Неточные совпадения
— Мне совестно
наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким
человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из простых, мелкопоместных дворян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в
люди, женившись там
на чьей-то побочной дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <
на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых
людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой
человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках,
на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Сейчас рассади их по разным углам
на хлеб да
на воду, чтоб у них дурь-то прошла; да пусть отец Герасим
наложит на них эпитимию, [Эпитимия — церковное наказание.] чтоб молили у бога прощения да каялись перед
людьми».
И это
наложило безрадостную печать
на жизнь русского
человека.
Для большей устойчивости
люди надевают
на себя котомки и даже
накладывают в них камней.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях
людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и
наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было
на немецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения
на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
Последуя тому, что
налагают на нас обычаи и нравы, мы приобретем благоприятство тех, с кем живем. Исполняя предписание закона, можем приобрести название честного
человека. Исполняя же добродетель, приобретем общую доверенность, почтение и удивление, даже и в тех, кто бы не желал их ощущать в душе своей. Коварный афинский сенат, подавая чашу с отравою Сократу, трепетал во внутренности своей пред его добродетелию.
Злая волшебница прогневалась
на моего родителя покойного, короля славного и могучего, украла меня, еще малолетнего, и сатанинским колдовством своим, силой нечистою, оборотила меня в чудище страшное и
наложила таковое заклятие, чтобы жить мне в таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого
человека, для всякой твари божией, пока найдется красная девица, какого бы роду и званья ни была она, и полюбит меня в образе страшилища и пожелает быть моей женой законною, и тогда колдовство все покончится, и стану я опять попрежнему
человеком молодым и пригожиим; и жил я таковым страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец заколдованный одиннадцать девиц красныих, а ты была двенадцатая.
Когда мы приехали
на десятины, то увидели, что несколько
человек крестьян длинными вилами
накладывают воза и только увязывают и отпускают их.
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько
человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок,
накладывали ее в свою посуду, выбегали
на берег, вытряхивали
на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню
на берег.
Как истинно развитой
человек, он гуляет и тут, и там, никогда не
налагая на себя никаких уз, но в то же время отнюдь не воспрещая, чтобы другие считали для себя наложение уз полезным.
Человеку сильному и предприимчивому тяжело подчиниться общинным порядкам, которые прежде всего обезличивают его,
налагают путы
на всю его деятельность, вторгаются в его жизненную обстановку и вообще держат под угрозой"сравнения с прочими".
— И я решительно бы тогда что-нибудь над собою сделала, — продолжала Настенька, — потому что, думаю, если этот
человек умер, что ж мне? Для чего осталось жить
на свете? Лучше уж руки
на себя
наложить, — и только бог еще, видно, не хотел совершенной моей погибели и внушил мне мысль и желание причаститься… Отговела я тогда и пошла
на исповедь к этому отцу Серафиму — помнишь? — настоятель в монастыре: все ему рассказала, как ты меня полюбил, оставил, а теперь умер, и что я решилась лишить себя жизни!
«Нет, — говорил он сам с собой, — нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к
людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение
на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не
наложил бы
на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
Правительства должны были избавить
людей от жестокости борьбы личностей и дать им уверенность в ненарушимости порядка жизни государственной, а вместо этого они
накладывают на личность необходимость той же борьбы, только отодвинув ее от борьбы с ближайшими личностями к борьбе с личностями других государств, и оставляют ту же опасность уничтожения и личности и государства.
Кто бы ты ни был, читающий эти строки, подумай о твоем положении и о твоих обязанностях, — не о том положении землевладельца, купца, судьи, императора, президента, министра, священника, солдата, которое временно приписывают тебе
люди, и не о тех воображаемых обязанностях, которые
на тебя
налагают эти положения, а о твоем настоящем, вечном положении существа, по чьей-то воле после целой вечности несуществования вышедшего из бессознательности и всякую минуту по чьей-то воле могущего возвратиться туда, откуда ты вышел.
Ветер шевелил обои. Они шуршали тихим, зловещим шелестом, и легкие полутени скользили по их пестрым узорам. «Соглядатай прячется там, за этими обоями», — думал Передонов. «Злые
люди! — думал он, тоскуя, — недаром они
наложили обои
на стену так неровно, так плохо, что за них мог влезть и прятаться злодей, изворотливый, плоский и терпеливый. Ведь были и раньше такие примеры».
«Что это, прости господи! — ни себе, ни
людям!» — думал Глеб, который никак не мог взять в толк причины отказов старика; он не понимал ее точно так же, как не понимал, чтобы смерть жены могла заставить дедушку Кондратия
наложить на себя обещание вечного поста.
