Неточные совпадения
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не
признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать и того, что влияние классических писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных
наук соединяются те вредные и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Но марксистская философия, которая есть философия praxis,
признает истину орудием борьбы революционного пролетариата, у которого истина иная, чем у классов буржуазных, даже когда речь идет об истинах
наук о природе.
Это
признает современная
наука.
У капитана была давняя слабость к «
науке» и «литературе». Теперь он гордился, что под соломенной крышей его усадьбы есть и «литература» (мой брат), и «
наука» (студент), и вообще — умная новая молодежь. Его огорчало только, что умная молодежь как будто не
признает его и жизнь ее идет особой струей, к которой ему трудно примкнуть.
Историк умственного развития России Щапов, близкий идеям Писарева, считал идеалистическую философию и эстетику аристократическими и
признавал демократическими естественные
науки [А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа».].
Сам Лосский
признает, что различие между явлениями, которыми занимается
наука, и сущностью вещей лежит в самом бытии, а не в природе отношений между субъектом и объектом.
Гносеологи вынуждены даже
признать, что гносеологические категории могут меняться в зависимости от состояния положительных
наук.
Но если мы
признали бесполезность ценсуры или паче ее вред в царстве
науки, то познаем обширную и беспредельную пользу вольности печатания.
Люди
науки считают христианством только то, что исповедовали и исповедуют различные церкви, и, предполагая, что исповедания эти исчерпывают всё значение христианства,
признают его отжившим свое время религиозным учением.
Вот это-то последнее жизнепонимание и основанное на нем христианское учение, руководящее всей нашей жизнью и лежащее в основе всей нашей деятельности, как практической, так и научной, люди мнимой
науки, рассматривая его только по его внешним признакам,
признают чем-то отжившим и не имеющим для нас значения.
Не только богачи знают, что они виноваты уже одним тем, что богаты, и стараются искупить свою вину, как прежде искупали грехи жертвами на церкви, жертвами на
науку или искусство, но и бòльшая половина рабочего народа прямо
признает теперь существующий порядок ложным и подлежащим уничтожению или изменению.
— Еще бы! Такое серьезное дело затеяли — да чтобы без дисциплины! Мы, брат, только и дела делаем, что друг за другом присматриваем! Впрочем, это еще может уладиться. Только, ради же бога, душа моя! не расплывайся!
Признай, наконец, авторитет"
науки"!
Автор не менее, нежели кто-нибудь,
признает необходимость специальных исследований; но ему кажется, что от времени до времени необходимо также обозревать содержание
науки с общей точки зрения; кажется, что если важно собирать и исследовать факты, то не менее важно и стараться проникнуть в смысл их. Мы все
признаем высокое значение истории искусства, особенно истории поэзии; итак, не могут не иметь высокого значения и вопросы о том, что такое искусство, что такое поэзия.
Историческая
наука недаром отделила последние четыре столетия и существенным признаком этого отграничения
признала великие изобретения и открытия XV века. Здесь проявления усилий человеческой мысли дали жизни человечества совсем иное содержание и раз навсегда доказали, что общественные и политические формы имеют только кажущуюся самостоятельность, что они делаются шире и растяжимее по мере того, как пополняется и усложняется материал, составляющий их содержание.
Человек требует ее, а
наука, взявшая все,
признает это право; она не удерживает, она благословляет в жизнь личную, в жизнь свободного деяния во имя абсолютной безличности.
Их в людей развить трудно; они — крайность одностороннего направления учености; мало того, что они умрут в своей односторонности: они бревнами лежат на дороге всякого великого усовершения, — не потому чтоб не хотели улучшения
науки, а потому, что они только то усовершение
признают, которое вытекло с соблюдением их ритуала и формы или которое они сами обработали.
Ученые принесли свою пользу
науке, которую не
признать было бы неблагодарно; но совсем не потому, что они стремились составить касту: напротив, одни индивидуальные труды были истинно полезны.
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных
науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и
признает их нужными для своего благоденствия.
Не
признаю я
науки, которая лечит, — продолжал я возбужденно.
Широкоплечий, волосатый, толстошеий Толкачев, с маленькими и тупыми глазками, показывал силу своих мышц, подымал гири и заставлял всех смотреть на себя и восхищаться: он был членом гимнастического общества,
признавал одну только силу и открыто презирал университет, студентов,
науку и всякие вопросы.
Я верю в медицину. Насмешки над нею истекают из незнания смеющихся. Тем не менее во многом мы ведь, действительно, бессильны, невежественны и опасны; вина в этом не наша, но это именно и дает пищу неверию в нашу
науку и насмешкам над нами. И передо мною все настойчивее начал вставать вопрос: это недоверие и эти насмешки я
признаю неосновательными, им не должно быть места по отношению ко мне и к моей
науке, — как же мне для этого держаться с пациентом?
Когда Гельмгольц открыл свой закон сохранения энергии, то академия
наук, как сам он рассказывает,
признала его работу «бессмысленными и пустыми умствованиями».
Если человек знает все
науки и говорит на всех языках, но не знает того, что он такое и что он должен делать, он просвещен гораздо менее той безграмотной старухи, которая верит в батюшку спасителя, то есть в бога, по воле которого она
признает себя живущей, и знает, что этот бог требует от нее праведности.
Казалось бы, что для того, чтобы
признать важность занятия тем, что называется
наукой, надо доказать, что эти занятия полезны. Люди же
науки обыкновенно утверждают, что так как мы занимаемся известными предметами, то занятия эти наверное когда-нибудь будут полезны.
Как есть лжеучение веры, так есть и лжеучение
науки. Лжеучение это в том, чтобы
признавать единой, истинной
наукой всё то, что считается единой, истинной
наукой людьми, в известное время взявшими на себя право определять истинную
науку.
