Неточные совпадения
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление; а я не признаю жизни без
любви, — сказал он, поняв по своему вопрос Левина. Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь
зла, а себе столько удовольствия…
И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце
любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце
злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
А она чувствовала, что рядом с
любовью, которая связывала их, установился между ними
злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего сердца.
Тут непременно вы найдете
Два сердца, факел и цветки;
Тут, верно, клятвы вы прочтете
В
любви до гробовой доски;
Какой-нибудь пиит армейский
Тут подмахнул стишок злодейский.
В такой альбом, мои друзья,
Признаться, рад писать и я,
Уверен будучи душою,
Что всякий мой усердный вздор
Заслужит благосклонный взор
И что потом с улыбкой
злоюНе станут важно разбирать,
Остро иль нет я мог соврать.
Иногда Клим испытывал желание возразить девочке, поспорить с нею, но не решался на это, боясь, что Лида рассердится. Находя ее самой интересной из всех знакомых девочек, он гордился тем, что Лидия относится к нему лучше, чем другие дети. И когда Лида вдруг капризно изменяла ему, приглашая в тарантас
Любовь Сомову, Клим чувствовал себя обиженным, покинутым и ревновал до
злых слез.
— Слепцы! Вы шли туда корыстно, с проповедью
зла и насилия, я зову вас на дело добра и
любви. Я говорю священными словами учителя моего: опроститесь, будьте детями земли, отбросьте всю мишурную ложь, придуманную вами, ослепляющую вас.
— Разве ты со
зла советовал мне читать «Гигиену брака»? Но я не читала эту книгу, в ней ведь, наверное, не объяснено, почему именно я нужна тебе для твоей
любви? Это — глупый вопрос? У меня есть другие, глупее этого. Вероятно, ты прав: я — дегенератка, декадентка и не гожусь для здорового, уравновешенного человека. Мне казалось, что я найду в тебе человека, который поможет… впрочем, я не знаю, чего ждала от тебя.
— Не все, — ответил Иноков почему-то виноватым тоном. — Мне Пуаре рассказал, он очень много знает необыкновенных историй и любит рассказывать. Не решил я — чем кончить? Закопал он ребенка в снег и ушел куда-то, пропал без вести или — возмущенный бесплодностью
любви — сделал что-нибудь
злое? Как думаете?
— Ты в бабью
любовь — не верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух!
Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на земле живут.
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что
любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении. Где же благо? Где
зло? Где граница между ними?
У него, от напряженных усилий разгадать и обратить Веру к жизни («а не от
любви», — думал он), накипало на сердце, нервы раздражались опять, он становился едок и
зол. Тогда пропадала веселость, надоедал труд, не помогали развлечения.
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим
злым игом, а не под игом
любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается
любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
Жизнь и
любовь как будто пропели ей гимн, и она сладко задумалась, слушая его, и только слезы умиления и веры застывали на ее умирающем лице, без укоризны за
зло, за боль, за страдания.
Во-вторых, о больших я и потому еще говорить не буду, что, кроме того, что они отвратительны и
любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и
зло и стали «яко бози».
Девушка начинала тем, что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух
зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж
зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без
любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на земле, только коптит небо.
Думаю, что мучительный религиозный путь связан не только с моими внутренними противоречиями, но и с острым чувством
зла и безмерностью моей
любви к свободе.
Она есть предельное
зло, расставание, с которым нельзя примириться, и она есть потусторонний свет, откровение
любви, начало преображения.
Природный порядок, лежащий во
зле, побежден будет новой, святой
любовью, мистическим браком.
В глубине творения зародился грех, черты творения исказились
злом, не осуществилась в нем совершенная идея Бога, нет в нем той
любви к Богу, которая только и делает бытие полным и содержательным.
Но насилие и
зло побеждаются лишь ростом благодати, лишь свободной
любовью.