— Ах, нет-с! То-то именно нет-с. В наши годы можно о себе серьезней думать. Просто разбитые мы все
люди: ни счастья у нас, ни радостей у нас, утром ждешь вечера, с вечера ночь к утру торопишь, жить не при чем, а руки
на себя
наложить подло. Это что же это такое? Это просто терзанье, а не жизнь.
— Вы слишком раздражены теперь, Наталья Алексеевна, — начал он, — вы не можете понять, как вы жестоко оскорбляете меня. Я надеюсь, что со временем вы отдадите мне справедливость; вы поймете, чего мне стоило отказаться от счастия, которое, как вы говорите сами, не
налагало на меня никаких обязанностей. Ваше спокойствие дороже мне всего в мире, и я был бы
человеком самым низким, если б решился воспользоваться…
Люди эти, немедля отставив от стены в гостиной кресла, раскидывали около нее складную деревянную кровать,
накладывали на нее перину и сафьянный тюфяк и расстилали перед нею персидский коврик.
— Но согласитесь, известная специальность, вернее, профессия,
налагает на каждого
человека известные обязанности и приличия, тем более сан священника…
Работа моя шла быстро и очень удачно. Маменька не находили слов хвалить меня и закармливали ласощами. Только и потребовали, чтобы нагих
людей покрыть краскою сколько можно толще и так, чтобы ничего невозможно было различить."Покрой их, Трушко, потолще; защити их от стыда". И я со всем усердием
накладывал на них всех цветов краски, не жалея, и имел удовольствие слышать от маменьки:"Вот теперь живо; невозможно различить
человек ли это или столб?"
Но Павел Мироныч рассердился
на гостинника и стал его обвинять, что если за номера деньги заплочены, так не надо было сторонних
людей без спроса под кровать
накладывать.
Так, например, он удерживается от всяких заключений относительно смерти царевича Димитрия и говорит о Годунове, что «историческое беспристрастие
налагает на нас обязанность не позорить память гениального
человека, взводя
на него преступление, которое было ему приписываемо особенно потому, что оно ему именно принесло выгоду» (том I, стр. 229).
Отречение, отречение постоянное — вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны ни были, — исполнение долга, вот о чем следует заботиться
человеку; не
наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща; а в молодости мы думаем: чем свободнее, тем лучше, тем дальше уйдешь.
Соломонида Платоновна. Полно, так ли? А если я знаю, что у тебя ничего женина нет? Да ты скорей удавишься, чем грош жене поверишь; картофель
на вес выдаешь — что ты мне говоришь, безобразный
человек! а передашь ты жене состояние. Я даже теперь вижу, что в плутовской голове твоей делается. Продать, — думаешь, что ли? Врешь, — завтра же
наложу запрещение.
Тюрьма и ссылка воспитали этого
человека и
наложили на него свой собственный отпечаток.
— Ты вот мне что, барин, скажи, — вдруг заговорил он, обернувшись к седоку, причем показал свое сморщенное в кулачок лицо с жиденькой седой бородкой и красными веками, — откуда этакая напасть
на человека? Был извозчик у нас, Иваном звали. Молодой, годов ему двадцать пять, а то и меньше. И кто его знает, с чего, с какой такой причины,
наложил на себя парень руки?
Герасим. Потому-то и не благословляет церковь каждому
человеку толковать Евангелие, чтобы он не заблудился, а, как мать, печется о детище и дает им по силам только толкование. Нет, позвольте мне досказать. Церковь не
накладывает на своих детей бремена непосильные, а требует исполнения заповедей: люби, не убий, не укради, не прелюбодействуй.
— Ну, это другой фасон… Тятенька от запоя и померши. Так это рассердились
на кучера, посинел, пена из уст и никакого дыхания. Это, действительно, было-с. Тятенька пили тоже временами, а не то, чтобы постоянно, как пьют дьякона или вон повар Егорка. А я-то испорчен… Была одна женщина… Сам, конечно, виноват… да… Холостым был тогда, ну баловство… Она-то потом вот как убивалась и руки
на себя непременно хотела
наложить. Ну, а добрые
люди и научили…
Словом, перед нами не страстно влюбленный, до самопожертвования любящий
человек, рассказывающий о заблуждениях и страданиях своей милой, об оскорблениях, нанесенных его сердцу, о поругании его святыни; перед нами просто автор, неловко взявший известную форму рассказа, не подумав о том, какие она
на него
налагает обязанности.
У одного
человека были осел и лошадь. Шли они по дороге; осел сказал лошади: «Мне тяжело, не дотащу я всего, возьми с меня хоть немного». Лошадь не послушалась. Осел упал от натуги и умер. Хозяин как
наложил все с осла
на лошадь, да еще и шкуру ослиную, лошадь и взвыла: «Ох, горе мне, бедной, горюшко мне, несчастной! Не хотела я немножко ему подсобить, теперь вот все тащу да еще и шкуру».