Если
признать, что действительно чувство, во всей его неопределенности, есть главный или существенный орган религии, то это значило бы не только лишить религию принадлежащего ей центрального, суверенного значения и поместить ее рядом и наравне с
наукой, моралью, эстетикой, а в действительности даже и низке их, но, самое главное, сделать религию слепой сентиментальностью, лишить ее слова, навязать ей адогматизм и алогизм.
Принципиально отличать философию от
науки только и можно,
признав, что философия есть необъективированное познание, познание духа в себе, а не в его объективации в природе, т. е. познание смысла и приобщение к смыслу.
Спенсер о парижских позитивистах меня совсем не расспрашивал, не говорил и о лондонских верующих. Свой позитивизм он считал вполне самобытным и свою систему
наук ставил, кажется, выше контовской. Мои парижские единомышленники относились к нему, конечно, с оговорками, но
признавали в нем огромный обобщающийум — первый в ту эпоху во всей философской литературе. Не обмолвился Спенсер ничем и о немцах, о тогдашних профессорах философии, и в лагере метафизиков, и в лагере сторонников механической теории мира.
Это постоянное посещение самых разнообразных лекций необыкновенно"замолаживало"меня и помогало наполнять все те пробелы в моем образовании, какие еще значились у меня. И тогда я, под влиянием бесед с Вырубовым, стал изучать курс"Положительной философии"Огюста Конта. Позитивное миропонимание давало как бы заключительный аккорд всей моей университетской выучке, всему тому, что я уже
признавал самого ценного в выводах естествознания и вообще точных
наук.
— Я, вы знаете, этих господ не
признаю. Они чрез край хватили… Додумались до того, что
наука, говорят, барское дело!.. Каково?
Наука! А что бы мы без нее были?.. Зулусы или, как их еще… вот что теперь Станлей, американец, посещает… А есть два-три места… мое почтение! Я отметил красным карандашом.
«Мыслящий реалист» чужд всякой мечтательности и романтизма, он враг всяких возвышенных идей, не имеющих никакого отношения к действительности и не реализуемых, он склонен к цинизму, когда речь идет об изобличении иллюзий религиозных, метафизических и эстетических, у него культ дела и труда, он
признает лишь естественные
науки и презирает
науки гуманитарные, он проповедует мораль разумного эгоизма не потому, что он был эгоистичнее «идеалистического» типа, — наоборот эгоистичнее был «идеалистический» тип, — а потому, что он хотел беспощадного разоблачения обманных возвышенных идей, которыми пользовались для самых низменных интересов.
Люди с таким ложным взглядом на свою
науку никак не хотят
признать того, что их исследованиям подлежат только некоторые стороны жизни, но утверждают, что вся жизнь со всеми ее явлениями будет исследована ими путем внешнего опыта.
Не то, что мы назовем
наукой, определит жизнь, а наше понятие о жизни определит то, что следует
признать наукой. И потому, для того, чтобы
наука была
наукой, должен быть прежде решен вопрос о том, что есть
наука и что не
наука, а для этого должно быть уяснено понятие о жизни.
И вот в наше время учение книжников, называющее себя
наукой,
признает это самое грубое первобытное представление о жизни единым истинным.
Платонизм, который очень силен и в религии, и в философии, и в
науке, скорее статичен, чем динамичен, и в последнем смысле отрицает творчество и
признает лишь приближение к первообразам и идеям, превечно сущим [Платонизм оказалось возможным истолковать в духе когенианства.
Правда, они силятся повысить в ранге самую
науку,
признать ее актом творчества и увидеть высший смысл, логос в логических категориях, которыми
наука оперирует.
Свою
науку и свой разум
признает человек необходимыми и зрелыми плодами мировой эволюции.
К этому приходит и Бергсон и потому должен был бы окончательно порвать с философией как
наукой, окончательно
признать, что на художественных прозрениях философия ориентируется более, чем на научных понятиях.
Ныне и позитивизм
признают дурной метафизикой, и в научности самой
науки готовы усомниться.
Если
признать философию специальной
наукой в ряду других
наук (напр.,
наукой о принципах познания или о принципах сущего), то этим окончательно упраздняется философия как самобытная сфера духовной жизни.
И дальше еще характернее: «Философия примет форму и язык истинной
науки и
признает за несовершенность то, что было в ней столько раз превозносимо до небес и служило даже предметом подражания, а именно: глубокомыслие.
С той точки зрения, с которой
наука смотрит теперь на свой предмет, по тому пути, по которому она идет, отыскивая причины явлений в свободной воле людей, выражение законов для
науки невозможно, ибо как бы мы ни ограничивали свободу людей, как только мы ее
признали за силу не подлежащую законам, существование закона невозможно.
Военная
наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно
признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то, самое обыкновенное, — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
Они говорили, что без сомнения война, особенно с таким гением как Бонапарте (его опять называли Бонапарте) требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания
науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не
признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, чтò говорят противники Пфуля, и к тому, чтò говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее.
Так что в наше время в нашем христианском мире одни люди, огромное большинство людей, живут, внешним образом исполняя еще церковные обряды по привычке, для приличия, удобства, из страха перед властями или даже корыстных целей, но не верят и не могут верить в учение этой церкви, уже ясно видя ее внутреннее противоречие; другая же, всё увеличивающаяся часть населения уже не только не
признает существующей религии, но
признает, под влиянием того учения, которое называется «
наукой», всякую религию остатком суеверия и не руководится в жизни ничем иным, кроме своих личных побуждений.
Но новая
наука истории не может отвечать таким образом.
Наука не
признает воззрения древних на непосредственное участие Божества в делах человечества и потому она должна дать другие ответы.