Неточные совпадения
Градоначальник этот важен не столько как прямой деятель, сколько как первый зачинатель
на том мирном пути, по которому чуть-чуть было не пошла глуповская цивилизация.
Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку, было приятно иногда озадачить
мирного человека
тем, что если уже гордиться породой,
то не следует останавливаться
на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти
на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь
мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «
На, перепиши! а не
то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Даже самая погода весьма кстати прислужилась: день был не
то ясный, не
то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только
на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем,
мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням.
Запустить так имение, которое могло бы приносить по малой мере пятьдесят тысяч годового доходу!» И, не будучи в силах удержать справедливого негодования, повторял он: «Решительно скотина!» Не раз посреди таких прогулок приходило ему
на мысль сделаться когда-нибудь самому, —
то есть, разумеется, не теперь, но после, когда обделается главное дело и будут средства в руках, — сделаться самому
мирным владельцем подобного поместья.
Так проводили жизнь два обитателя
мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для
того, чтобы отвечать скромно
на обвиненье со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями
на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о
том, чтобы не делать дурного, а о
том, чтобы только не говорили, что они делают дурное.
Это был один из
тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век
на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда
на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь
на свете; когда бранным пламенем объялся древле
мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак,
то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
В
том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения
на фактах, но для
того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а
те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни
мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Она поглядела
на него молча, как будто поверяла слова его, сравнила с
тем, что у него написано
на лице, и улыбнулась; поверка оказалась удовлетворительною.
На лице ее разлито было дыхание счастья, но
мирного, которое, казалось, ничем не возмутишь. Видно, что у ней не было тяжело
на сердце, а только хорошо, как в природе в это тихое утро.
— Ничего: он ездил к губернатору жаловаться и солгал, что я стрелял в него, да не попал. Если б я был
мирный гражданин города, меня бы сейчас
на съезжую посадили, а так как я вне закона,
на особенном счету,
то губернатор разузнал, как было дело, и посоветовал Нилу Андреичу умолчать, «чтоб до Петербурга никаких историй не доходило»: этого он, как огня, боится.
— Кому ты это говоришь! — перебил Райский. — Как будто я не знаю! А я только и во сне, и наяву вижу, как бы обжечься. И если б когда-нибудь обжегся неизлечимою страстью, тогда бы и женился
на той… Да нет: страсти — или излечиваются, или, если неизлечимы, кончаются не свадьбой. Нет для меня
мирной пристани: или горение, или — сон и скука!
К сожалению, он чересчур много надеялся
на верность черных: и дружественные племена, и учрежденная им полиция из кафров, и, наконец,
мирные готтентоты — все это обманывало его, выведывало о числе английских войск и передавало своим одноплеменникам, а
те делали засады в таких местах, где английские отряды погибали без всякой пользы.
До 1846 г. колония была покойна,
то есть войны не было; но это опять не значило, чтоб не было грабежей. По мере
того как кафры забывали о войне, они делались все смелее; опять поднялись жалобы с границ. Губернатор созвал главных
мирных вождей
на совещание о средствах к прекращению зла. Вожди, обнаружив неудовольствие
на эти грабежи, объявили, однако же, что они не в состоянии отвратить беспорядков. Тогда в марте 1846 г. открылась опять война.
Как бы, кажется, не поломать тут колес и даже ребер и как самым
мирным лошадям не потерять терпение и не взбеситься, карабкаясь
то на горб,
то оступаясь в яму?
Девочка действительно была серьезная не по возрасту. Она начинала уже ковылять
на своих пухлых розовых ножках и довела Нагибина до слез, когда в первый раз с счастливой детской улыбкой пролепетала свое первое «деду»,
то есть дедушка. В мельничном флигельке теперь часто звенел, как колокольчик, детский беззаботный смех, и везде валялись обломки разных игрушек, которые «деду» привозил из города каждый раз. Маленькая жизнь вносила с собой теплую, светлую струю в
мирную жизнь мельничного флигелька.