Видя во всем толикую превратность, от слабости моей и коварства министров моих проистекшую, видя, что нежность моя обращалася на жену, ищущую в
любви моей удовлетворения своего только тщеславия и внешность только свою на услаждение мое устрояющую, когда сердце ее ощущало ко мне отвращение, — возревел я яростию гнева: — Недостойные преступники, злодеи! вещайте, почто во
зло употребили доверенность господа вашего? предстаньте ныне пред судию вашего.
— Да, прости меня, я тебя очень обидела, — повторила Лиза и, бросаясь на грудь Гловацкой, зарыдала, как маленький ребенок. — Я скверная,
злая и не стою твоей
любви, — лепетала она, прижимаясь к плечу подруги.
— Странная ты девушка, Тамара. Вот гляжу я на тебя и удивляюсь. Ну, я понимаю, что эти дуры, вроде Соньки,
любовь крутят. На то они и дуры. А ведь ты, кажется, во всех
золах печена, во всех щелоках стирана, а тоже позволяешь себе этакие глупости. Зачем ты эту рубашку вышиваешь?
— И это справедливо, — подтвердил Вихров, —
злое начало, как его ни заковывай, непременно в жизни человеческой начнет проявляться — и все больше и больше, пока снова не произнесутся слова
любви и освобождения: тогда оно опять пропадает… Но кто ж тебе все это рассказывал? — прибавил он, обращая с радушием свое лицо к Груне.
Он любил ее как-то с мучением; часто он приходил ко мне расстроенный и грустный, говоря, что не стоит мизинчика своей Наташи; что он груб и
зол, не в состоянии понимать ее и недостоин ее
любви.
Целую ночь затем ей снился тот зеленый уголок, в котором притаился целый детский мир с своей великой
любовью, «
Злая… ведьма…» — стояли у ней в ушах роковые слова, и во сне она чувствовала, как все лицо у ней горело огнем и в глазах накипали слезы.
И как скоро, как беспрепятственно совершается процесс этого превращения! С какою изумительною быстротой поселяется в сердце вялость и равнодушие ко всему, потухает огонь
любви к добру и ненависти ко лжи и
злу! И то, что когда-то казалось и безобразным и гнусным, глядит теперь так гладко и пристойно, как будто все это в порядке вещей, и так ему и быть должно.
Уговаривал он меня, за такую ко мне его
любовь, заемное письмо ему дать, и хоша могла я из этого самого поступка об его
злом намерении заключить, однако ж не заключила, и только в том могла себя воздержать, что без браку исполнить его просьбу не согласилась.
Тут всё: и добро и
зло, и праздность и труд, и ненависть и
любовь, и пресыщение и горькая нужда, и самодовольство и слезы, слезы без конца…
Юношеский угар соскользнул быстро. Понятие о
зле сузилось до понятия о лихоимстве, понятие о лжи — до понятия о подлоге, понятие о нравственном безобразии — до понятия о беспробудном пьянстве, в котором погрязало местное чиновничество. Вместо служения идеалам добра, истины,
любви и проч., предстал идеал служения долгу, букве закона, принятым обязательствам и т. д.
— О боже мой! Но каким же образом можно отделить, особенно в деле
любви, душу от тела? Это как корни с землей: они ее переплетают, а она их облепляет, и я именно потому не позволяю себе переписки, чтоб не делать девушке еще большего
зла.
— Послушайте, Калинович! — начала она. — Если вы со мной станете так говорить… (голос ее дрожал, на глазах навернулись слезы). Вы не смеете со мной так говорить, — продолжала она, — я вам пожертвовала всем… не шутите моей
любовью, Калинович! Если вы со мной будете этакие штучки делать, я не перенесу этого, — говорю вам, я умру,
злой человек!
Из двух
зол, мне казалось, я выбирал для тебя лучшее: ни тоска обманутой
любви, ни горесть родных твоих, ни худая огласка, которая, вероятно, теперь идет про тебя, ничего не в состоянии сравниться с теми мучениями, на которые бы ты была обречена, если б я остался и сделался твоим мужем.
