Неточные совпадения
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет
наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во,
наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час
целый откликается…
Такие жеребцы!..
Милон(
целуя руку Софьи). Вот минута
нашего благополучия!
— Барыня, голубушка! — заговорила няня, подходя к Анне и
целуя ее руки и плечи. — Вот Бог привел радость
нашему новорожденному. Ничего-то вы не переменились.
Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы знаем заранее, что обо всем можно спорить до бесконечности, и потому не спорим; мы знаем почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово — для нас
целая история; видим зерно каждого
нашего чувства сквозь тройную оболочку.
Но ничуть не бывало! Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается
наше постоянство — истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть
цели, то есть конца.
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы
наши сблизились и слились в жаркий, упоительный
поцелуй; ее руки были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение звуков заменяет и дополняет значение слов, как в итальянской опере.
В это время все
наши помещики, чиновники, купцы, сидельцы и всякий грамотный и даже неграмотный народ сделались, по крайней мере, на
целые восемь лет заклятыми политиками.
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни
нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено…»
— Одни торжественные оды!
И, полно, друг; не всё ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
«Чужого толка» хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых
наших рифмачей? —
«Но всё в элегии ничтожно;
Пустая
цель ее жалка;
Меж тем
цель оды высока
И благородна…» Тут бы можно
Поспорить нам, но я молчу:
Два века ссорить не хочу.
— Да, мой батюшка, давно ли, кажется, я ее еще нянчила, пеленала и она меня
Нашей называла. Бывало, прибежит ко мне, обхватит ручонками и начнет
целовать и приговаривать...
Но не слышал никто из них, какие «
наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий
поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном
поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку.
В случаях
наших ссор я, большею частию, молчал и не раздражался, и это джентельменничанье всегда почти достигало
цели; оно на нее влияло и ей даже нравилось; бывали случаи, что она мною даже гордилась.
Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; там передовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают; там, в Москве, ловят
целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убивают
нашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной…
— Я, знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в
наших петербургских кружках, если два умные человека, не слишком еще между собою знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то
целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
Читатель! Верно, нет сомненья,
Что не одобришь ты конёва рассужденья;
Но с самой древности, в
наш даже век,
Не так ли дерзко человек
О воле судит Провиденья,
В безумной слепоте своей,
Не ведая его ни
цели, ни путей?
Сановники
наши вообще любят озадачивать подчиненных; способы, к которым они прибегают для достижения этой
цели, довольно разнообразны.
— Смотрите, каков
наш барчук Миколаша! Он один может скупить
целую ярмарку, у него, знать, есть неразменный рубль.
— Пушкин — прав: «Сладостное внимание женщин — почти единственная
цель наших усилий».
— Вечером, после пожара, он говорил… странно! Он как будто старался внушить мне, что ты устроила меня рядом с ним намеренно, по признаку некоторого сродства
наших характеров и как бы в
целях взаимного воспитания
нашего…
— Если мы не желаем, чтоб
наше личное отразилось на оценке врагами программы партии
нашей, на злостном искажении ее благородной, русской национальной
цели.
Так он попеременно волновался и успокоивался, и, наконец, в этих примирительных и успокоительных словах авось, может быть и как-нибудь Обломов нашел и на этот раз, как находил всегда,
целый ковчег надежд и утешений, как в ковчеге завета отцов
наших, и в настоящую минуту он успел оградить себя ими от двух несчастий.
— Обнаружен весь механизм
нашего общественного движения, и все в поэтических красках. Все пружины тронуты; все ступени общественной лестницы перебраны. Сюда, как на суд, созваны автором и слабый, но порочный вельможа, и
целый рой обманывающих его взяточников; и все разряды падших женщин разобраны… француженки, немки, чухонки, и всё, всё… с поразительной, животрепещущей верностью… Я слышал отрывки — автор велик! в нем слышится то Дант, то Шекспир…
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения
нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь
целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
Так это я вам скажу, этот начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его,
поцеловал: «Да откуда ты был такой, говорит?» — «А из Ярославской губернии, ваше сиятельство, мы, собственно, по
нашему рукомеслу портные, а летом в столицу фруктом приходим торговать-с».
Когда я всходил на лестницу, мне ужасно захотелось застать
наших дома одних, без Версилова, чтоб успеть сказать до его прихода что-нибудь доброе матери или милой моей сестре, которой я в
целый месяц не сказал почти ни одного особенного слова.
— Да перестань уж ты, Александр Семенович, полно браниться, — рассмеялся Макар Иванович. — Ну что, батюшка, Андрей Петрович, как с
нашей барышней поступили? Вот она
целое утро клокчет, беспокоится, — прибавил он, показывая на маму.
Желание соврать, с
целью осчастливить своего ближнего, ты встретишь даже и в самом порядочном
нашем обществе, ибо все мы страдаем этою невоздержанностью сердец
наших.