Истребление человеческой жизни, совершаемое в
мирной буржуазной жизни, не менее страшно, чем
то, что совершается
на войне.
Замечательно, что Иван спрашивал самым
мирным голосом, даже совсем как будто другим тоном, совсем незлобным, так что если бы кто-нибудь отворил к ним теперь дверь и с порога взглянул
на них,
то непременно заключил бы, что они сидят и миролюбиво разговаривают о каком-нибудь обыкновенном, хотя и интересном предмете.
После обыкновенных фраз, отрывистых слов и лаконических отметок, которым лет тридцать пять приписывали глубокий смысл, пока не догадались, что смысл их очень часто был пошл, Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил, что это вандализм, уверял, как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его война в Англии, а не в России, хвастался
тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался
на Александра, говорил, что он дурно окружен, что
мирные расположения его не известны императору.
Главное, что коробило народных пастырей в
мирной агитации работников, это
то, что она выводила их из достодолжного строя, отвлекала их от доброй, нравственной и притом безвыходной заботы о хлебе насущном, от пожизненного hard labour,
на который не они его приговорили, а наш общий фабрикант, our Maker, [наш создатель (англ.).] бог Шефсбюри, бог Дерби, бог Сутерландов и Девонширов — в неисповедимой премудрости своей и нескончаемой благости.
Разговор принимает довольно
мирный характер. Затрогиваются по очереди все светские
темы: вечера, театры, предстоящие катанья под Новинским, потом катанья, театры, вечера… Но матушка чувствует, что долго сдерживаться ей будет трудно, и потому частенько вмешивает в общую беседу жалобы
на нездоровье. Клещевинов убеждается, что время откланяться.
Когда проходишь по площади,
то воображение рисует, как
на ней шумит веселая ярмарка, раздаются голоса усковских цыган, торгующих лошадьми, как пахнет дегтем, навозом и копченою рыбой, как мычат коровы и визгливые звуки гармоник мешаются с пьяными песнями; но
мирная картина рассеивается в дым, когда слышишь вдруг опостылевший звон цепей и глухие шаги арестантов и конвойных, идущих через площадь в тюрьму.
Они ограничивались только
тем, что распускали среди айно сплетни про русских и хвастали, что они перережут всех русских, и стоило русским в какой-нибудь местности основать пост, как в скорости в
той же местности, но только
на другом берегу речки, появлялся японский пикет, и, при всем своем желании казаться страшными, японцы все-таки оставались
мирными и милыми людьми: посылали русским солдатам осетров, и когда
те обращались к ним за неводом,
то они охотно исполняли просьбу.
Мало этого, даже ночью сторожат зайцев
на мирных гулянках большие совы и филины, [Мне рассказывали охотники, что совы и филины ловят по ночам зайцев следующим образом: они подстерегают их
на тропах; одною ногою сова вкогтится в зайца, другою ухватится за ветку куста или дерева и таким образом держит его до
тех пор, пока он не выбьется из сил; тогда сова вкогтится в него и другою лапой и окончательно задушит.
А так как"наши дамы"знают мои
мирные наклонности и так как они очень добры,
то прозвище «Гамбетта» звучит в их устах скорее ласково, чем сердито. К
тому же, быть может, и домашние Руэры несколько понадоели им, так что в Гамбетте они подозревают что-нибудь более пикантное. Как бы
то ни было, но наши дамы всегда спешат взять меня под свое покровительство, как только услышат, что
на меня начинают нападать. Так что, когда однажды князь Лев Кирилыч, выслушав одну из моих «благоначинательных» диатриб, воскликнул...
Раиса Павловна умела принять и важное сановное лицо, проезжавшее куда-нибудь в Сибирь, и какого-нибудь члена археологического общества, отыскивавшего по Уралу следы пещерного человека, и всплывшего
на поверхность миллионера, обнюхивавшего подходящее местечко
на Урале, и какое-нибудь сильное чиновное лицо, выкинутое
на поверхность безличного чиновного моря одной из
тех таинственных пертурбаций, какие время от времени потрясают
мирный сон разных казенных сфер, — никто, одним словом, не миновал ловких рук Раисы Павловны, и всякий уезжал из господского дома с неизменной мыслью в голове, что эта Раиса Павловна удивительно умная женщина.
