.. Она, матушка, — стена наша необоримая, она крепкая наша заступница,
не поеду я на ваше собрание.
Поэтому и в окончательном отношении к учению Федорова ощущается невольная противоречивость: при всей неприемлемости, даже чудовищности «проекта» он
не может быть и просто
отринут, ибо с ним связано нечто интимное и нужное [Невольно напрашивается на сопоставление с федоровским «проектом общего дела» эсхатологическая мечта Скрябина о создании мистерии, вернее, о художественной подготовке такого мистериального действа, которое должно положить конец этому зону и явиться гранью между двумя космическими периодами.
— Прости, отче святый.
Не отринь покаяния. Прости великое мое прегрешение, прости мое неразумие и скаредную дерзость мою.
— Это, матушка, от самого от меня, — промолвил он. — Досель из чужих рук глядел, жертвовал вам
не свое, а дядино. Теперь собственную мою жертву
не отриньте.
И ангелы в толпе презренной этой
Замешаны. В великой той борьбе,
Какую вел господь со князем скверны,
Они остались — сами по себе.
На бога
не восстали, но и верны
Ему
не пребывали. Небо их
Отринуло, и ад
не принял серный,
Не видя чести для себя в таких.
«Прости, говорит, за глупость,
не отринь раба твоего!» А она и говорит: «Ничего теперь
не могу сделать тебе.
— Нет, говорит, отцы преподобные, прискорбна душа моя даже до смерти!
Не могу дольше жить в сем прелестном мире, давно алчу тихого пристанища от бурь житейских… Прими ты меня в число своей братии, отче святый,
не отринь слезного моленья: причти мя к малому стаду избранных, облеки во ангельский образ. — Так говорил архимандриту монастыря Заборского.
Я довольно горд, чтобы
отринуть все возможные почести и богатства, хотя бы присуждал мне их закон,
не только что униженно, происками, вымаливать эти почести и богатства.