Неточные совпадения
Я нашел это занятие, и горжусь этим занятием, и считаю его более благородным, чем занятия
моих бывших
товарищей при дворе и по службе.
Между тем
моя ундина вскочила в лодку и махнула
товарищу рукою; он что-то положил слепому в руку, примолвив: «На, купи себе пряников».
Ее свежее дыхание касалось
моего лица; иногда локон, отделившийся в вихре вальса от своих
товарищей, скользил по горящей щеке
моей…
Но изменяет пеной шумной
Оно желудку
моему,
И я Бордо благоразумный
Уж нынче предпочел ему.
К Au я больше не способен;
Au любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен другу,
Который, в горе и в беде,
Товарищ завсегда, везде,
Готов нам оказать услугу
Иль тихий разделить досуг.
Да здравствует Бордо, наш друг!
Конек его был блестящие связи, которые он имел частию по родству
моей матери, частию по своим
товарищам молодости, на которых он в душе сердился за то, что они далеко ушли в чинах, а он навсегда остался отставным поручиком гвардии.
— Не обманывай, рыцарь, и себя и меня, — говорила она, качая тихо прекрасной головой своей, — знаю и, к великому
моему горю, знаю слишком хорошо, что тебе нельзя любить меня; и знаю я, какой долг и завет твой: тебя зовут отец,
товарищи, отчизна, а мы — враги тебе.
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то
мой совет: не терять,
товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так
мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак,
мой совет — идти.
Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р.,
моему старинному
товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
— Каким же образом, — возразил
мой допросчик, — дворянин и офицер один пощажен самозванцем, между тем как все его
товарищи злодейски умерщвлены? Каким образом этот самый офицер и дворянин дружески пирует с бунтовщиками, принимает от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину денег? Отчего произошла такая странная дружба и на чем она основана, если не на измене или по крайней мере на гнусном и преступном малодушии?
Довольно счастлив я в
товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.
— У меня, знаешь, иногда ночуют, живут большевики. Н-ну, для них
моего вопроса не существует. Бывает изредка
товарищ Бородин, человек удивительный, человек, скажу, математически упрощенный…
—
Мой брат недавно прислал мне письмо с одним
товарищем, — рассказывал Самгин. — Брат — недалекий парень, очень мягкий. Его испугало крестьянское движение на юге и потрясла дикая расправа с крестьянами. Но он пишет, что не в силах ненавидеть тех, которые били, потому что те, которых били, тоже безумны до ужаса.
— Это, знаешь,
мой титул, меня наградил им один
товарищ в Полтаве, марксист.
— Благодарю, что не кинули
моего бедного
товарища…
Вероятнее всего, что Ламберт, с первого слова и жеста, разыграл перед нею
моего друга детства, трепещущего за любимого и милого
товарища.
Я приготовил письмо в полк командиру и
товарищам, с полным сознанием во лжи
моей, восстановляя честь Степанова.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый
товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика князя Сокольского за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал отцу
моему, Версилову, пощечину.
Я в эти две недели ужасно важничал перед
товарищами, хвастался
моим синим сюртуком и папенькой
моим Андреем Петровичем, и вопросы их: почему же я Долгорукий, а не Версилов, — совершенно не смущали меня именно потому, что я сам не знал почему.
— Да и юмор странный, — продолжал я, — гимназический условный язык между
товарищами… Ну кто может в такую минуту и в такой записке к несчастной матери, — а мать она ведь, оказывается, любила же, — написать: «прекратила
мой жизненный дебют»!
— Нет, ничего. Я сам увижусь. Мне жаль Лизу. И что может посоветовать ей Макар Иванович? Он сам ничего не смыслит ни в людях, ни в жизни. Вот что еще,
мой милый (он меня давно не называл «
мой милый»), тут есть тоже… некоторые молодые люди… из которых один твой бывший
товарищ, Ламберт… Мне кажется, все это — большие мерзавцы… Я только, чтоб предупредить тебя… Впрочем, конечно, все это твое дело, и я понимаю, что не имею права…
Дело в том, что
товарищ моего детства Ламберт очень, и даже прямо, мог бы быть причислен к тем мерзким шайкам мелких пройдох, которые сообщаются взаимно ради того, что называют теперь шантажом и на что подыскивают теперь в своде законов определения и наказания.
За обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после того супа, который я ел в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса, и оно вышло жестко и грубо. Подавали уток; но утки значительно похудели на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было без конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А
товарищи мои пили за обедом херес, портвейн, как будто были в Петербурге!
Содержатель станции, из казаков, очень холодно объявил мне, что лошадей нет:
товарищи мои всех забрали.
Товарищи мои вооружились топорами, а я должен был сесть на бревно (зато красного дерева) и праздно смотреть, как они прорубали себе дорожку на холм.
Товарищи мои уехали сегодня утром вперед.
Товарищи мои заметили то же самое: нельзя нарочно сделать лучше; так и хочется снять ее и положить на стол, как presse-papiers.
Я вошел на минуту, да и долой, а
товарищи мои, моряки, начали вглядываться во всякую гайку, винт.
Товарищи мои и вьюки все уехали вперед; я оставил только своего человека, и где чуть сносно — еду, где худо — иду.
Пока я писал в лесу и осторожно обходил болота,
товарищи мои, подождав меня на станке, уехали вперед, оставив мне чаю, сахару, даже мяса, и увезли с тюками
мою постель, белье и деньги.
Я не знал, на что решиться, и мрачно сидел на своем чемодане, пока
товарищи мои шумно выбирались из трактира. Кули приходили и выходили, таская поклажу. Все ушли; девятый час, а шкуне в 10 часу велено уйти. Многие из наших обедают у Каннингама, а другие отказались, в том числе и я. Это прощальный обед. Наконец я быстро собрался, позвал писаря нашего, который жил в трактире, для переписки бумаг, велел привести двух кули, и мы отправились.
«Любезнейшие
мои, — говорю я, — друзья и
товарищи, не беспокойтесь, чтоб я в отставку подал, потому что это я уже и сделал, я уже подал, сегодня же в канцелярии, утром, и когда получу отставку, тогда тотчас же в монастырь пойду, для того и в отставку подаю».
— Нет, тебе вместе с людьми ходи не могу.
Моя тебе
товарищ нету. С такой собакой в компании ходи — скоро пропади.
Пока он, с обычным странным изумлением, выслушивал ответ смотрителя, что лошадей-де нету, я успел, со всем жадным любопытством скучающего человека, окинуть взором с ног до головы
моего нового
товарища.
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга»; туз принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил имя Клода Бернара не менее 10 раз в сутки, прибавляя к нему не менее 5 раз «
мой ученый друг» или «
мой знаменитый
товарищ по науке».
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском полку. Характер
мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом.
Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло.
Недоставало, может, одного —
товарища, но я все ребячество провел в одиночестве [Кроме меня, у
моего отца был другой сын, лет десять старше меня.
Не было мне ни поощрений, ни рассеяний; отец
мой был почти всегда мною недоволен, он баловал меня только лет до десяти;
товарищей не было, учители приходили и уходили, и я украдкой убегал, провожая их, на двор поиграть с дворовыми мальчиками, что было строго запрещено.
Года через два или три, раз вечером сидели у
моего отца два
товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии, генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната
моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим,
мой отец сказал им, что он говорил с князем Юсуповым насчет определения меня на службу.
Товарищ мой по редакции был кандидат нашего университета и одного со мною отделения.
Где
мои вятские
товарищи по канцелярии Тюфяева, где Ардашов, писавший за присест по десяти листов, Вепрёв, Штин и
мой пьяненький столоначальник?
Сначала я был потерян в обществе стариков, гвардейских офицеров времен Екатерины,
товарищей моего отца, и других стариков, нашедших тихое убежище в странноприимном сенате,
товарищей его брата.
Наконец,
товарищ Блюхера рассорился с
моим отцом и оставил наш дом; после этого отец не теснил меня больше немцами.
Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования
моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его
товарищей окончательно разбудила ребяческий сон
моей души.
Когда ко мне приходил
товарищ еврей, то
моя мать задавала традиционный вопрос: «Est-ce un monsieur ou ce n’est pas un monsieur?» [Это господин или не господин? (фр.).]
Ее муж,
товарищ моего отца по кавалергардскому полку, был
моим крестным отцом.
К тому же
товарищи иногда насмехались над
моими нервными движениями хореического характера, присущими мне с детства.
Я относился к этому враждебно, не хотел встречаться с
товарищем моей молодости Луначарским.
Единственным
товарищем моего детства был моряк Н.М., которому
мой отец помог окончить образование.
Все это не способствовало
моей популярности в кругу
моих марксистских
товарищей.