Неточные совпадения
— Может быть, всё это хорошо; но
мне-то зачем заботиться об учреждении пунктов медицинских, которыми я никогда не пользуюсь, и школ, куда я своих детей не буду посылать, куда и крестьяне не хотят посылать детей, и я еще не твердо верю,
что нужно их посылать? — сказал он.
— История тоже смешная, но
мне-то от ней не смешно. Даже так,
что если ваше превосходительство…
Я даже вот уверен,
что вы «страданье надумаетесь принять»;
мне-то на слово теперь не верите, а сами на том остановитесь.
—
Что же ты говорил… я хочу сказать, обо
мне-то?
Да
что же вы в самом деле обо
мне-то подумали?
— Ну
что ж,
что читали? — вскричал он вдруг в недоумении и в нетерпении. —
Мне-то какое дело!
Что ж в том?
Борис.
Что обо
мне-то толковать! Я вольная птица. Ты-то как?
Что свекровь-то?
— Ну, пусть бы я остался:
что из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она и без того моя. Я уеду, и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю,
что вам со мной не скучно, но
мне-то с вами каково?
— Какой вздор вы говорите — тошно слушать! — сказала она, вдруг обернувшись к нему и взяв его за руки. — Ну кто его оскорбляет?
Что вы мне мораль читаете! Леонтий не жалуется, ничего не говорит… Я ему отдала всю жизнь, пожертвовала собой: ему покойно, больше ничего не надо, а
мне-то каково без любви! Какая бы другая связалась с ним!..
«Да — она права: зачем ей доверять мне? А
мне-то как оно нужно, Боже мой! чтоб унять раздражение, узнать тайну (а тайна есть!) и уехать! Не узнавши, кто она,
что она, — не могу ехать!»
—
Мне-то не знать? Да я же и нянчила этого ребенка в Луге. Слушай, брат: я давно вижу,
что ты совсем ни про
что не знаешь, а между тем оскорбляешь Андрея Петровича, ну и маму тоже.
Татьяна Павловна! Моя мысль —
что он хочет… стать Ротшильдом, или вроде того, и удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно пенсион —
мне-то, может быть, и не назначит, — но, во всяком случае, только мы его и видели. Он у нас как месяц молодой — чуть покажется, тут и закатится.
— Ну, ты
что же ко
мне-то не заходишь?
— А, черт вас подери! — вскричал Петр Ильич, как бы вдруг одумавшись, — да
мне-то тут
что? Бросай свои деньги, коли даром нажил!
— Это
мне-то, мне-с, это столько денег, двести рублей! Батюшки! Да я уж четыре года не видал таких денег, Господи! И говорит,
что сестра… и вправду это, вправду?
— Ну, так и я тогда же подумала! Лжет он мне, бесстыжий, вот
что! И приревновал он теперь меня, чтобы потом на меня свалить. Ведь он дурак, ведь он не умеет концов хоронить, откровенный он ведь такой… Только я ж ему, я ж ему! «Ты, говорит, веришь,
что я убил», — это
мне-то он говорит,
мне-то, это меня-то он тем попрекнул! Бог с ним! Ну постой, плохо этой Катьке будет от меня на суде! Я там одно такое словечко скажу… Я там уж все скажу!
— Значит, все прахом?.. Нет, не может этого быть… Тогда
что же
мне-то останется?
— Ну,
мне-то не нужно… Я так, к слову. А про других слыхал,
что начинают закладываться. Из наших же мельников есть такие, которые зарвутся свыше меры, а потом в банк.
— Да, для себя… По пословице, и вор богу молится, только какая это молитва? Будем говорить пряменько, Галактион Михеич: нехорошо. Ведь я знаю, зачем ты ко
мне-то пришел… Сначала я, грешным делом, подумал,
что за деньгами, а потом и вижу,
что совсем другое.
— Давненько мы не видались, — заговорила она первая, удерживая руку Галактиона в своей. — Ну, как поживаешь? Впрочем,
что я тебя спрашиваю?
Мне-то какое до тебя дело?
— Послушай, да
что ты ко
мне-то привязался, сера горючая? — озлился о. Макар.
— Знаю,
что тяжело, да
мне-то дела нет никакого до того,
что тебе тяжело. Слушай, отвечай мне правду как пред богом: лжешь ты мне или не лжешь?
— А у меня уж скоро Рублиха-то подастся… да. Легкое место сказать, два года около нее бьемся, и больших тысяч это самое дело стоит. Как подумаю,
что при Оникове все дело оправдается, так даже жутко сделается. Не для его глупой головы удумана штука… Он-то теперь льнет ко мне, да
мне-то его даром не надо.
— Ну,
что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как другая цепная собака: ни во двор, ни со двора не пущает. Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне приходится по мамыньке — ну, да
мне-то это все едино. Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
— Это не резон, милый ты мой… Прохарчишься, и все тут. Да… А ты лучше, знаешь,
что сделай… Отдавай мне деньги-то, я их оберну раза три-четыре в год, а процент пополам. Глядишь, и набежит тысчонка-другая. На Самосадке-то не прожить… Я для тебя говорю, а ты подумай хорошенько.