Не
то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то всё немощеные; но есть что-то
мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокоивающее душу в тишине, которая царствует
на стогнах его.
— Тоже благородное сердце, — пробормотал Панталеоне, но Санин угрюмо взглянул
на него… Старик уткнулся в угол кареты. Он сознавал свою вину; да, сверх
того, он с каждым мгновеньем все более изумлялся: неужели это он взаправду сделался секундантом, и лошадей он достал, и всем распорядился, и
мирное свое обиталище покинул в шесть часов утра? К
тому же ноги его разболелись и заныли.
Он вполне сознавал, что поступил неправильно, говорил мне, что знал об этом и перед расстрелянием князька, знал, что
мирного должно было судить по законам; но, несмотря
на то, что знал это, он как будто никак не мог понять своей вины настоящим образом...
И по мере
того, как природа становилась доступнее, понятнее и проще, по мере
того, как душа лозищанина все более оттаивала и смягчалась, раскрываясь навстречу спокойной красоте
мирной и понятной ему жизни; по мере
того, как в нем,
на месте тупой вражды, вставало сначала любопытство, а потом удивление и тихое смирение, — по мере всего этого и наряду со всем этим его тоска становилась все острее и глубже.
— Чечен
мирная, — заговорил
тот, который был пониже. Это был Бата. — Ружье иок, шашка иок, — говорил он, показывая
на себя. — Кинезь надо.
И нельзя доказать ни
того, как это утверждают защитники государства, что уничтожение государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества к варварству; ни
того, как это утверждают противники государства, что люди уже стали настолько разумны и добры, что не грабят и не убивают друг друга, предпочитают
мирное общение вражде, что сами без помощи государства учредят всё
то, что им будет нужно, а что поэтому государство не только не содействует всему этому, а, напротив, под видом ограждения людей производит
на них вредное и ожесточающее влияние.
Не может этого быть: не может быть
того, чтобы мы, люди нашего времени, с нашим вошедшим уже в нашу плоть и кровь христианским сознанием достоинства человека, равенства людей, с нашей потребностью
мирного общения и единения народов, действительно жили бы так, чтобы всякая наша радость, всякое удобство оплачивалось бы страданиями, жизнями наших братий и чтобы мы при этом еще всякую минуту были бы
на волоске от
того, чтобы, как дикие звери, броситься друг
на друга, народ
на народ, безжалостно истребляя труды и жизни людей только потому, что какой-нибудь заблудший дипломат или правитель скажет или напишет какую-нибудь глупость другому такому же, как он, заблудшему дипломату или правителю.
И потому все
те, которые выделывают, продают, употребляют оружие, содействуют всяким военным приготовлениям, этим самым вооружаются против
мирного господства сына божьего
на земле.
«У людей этих сначала крадут их время (забирая их в солдаты) для
того, чтобы потом вернее украсть их жизнь. Чтобы приготовить их к резне, разжигают их ненависть, уверяя их, что они ненавидимы. И кроткие, добрые люди попадаются
на эту удочку, и вот-вот бросятся с жестокостью диких зверей друг
на друга толпы
мирных граждан, повинуясь нелепому приказанию. И всё бог знает из-за какого-нибудь смешного столкновения
на границе или из-за торговых колониальных расчетов.
Поэтому было бы не только не вредно, но даже полезно, чтобы
на практике эта ревность проявлялась лишь в
той мере, в какой она не служит помехой
мирным гражданам в их
мирных занятиях.
Он зашел в Нижнепротоцкий пост,
на Тереке, против
мирного аула
на той стороне.
— Как бы
то ни было, но я не теряю надежды. Может быть, нижегородцы склонятся
на мирные предложения пана Гонсевского, и когда Владислав сдержит свое царское слово и приедет в Москву…
Сам же он во все это время по-прежнему был занят общественным служением в
тех мирных пределах, в которых оно ему было доступно как опекуну и дворянину с веским шаром
на выборах, где он многим казался смешным серьезностью, с которою относился к избранию людей
на самые маленькие и, по всеобщему понятию, ничтожные места.