Петр Иваныч был добр; и если не по
любви к жене, то по чувству справедливости он дал бы бог знает что, чтоб поправить
зло; но как поправить?
Это не была ревность от избытка
любви: плачущая, стонущая, вопиющая от мучительной боли в сердце, трепещущая от страха потерять счастье, — но равнодушная, холодная,
злая.
И запас этот у старых девушек такого рода бывает так неистощим, что, несмотря на то, что избранных много, еще остается много
любви, которую они изливают на всех окружающих, на всех добрых и
злых людей, которые только сталкиваются с ними в жизни.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва,
любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту
злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
— Во всяком случае, вы скажите ей, что я говорил не из
зла на нее, а скорей из
любви, и пусть бы она не сердилась.
— Ишь собачье мясо: добро ему творишь, а он все кусается! — говорил державший его, почти с
любовью смотря на
злую птицу.
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в мире старцу утешенье
Природа, мудрость и покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя позднее
любвиС досады в злобу превратила.
Душою черной
зло любя,
Колдунья старая, конечно,
Возненавидит и тебя;
Но горе на земле не вечно».
И вдруг денщики рассказали мне, что господа офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и
злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой, передают ей записки, в которых пишут о
любви к ней, о своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее. Получив такую записку, офицеры читают ее все вместе, смеются над женщиной и вместе же составляют письмо к ней от лица кого-либо одного.
Иконопись никого не увлекает; какой-то
злой мудрец раздробил работу на длинный ряд действий, лишенных красоты, не способных возбудить
любовь к делу, интерес к нему.
«Христово учение, вошедшее в сознание людей не посредством меча и насилия, говорят они, а посредством непротивления
злу, посредством кротости, смирения и миролюбия, — только примером мира, согласия и
любви между своими последователями и может распространиться в мире.
Если бы таких было большинство, то они установили бы управление
любви и доброжелательства даже над обижающими, никогда не противясь
злу злом, никогда не употребляя насилия.
Да и не может быть иначе: люди, верующие в
злого и безрассудного бога, — проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на жертву и часть людей на вечное мучение, — не могут верить в бога
любви.
История человечества наполнена доказательствами того, что физическое насилие не содействует нравственному возрождению, и что греховные наклонности человека могут быть подавлены лишь
любовью, что
зло может быть уничтожено только добром, что не должно надеяться на силу руки, чтоб защищать себя от
зла, что настоящая безопасность для людей находится в доброте, долготерпении и милосердии, что лишь кроткие наследуют землю, а поднявшие меч от меча погибнут.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность
любви к людям и еще более сильная потребность
любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё
зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Он мало понимал романическую сторону
любви, и мужская его гордость оскорблялась влюбленностью сына, которая казалась ему слабостью, унижением, дрянностью в мужчине; но в то же время он понял, что Софья Николавна тут ни в чем не виновата и что всё дурное, слышанное им на ее счет, было чистою выдумкою
злых людей и недоброжелательством собственной семьи.
Вы ошибаетесь!.. не требовать
любвиИ не выпрашивать признанья
Решилась я приехать к вам.
Забыть и стыд и страх, всё свойственное нам.
Нет, то обязанность святая:
Былая жизнь моя прошла
И жизнь уж ждет меня иная;
Но я была причиной
зла,
И, свет навеки покидая,
Теперь всё прежнее загладить я пришла!
Я перенесть свой стыд готова,
Я не спасла себя… спасу другого.
Нет, нет, — я не шучу, клянусь творцом.
Браслет случайною судьбою
Попался баронессе и потом
Был отдан мне ее рукою.
Я ошибался сам — но вашею женою
Любовь моя отвергнута была.
Когда б я знал, что от одной ошибки
Произойдет так много
зла,
To верно б не искал ни взора, ни улыбки.
И баронесса — этим вот письмом
Вам открывается во всем.
Читайте же скорей — мне дороги мгновенья…