Мне-то все равно, тебе платить или кому другому.
— Да ведь
мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек есть,
что душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
—
Мне-то, барин, сумнительно, — отвечала Груша, —
что, неужели в аду-то кисти и краски есть, которыми царь Соломон образ-то нарисовал.
— Да вы, может быть, побрезгаете,
что он вот такой… пьяный. Не брезгайте, Иван Петрович, он добрый, очень добрый, а уж вас как любит! Он про вас мне и день и ночь теперь говорит, все про вас. Нарочно ваши книжки купил для меня; я еще не прочла; завтра начну. А уж
мне-то как хорошо будет, когда вы придете! Никого-то не вижу, никто-то не ходит к нам посидеть. Все у нас есть, а сидим одни. Теперь вот я сидела, все слушала, все слушала, как вы говорили, и как это хорошо… Так до пятницы…
Бедный отец должен перед ним чуть не спину гнуть; я понимаю,
что все это для меня, да
мне-то ничего не нужно.
— Нисколько… Если вы хотите показаться смешным в глазах всех служащих, тогда не слушайте меня и делайте по-своему.
Что же
мне-то за интерес надоедать вам?..
— Кто же это прибывает… кажется, мы все старые: мы, сударь, никого ведь неволить ни к себе, ни от себя не можем… Да
что ж ты ко
мне-то, сударь? Ведь тут, кажется, и мужчины есть — вон хоть бы Иван Мелентьич…
Подхалюзин. Эх, Самсон Силыч! Да
что тут разговаривать-то-с. Уж вы во
мне-то не сумневайтесь! Уж одно слово: вот как есть, весь тут.
— Господи помилуй!
что ж из этого будет? Все люди как люди, только ты один бог знает на кого похож! А
мне-то бы радость какая! привел бы бог понянчить внучат. Право, женись на ней; ты ее полюбишь…
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а
мне-то…
мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал?
Что — жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит. Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над
чем. Про любовь свою расскажи,
что ли… да позабавней, знаешь.
— Ба, да вы сами на выходе! А
мне-то ведь сказали,
что вы совсем прихворнули от занятий.
— Семен Яковлевич,
что же вы
мне-то ничего не ответили, я так давно вами интересуюсь, — начала было опять наша дама.
— Знаю,
что не ничтожен, но
мне-то он не по моему душевному настроению, — ответил тот с тоской в голосе.
—
Мне-то? Вы мне скажите: знаете ли вы, например,
что такое внутренняя политика? ну? Так вот эта самая внутренняя политика вся теперь на наших плечах лежит!
Ну а
мне-то, скажи,
чем мне-то жить прикажешь?
— Друг ты мой, — говорит он, — да
что же
мне-то делать с тобой? Не я наказую, закон!
—
Мне-то! ну, да уж
что! Лет семь еще и я промаюсь…
—
Мне-то? Мать она мне,
что ли? Матерей не жалеют, а ты… чудак!
Ей, может, это в иную минуту и так покажется, потому
что и сама она уже Сарриных лет достигла, но а
мне-то виднее…
Смотрят люди на предмет различно, но как те, так и другие и третьи рассуждают о войне как о событии совершенно не зависящем от воли людей, участвующих в ней, и потому даже и не допускают того естественного вопроса, представляющегося каждому простому человеку: «
Что,
мне-то нужно ли принимать в ней участие?» По мнению всех этих людей, вопросов этого рода даже не существует, и всякий, как бы он ни смотрел на войну сам лично, должен рабски подчиняться в этом отношении требованиям власти.
А
мне-то видеть его страдания и знать,
что причиною всего я!
Несчастная ничего не понимала и ничего не желала понимать. Я ее насильно поднял, усадил и дал воды. У меня от слабости кружилась голова и дрожали ноги. Затем я, по логике всякой слабости, возненавидел Любочку.
Что она ко
мне-то пристает, когда я сам едва дышу? Довольно этой комедии. Ничего знать не хочу. До свидания… Любочка смотрела на меня широко раскрытыми глазами и только теперь заметила, как я хорош, — краше в гроб кладут.
«Да
мне-то, — думаю, —
что такое до вас? По мне, вы какие ни будьте, я вас и знать не хочу», и сейчас же сам крякнул и объявил им,
что я здесь, не хозяин и
что хозяина самого, дяди моего, нету дома.
— А ты вот
что, спасенная душенька, — говорил Шабалин своим обычным грубым тоном, — когда ко
мне-то в гости соберешься?
Аксюша (все еще с сердцем). Об
чем это ты думаешь? Ты бы обо
мне-то подумал; нужно ведь подумать-то.
— Бросить её нельзя, — тихо говорил Павел. — Бросают,
что не нужно. А она мне нужна… Её у меня вырывают, — вот в
чём дело… И может, я не душой люблю её, а злостью, обидой люблю. Она в моей жизни — весь мой кусок счастья. Неужто отдать её?
Что же
мне-то останется?.. Не уступлю, — врут! Убью, а не отдам.