Шамбюр, у которого голова также немножко наизнанку, без памяти от этого оригинала и старался всячески завербовать его в свою адскую роту; но господин купец отвечал ему преважно: что он
мирный гражданин, что это не его дело, что у него в отечестве жена и дети; принялся нам изъяснять, в чем состоят обязанности отца семейства, как он должен беречь себя, дорожить своею жизнию, и кончил
тем, что пошел опять
на батарею смотреть, как летают русские бомбы.
— И я скажу
то же самое, — примолвил Зарядьев, закуривая новую трубку табаку. — Мне случалось видеть трусов в деле — господи боже мой! как их коробит, сердечных! Ну, словно душа с телом расстается!
На войне наш брат умирает только однажды; а они, бедные, каждый день читают себе отходную. Зато уж в
мирное время… тьфу ты, пропасть! храбрятся так, что и боже упаси!
— Смеяться, конечно, можно всему, — продолжал он, — но я приведу тебе примеры: в
той же Англии существуют уже смешанные суды,
на которых разрешаются все споры между работниками и хозяевами, и я убежден, что с течением времени они совершенно
мирным путем столкуются и сторгуются между собой.
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; —
на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась
на синем своде, и свежая роса уж падала
на опустелый берег <Суры>; —
мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их,
то не выбрал бы эту минуту...
И вот, когда сумма этих унизительных страхов накопится до nec plus ultra [До крайних пределов (лат.)], когда чаша до
того переполнится, что новой капле уж поместиться негде, и когда среди невыносимо подлой тоски вдруг голову осветит мысль: «А ведь, собственно говоря, ни Грацианов, ни Колупаев залезать ко мне в душу ни от кого не уполномочены», — вот тогда-то и является
на выручку дикая реакция,
то есть сквернословие, мордобитие, плеванье в лохань, одним словом — все
то, что при спокойном, хоть сколько-нибудь нормальном течении жизни,
мирному гражданину даже
на мысль не придет.
И вдруг
то необыкновенно хорошее, радостное и
мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло
на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся
на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
Как это сделалось, трудно рассказать по порядку; но дело в
том, что со временем, по крайней мере через воскресенье,
на наших
мирных антресолях собирались наилучшие представители тогдашнего студенчества.
Так протекала
мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных
на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам, даже и
тем, которые не дают никому советов, ни от кого не берут их сами.
Я видел
на земле брошенный «щелкун»,
то есть деревянную чурку, которою в
мирное время перед парадами и смотрами разглаживают ремни амуниции, тяжелые каменные банки из-под помады, какие-то коробочки и дощечки и даже целую сапожную колодку.
Но вот наступила великая японская война. Посетители Гамбринуса зажили ускоренною жизнью.
На бочонках появились газеты, по вечерам спорили о войне. Самые
мирные, простые люди обратились в политиков и стратегов, но каждый из них в глубине души трепетал если не за себя,
то за брата или, что еще вернее, за близкого товарища: в эти дни ясно сказалась
та незаметная и крепкая связь, которая спаивает людей, долго разделявших труд, опасность и ежедневную близость к смерти.
Жил он уже не с Таней, а с другой женщиной, которая была
на два года старше его и ухаживала за ним, как за ребенком. Настроение у него было
мирное, покорное: он охотно подчинялся, и когда Варвара Николаевна — так звали его подругу — собралась везти его в Крым,
то он согласился, хотя предчувствовал, что из этой поездки не выйдет ничего хорошего.
Не в чертогах Царских обнаруживается чувство народное; о всяком Монархе кто-нибудь из царедворцев искренно проливает слезы; нет, оно явно только
на стогнах града, в тихом жилище семейств, от Двора удаленных, и в хижине
мирного трудолюбия, если в них сердечная признательность не оплакивает смерти Государя,
то он не царствовал для народного счастия!