Неточные совпадения
Слесарша. Да мужу-то
моему приказал забрить лоб в солдаты, и очередь-то на нас не припадала, мошенник такой! да и по закону нельзя: он женатый.
Она его не подымает
И, не сводя с него очей,
От жадных уст не отымает
Бесчувственной руки своей…
О чем теперь ее мечтанье?
Проходит долгое молчанье,
И тихо наконец она:
«Довольно; встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно.
Онегин, помните ль тот час,
Когда в саду, в аллее нас
Судьба свела, и так смиренно
Урок ваш выслушала я?
Сегодня
очередь моя.
Я знал, что pas de Basques неуместны, неприличны и даже могут совершенно осрамить меня; но знакомые звуки мазурки, действуя на
мой слух, сообщили известное направление акустическим нервам, которые в свою
очередь передали это движение ногам; и эти последние, совершенно невольно и к удивлению всех зрителей, стали выделывать фатальные круглые и плавные па на цыпочках.
— А вы его заметили? — спросил в свою
очередь Аркадий. — Не правда ли, какое у него славное лицо? Это некто Базаров,
мой приятель.
«
Моя ошибка была та, что я предсказывал тебе эту истину: жизнь привела бы к ней нас сама. Я отныне не трогаю твоих убеждений; не они нужны нам, — на
очереди страсть. У нее свои законы; она смеется над твоими убеждениями, — посмеется со временем и над бесконечной любовью. Она же теперь пересиливает и меня,
мои планы… Я покоряюсь ей, покорись и ты. Может быть, вдвоем, действуя заодно, мы отделаемся от нее дешево и уйдем подобру и поздорову, а в одиночку тяжело и скверно.
Да зачем я непременно должен любить
моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою
очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (время тут ничего не значит), когда Земля обратится в свою
очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
В то самое время как
мои бывшие спутники близки были к гибели, я, в течение четырех месяцев, проезжал десять тысяч верст по Сибири, от Аяна на Охотском море до Петербурга, и, в свою
очередь, переживал если не страшные, то трудные, иногда и опасные в своем роде минуты.
Затем он попрощался с
моими спутниками. Они в свою
очередь поклонились ему до земли, помогли ему надеть котомку, дали в руки палку и пошли провожать до опушки леса.
Ведь он Антиповых-то сыновей без
очереди в некруты отдал, мошенник беспардонный, пес, прости, Господи,
мое прегрешенье!
— Батюшка, разорил вконец. Двух сыновей, батюшка, без
очереди в некруты отдал, а теперя и третьего отнимает. Вчера, батюшка, последнюю коровушку со двора свел и хозяйку
мою избил — вон его милость. (Он указал на старосту.)
— Я буду рассказывать очень коротко, — сказала Вера Павловна: — начинается с меня; когда дойдет
очередь до других, пусть они рассказывают. Но я предупреждаю вас, в конце
моей истории есть секреты.
— Ты дурно поступаешь со мною, Дмитрий. Я не могу не исполнить твоей просьбы. Но, в свою
очередь, я налагаю на тебя одно условие. Я буду бывать у вас; но, если я отправлюсь из твоего дома не один, ты обязан сопровождать меня повсюду, и чтоб я не имел надобности звать тебя, — слышишь? — сам ты, без
моего зова. Без тебя я никуда ни шагу, ни в оперу, ни к кому из знакомых, никуда.
Пока
мой извозчик добивался ведра в
очереди, я на все успел насмотреться, поражаясь суете, шуму и беспорядочности этой самой тогда проезжей площади Москвы… Кстати сказать, и самой зловонной от стоянки лошадей.
— Генерал, кажется, по
очереди следует вам, — обратилась к нему Настасья Филипповна, — если и вы откажетесь, то у нас всё вслед за вами расстроится, и мне будет жаль, потому что я рассчитывала рассказать в заключение один поступок «из
моей собственной жизни», но только хотела после вас и Афанасия Ивановича, потому что вы должны же меня ободрить, — заключила она, рассмеявшись.
—
Очередь моя, но я пользуюсь
моею льготой и не стану рассказывать, — решительно сказал Птицын.
Мой знакомый стоял восьмым по
очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью
очередь.
— О, если и вы обещаетесь, — с жаром вскричал генерал, — то я готов вам хоть всю
мою жизнь пересказать; но я, признаюсь, ожидая
очереди, уже приготовил свой анекдот…
Уже с поселения почаще буду всех навещать
моими посланиями, ты и Марья будете иметь свою
очередь; прошу только не поскучать многоречием и большей частью пустословием
моим. Между тем, по старой памяти, могу тебе заметить, что ты не знаешь внутренних происшествий.Поклон твой Митькову остается при тебе по очень хорошей причине: я не могу передать его в Красноярск, где он с 1836 года. Все здешние твои знакомые тебя приветствуют…
Многое в таком роде объяснял мне отец, а я, в свою
очередь, объяснял
моей милой сестрице, хотя она тут же сидела и также слушала отца.