Замечу кстати, что прежде, в довольно недавнее прошлое, всего лишь поколение назад, этих интересных юношей можно было и не столь жалеть, ибо в те времена они почти всегда кончали тем, что с успехом примыкали впоследствии к
нашему высшему культурному слою и сливались с ним в одно
целое.
— Самый превосходный признак, мой друг; самый даже благонадежный, потому что
наш русский атеист, если только он вправду атеист и чуть-чуть с умом, — самый лучший человек в
целом мире и всегда наклонен приласкать Бога, потому что непременно добр, а добр потому, что безмерно доволен тем, что он — атеист. Атеисты
наши — люди почтенные и в высшей степени благонадежные, так сказать, опора отечества…
О, мы тогда все кипели ревностью делать добро, служить гражданским
целям, высшей идее; осуждали чины, родовые права
наши, деревни и даже ломбард, по крайней мере некоторые из нас…
— Я слишком благодарен, что вы не забываете
наших разговоров: это значит, что вы обо мне иногда думаете; но… насчет университета я еще не составил понятия, притом же у меня свои
цели.
— Позвольте, князь, — пролепетал я, отводя назад обе мои руки, — я вам должен сказать искренно — и рад, что говорю при милом
нашем князе, — что я даже желал с вами встретиться, и еще недавно желал, всего только вчера, но совсем уже с другими
целями.
С детьми тоже скоро меня посадили вместе и пускали играть, но ни разу, в
целые два с половиной года, Тушар не забыл различия в социальном положении
нашем, и хоть не очень, а все же употреблял меня для услуг постоянно, я именно думаю, чтоб мне напомнить.
По-английски большинство
нашей публики почти не читает, между тем в Англии, а еще более здесь, в Капе, описание Капа и его колонии образует почти
целую особую литературу.
Но задул жестокий ветер, сообщения с берегом не было, и
наши пробыли на берегу
целые сутки.
Тоска сжимает сердце, когда проезжаешь эти немые пустыни. Спросил бы стоящие по сторонам горы, когда они и все окружающее их увидело свет; спросил бы что-нибудь, кого-нибудь, поговорил хоть бы с
нашим проводником, якутом; сделаешь заученный по-якутски вопрос: «Кась бироста ям?» («Сколько верст до станции?»). Он и скажет, да не поймешь, или «гра-гра» ответит («далеко»), или «чугес» («скоро, тотчас»), и опять едешь
целые часы молча.
Но мы легко раздвинули их, дав знать, что
цель наша была только пройти через деревню в поля, на холмы.
А как удивится гость, приехавший на
целый день к
нашему барину, когда, просидев утро в гостиной и не увидев никого, кроме хозяина и хозяйки, вдруг видит за обедом
целую ватагу каких-то старичков и старушек, которые нахлынут из задних комнат и занимают «привычные места»!
Тут
целые страны из гипса, с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия к изучению всеобщей географии: карты, книги, начиная с младенческих времен географии, с аравитян, римлян, греков, карты от Марко Паоло до
наших времен.
Я был бы снисходителен, не требовал бы много, но не было ничего похожего, по
нашим понятиям, на человеческую красоту в
целом собрании.
Матрос
наш набрал
целую кружку первой, а рябину с удовольствием ел кучер Иван, жалея только, что ее не хватило морозцем.
Наши вчера
целый день ездили промерять и описывать ее.
Спаситель вы
наш, — говорила она, хватая Нехлюдова за руку и стараясь
поцеловать ее.
— Там это было действительно так, а у нас получается противоположный результат:
наша политика относительно заводов вместо развития промышленности создала
целое поколение государственных нищих, которые, лежа на неисчислимых сокровищах, едва пропитывают себя милостыней. Результат получился как раз обратный: вместо развития горной промышленности мы загородили ей дорогу чудовищной монополией.
— Батюшка ты
наш, Сергей Александрыч!.. — дрогнувшим голосом запричитал Лука, бросаясь снимать с гостя верхнее пальто и по пути
целуя его в рукав сюртука. — Выжил я из ума на старости лет… Ах ты, господи!.. Угодники, бессребреники…
— Что изволит моя царица — то закон! — произнес пан, галантно
поцеловав ручку Грушеньки. — Прошу пана до
нашей компании! — обратился он любезно к Мите. Митя опять привскочил было с видимым намерением снова разразиться тирадой, но вышло другое.
Милые мои, чего мы ссоримся, друг пред другом хвалимся, один на другом обиды помним: прямо в сад пойдем и станем гулять и резвиться, друг друга любить и восхвалять, и
целовать, и жизнь
нашу благословлять».
Зато в свою очередь молоденький Николай Парфенович оказался единственным тоже человеком в
целом мире, которого искренно полюбил
наш «обиженный» прокурор.
Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь
цель нашего единения достигнется.
Вот достигли эшафота: «Умри, брат
наш, — кричат Ришару, — умри во Господе, ибо и на тебя сошла благодать!» И вот покрытого
поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по-братски голову за то, что и на него сошла благодать.