Занятия праздных
людей бывают большею частью такие, что занятия эти не только не облегчают труды рабочих
людей, но, напротив,
накладывают на них новые труды.
Наказывать
человека за его дурные дела всё равно что греть огонь. Всякий
человек, сделавший дурное, уже наказан тем, что лишен спокойствия и мучается совестью. Если же он не мучается совестью, то все те наказания, какие могут
наложить на него
люди, не исправят его, а только озлобят.
Когда огурцы растут в парниках, где ветра нет, тогда
люди сами срывают один цветок и
накладывают на другой, чтобы цветовая пыль попала
на плодовой цветок и была бы завязь. Пчелы и другие насекомые иногда переносят
на лапках пыль с цветка
на цветок, но больше всего пыль эту переносит ветер. Если бы не было ветра, половина растений была бы без семени.
Юродивые Бог знает отколь к ним приходили, нередко из самой Москвы какой-то чудной
человек приезжал — немой ли он был,
наложил ли подвиг молчания
на себя, только от него никто слова не слыхивал — из чужих с кем ни встретится, только в землю кланяется да мычит себе, а в келейных рядах чтут его за великого
человека…
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил он ей, положив руку
на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а
на него уповай. Снова пошлет он тебе и хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с небесной милостью. Для того и не моги отчаиваться, не смей роптать. То знай, что
на каждого
человека Бог по силе его крест
налагает.
— Во всем я у него виноват, — горько промолвил Василий Борисыч. — С тоски погулять пойдешь,
на людей поглядеть, и тут шуму да гаму не оберешься. Наплетут невесть чего, чего никогда и не бывало. Просто до того я дошел, дядюшка Никифор Захарыч, что хоть руки
на себя
наложить, так в ту же пору.
Пели певцы, и слушали их
люди свободной духом страны: жрецы не смели здесь
накладывать путы
на религиозное творчество народа; религия, не скованная догматами и кодексами, могла здесь развиваться и изменяться свободно.
И эти же черты
человек умудрился
наложить на потусторонний рай.
И великая задача
человека всегда была в том, чтобы энергию пола не уничтожить, а сублимировать, Человеческая цивилизация, человеческое сознание пытается
наложить оковы
на энергию пола,
на полярность человеческой природы.
Ведь от этого «скучно»
люди сходят с ума и кончают с собою, это «скучно»
накладывает свою иссушающую печать
на целые исторические эпохи.
«Никто-де не скажет, что я пала… Хоть и люблю, и говорю это, — клейма
на себя не
наложу, и любимый
человек не добьется своего, не сделает меня рабыней».
Эта житейская бывалость
наложила печать
на весь его душевный"habitus". И нетрудно было распознать в нем очень скоро
человека, знающего цену материальной независимости.
Рядом с Салтыковым Некрасов сейчас же выигрывал как литературный
человек. В нем чувствовался, несмотря
на его образ жизни,"наш брат — писатель", тогда как
на Салтыкова долгая чиновничья служба
наложила печать чего-то совсем чуждого писательскому миру, хотя он и был такой убежденный писатель и так любил литературу.
Первый
наложил руку
на все огромное имущество покойного его законный сын Сергей Семенович,
человек в то время уже вдовый и пожилой, живший с любовницей, какой-то Федосьей Григорьевой, от которой имел сына Луку и двух дочерей.
И в самом деле, если признать, что Гонкур и покойный его брат жили только литературным интересом, работали, как истинные художники, и при этом больше десяти лет встречали одно равнодушие, а то так и непонимание, то станет понятно, как подобная борьба с публикой
наложила не совсем мягкую и симпатичную печать
на людей, принадлежащих по своему происхождению и воспитанию к консервативной сфере.
Пекторалис был некоторым образом в гамлетовском положении, в нем теперь боролись два желания и две воли — и, как
человек, уже значительно разбитый, он никак не мог решить, «что доблестнее для души» —
наложить ли
на себя с железною волею руку, или с железною же волею продолжать влачить свое бедственнейшее состояние?
Ехать, ехать!.. Как вечные жиды, бездельные, никому не нужные, мы двинулись дальше с десятками повозок, нагруженных ненужным «казенным имуществом». Выбросить вон всю эту кладь,
наложить в повозки изувеченных
людей,
на которых сейчас посыплются шрапнели… Как можно! Придется отвечать за утерянное имущество. Ружейная пальба становилась ближе, громче. Раненые волновались, поднимались
на руках, в ужасе прислушивались…