Мать, в свою
очередь, пересказывала
моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Отец
мой целые дни проводил сначала в разговорах с слепым поверенным Пантелеем, потом принялся писать, потом слушать, что сочинил Пантелей Григорьич (читал ученик его, Хорев), и, наконец, в свою
очередь, читать Пантелею Григорьичу свое, написанное им самим.
Он, в свою
очередь, только что кончил одну не литературную, но зато очень выгодную спекуляцию и, выпроводив наконец какого-то черномазенького жидка, с которым просидел два часа сряду в своем кабинете, приветливо подает мне руку и своим мягким, милым баском спрашивает о
моем здоровье.
Кормилицу
мою, семидесятилетнюю старуху Домну, бог благословил семейством. Двенадцать человек детей у нее, всё — сыновья, и все как на подбор — один другого краше. И вот, как только, бывало, пройдет в народе слух о наборе, так старуха начинает тосковать. Четырех сынов у нее в солдаты взяли, двое послужили в ополченцах. Теперь
очередь доходит до внуков. Плачет старуха, убивается каждый раз, словно по покойнике воет.
В свою
очередь, и знакомые
мои, зная, что у всякого из них есть хоть какой-нибудь пунктик, которому я сочувствую, тоже не оставляют меня своими рукожатиями.
От него я узнал, что между отцом и матушкой произошла страшная сцена (а в девичьей все было слышно до единого слова; многое было сказано по-французски — да горничная Маша пять лет жила у швеи из Парижа и все понимала); что матушка
моя упрекала отца в неверности, в знакомстве с соседней барышней, что отец сперва оправдывался, потом вспыхнул и в свою
очередь сказал какое-то жестокое слово, «якобы об ихних летах», отчего матушка заплакала; что матушка также упомянула о векселе, будто бы данном старой княгине, и очень о ней дурно отзывалась и о барышне также, и что тут отец ей пригрозил.
— Хорошая! — кивнул головой Егор. — Вижу я — вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря правду. Вот недавно воротился из ссылки
мой товарищ. Когда он ехал через Нижний — жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск — они уже были в московской тюрьме. Теперь
очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный человек, пять лет такой жизни свели ее в могилу…
— А чем
мои занятия худы? — спросил он в свою
очередь, — напротив того, я полагаю, что они в высшей степени нравственны, потому что
мои откровенные беседы с молодым поколением поселяют в нем отвращение к тем мерзостям, в которых закоренели их милые родители… Да позвольте полюбопытствовать, о каких это «других» занятиях вы говорите?
Он, в свою
очередь, подтвердил
мою догадку и, поздравив меня с тем, что Россия обладает столь целесообразными пословицами, присовокупил, что по-французски такого рода изречения составляют особого рода кодекс, именуемый «la sagesse des nations». [«мудрость народов»] Через минуту все пассажиры уже знали, что в среде их сидит un journaliste russe, [русский журналист] у которого уши выше лба не растут.
— Да, вот жена
моя, — отвечал Калинович, показывая директору на проходившую с другой дамой Полину, которая, при всей неправильности стана, сумела поклониться свысока, а директор, в свою
очередь, отдавая поклон, заметно устремил взор на огромные брильянты Полины, чего Калинович при этом знакомстве и желал.
— Взгляд
мой, ваше превосходительство, полагаю, единственный, который может вытекать из этого дела, — возразил в свою
очередь со всею вежливостью Калинович.
В свою
очередь взбешенный Калинович, чувствуя около себя вместо хорошенького башмачка жирные бока помещицы, начал ее жать изо всей силы к стене; но та сама раздвинула локти и, произнеся: «Чтой-то, помилуйте, как здесь толкают!», пахнула какой-то теплотой; герой
мой не в состоянии был более этого сносить: только что не плюнувши и прижав еще раз барыню к стене, он пересел на другую скамейку, а потом, под дальнейшую качку вагона, невольно задремал.
— Как же, — отвечает юнкер, — до конца
моих дней не забуду. — И спрашивает в свою
очередь: — А помните, как нас чуть не опрокинул этот долговязый катковский лицеист?
— Отчего ж им не быть? — воскликнула, в свою
очередь, с некоторым удивлением gnadige Frau. — Я даже была в Геттингене, по поручительству
моего первого мужа, принята в ложу.
Но Глумов, вместо того чтоб ответить на
мое восклицание, в свою
очередь встревоженно крикнул...
Дальнейшая
очередь была за мной. Но только что я приступил к чтению"Исторической догадки": Кто были родители камаринского мужика? — как послышался стук в наружную дверь. Сначала стучали легко, потом сильнее и сильнее, так что я, переполошенный, отворил окно, чтоб узнать, в чем дело. Но в ту самую минуту, как я оперся на подоконник, кто-то снаружи вцепился в
мои руки и сжал их как в клещах. И в то же время, едва не сбив меня с ног, в окно вскочил мужчина в кепи и при шашке.
Великим постом меня заставили говеть, и вот я иду исповедоваться к нашему соседу, отцу Доримедонту Покровскому. Я считал его человеком суровым и был во многом грешен лично перед ним: разбивал камнями беседку в его саду, враждовал с его детьми, и вообще он мог напомнить мне немало разных поступков, неприятных ему. Это меня очень смущало, и, когда я стоял в бедненькой церкви, ожидая
очереди исповедоваться, сердце
мое билось трепетно.
— Видите, братцы
мои, как она по ряду всю нашу дюжину обирать зачала, — говорил он, — вот уже и Николай Афанасьевич помер: теперь скоро и наша с отцом Захарией придет
очередь.
— Но позвольте, — перебила ее в свою
очередь Екатерина Ивановна, все более раздражаясь, — меня интересует не этот учитель, а
мой племянник. Я слышала, что вы, — извините, пожалуйста, — его развращаете.
— Нет, Егор Ильич, нет! уж оставим лучше, — отвечала Настенька, в свою
очередь совершенно упав духом. — Это все пустое, — продолжала она, сжимая его руки и заливаясь слезами. — Это вы после вчерашнего так… но не может этого быть, вы сами видите. Мы ошиблись, Егор Ильич… А я о вас всегда буду помнить, как о
моем благодетеле и… и вечно, вечно буду молиться за вас!..
Один из распорядителей выступал на средину, провозглашал тост: «За здоровье его превосходительства!» — и все дружно подхватывали: «Прощайте, ваше превосходительство!», «Ура, ваше превосходительство!» Его превосходительство, в свою
очередь, обходил кругом стола и говорил: «Нижайше вам кланяюсь, господа!», «Усерднейше вас благодарю, почтенные
мои сослуживцы!» И, смотря по степени воодушевления, или плакал, или просто только утирал глаза.
Тем не менее я не вхожу в подробное рассмотрение этого вопроса, ибо рассмотрение привело бы меня к расследованию, которое, в свою
очередь, повлекло бы за собою полемику, которой, в
моем положении, я всячески должен избегать.
И, к удивлению
моему, он не только не бросился меня бить (как это почти всегда делают заблуждающиеся молодые люди), но даже протянул мне обе руки и, в свою
очередь, объявил, что он русский и занимает в своем отечестве ранг помпадура.
Старуха, вытерпев первый поток самых крепких ругательств, приосанилась и, разгорячившись в свою
очередь, сама напала на
моего дедушку: «Да что ж это ты развоевался, как над своей крепостной рабой, — сказала она, — разве ты забыл, что я такая же столбовая дворянка, как и ты, и что
мой покойный муж был гораздо повыше тебя чином.
— Бей же меня, батюшка, бей! — сказал тогда сын, поспешно растегивая запонку рубашки и подставляя раскрытую, обнаженную грудь свою. — Бей; в этом ты властен! Легче мне снести твои побои, чем видеть тебя в тяжком грехе… Я, батюшка (тут голос его возвысился), не отступлюсь от своего слова,
очередь за нами, за твоими сыновьями; я пойду за Гришку! Охотой иду! Слово
мое крепко: не отступлюсь я от него… Разве убьешь меня… а до этого господь тебя не допустит.
И вот теперь приходится опять об нем вспоминать, потому что провозглашатели"средостений"и"оздоровлений"почти силком ставят его на
очередь. И вновь перед глазами
моими, одна за другой, встают картины
моей молодости, картины, в которых контингент действующих лиц в значительной мере наполнялся куроцапами. То было время крепостного права, когда мы с вами, молодые, здоровые и довольные, ходили рука в руку по аллеям парка и трепетно прислушивались к щелканью соловья…
— С удовольствием,
мой друг, хотя, как я уже объяснил тебе,
очередь…
Этот уголок мне особенно дорог, потому что на нем с детства были сосредоточены все
мои упования, и он, в свою
очередь, дал мне гораздо больше того, что я достоин был получить.
— Да скажешь ли ты наконец… оболтус ты этакой! — крикнул и я в свою
очередь, чувствуя, что даже стены
моего кабинета начинают глупеть от родственных разговоров.
— Фамилия
моя не княжеская и не графская, а просто Миклаков! — отвечал тот, в свою
очередь, тоже резко.
— Боже
мой, это вы появились, наконец! — воскликнул он, в свою
очередь, каким-то даже восторженным тоном и, взойдя на террасу, не преминул поцеловать у княгини ручку; она тоже поцеловала его с удовольствием в щеку.