Неточные совпадения
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же
лег на диван, и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в
последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Надев приготовленный капот и чепчик и облокотившись на подушки, она до самого конца не переставала разговаривать с священником, вспомнила, что ничего не оставила бедным, достала десять рублей и просила его раздать их в приходе; потом перекрестилась,
легла и в
последний раз вздохнула, с радостной улыбкой, произнося имя Божие.
После обеда все, которым предстояла дорога,
легли отдыхать и спали крепко и долгим сном, как будто чуя, что, может,
последний сон доведется им вкусить на такой свободе.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху
ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех
последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.
— Я вам говорила, что он все хочет прыгнуть выше своей головы. Он — вообще… Что ему книга
последняя скажет, то на душе его сверху и
ляжет.
Я отвел ему маленькую комнату, в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета.
Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни.
Ложась спать, он по старой привычке поверх сенного тюфяка и ватного одеяла каждый раз подстилал под себя козью шкурку.
К вечеру эти облака исчезают;
последние из них, черноватые и неопределенные, как дым,
ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда.
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во что бы то ни стало. На все окрестные горы
легла вечерняя тень, только одна эта сопка еще была озарена солнечными лучами.
Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через силу карабкались вверх.
Как и всегда, сначала около огней было оживление, разговоры, смех и шутки. Потом все стало успокаиваться. После ужина стрелки
легли спать, а мы долго сидели у огня, делились впечатлениями
последних дней и строили планы на будущее. Вечер был удивительно тихий. Слышно было, как паслись кони; где-то в горах ухал филин, и несмолкаемым гомоном с болот доносилось кваканье лягушек.
Беда неразумному охотнику, который без мер предосторожности вздумает пойти по подранку. В этих случаях кабан
ложится на свой след, головой навстречу преследователю. Завидев человека, он с такой стремительностью бросается на него, что
последний нередко не успевает даже приставить приклад ружья к плечу и выстрелить.
Последние усилия собрал я и потащился дальше. Где был хоть маленький подъем, я полз на коленях. Каждый корень, еловая шишка, маленький камешек, прутик, попавший под больную ногу, заставлял меня вскрикивать и
ложиться на землю.
Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть
лег я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша. Но, видно, одинакая судьба поражает все обеты, данные на этом месте; Александр был тоже искренен, положивши первый камень храма, который, как Иосиф II сказал, и притом ошибочно, при закладке какого-то города в Новороссии, — сделался
последним.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие
последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он
ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с логова, то в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже на заре отправляется на логово, которое у него бывает по большей части в разных местах, кроме особенных исключений; сбираясь
лечь, заяц мечет петли (от двух До четырех), то есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает в сторону, снова немного походит, наконец после
последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно
ложится на логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает другое.
Последнее происходит, по моему мнению, от того, что в траве виден только верх белеющей шерсти, которую заяц, обыкновенно сжимаясь в комок на логове, всегда приподнимает: если целить именно в ту крайнюю черту белизны, которая граничит с воздухом, то заряд
ляжет высоко, и случается иногда (случалось и со мною), что дробь выдерет белый пух и осыплет им полукруг около логова, а заяц Убежит.
— А я к тебе по делу, Иван, здравствуй! — сказал он, оглядывая нас всех и с удивлением видя меня на коленях. Старик был болен все
последнее время. Он был бледен и худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не
ложился, а продолжал ходить по своим делам.
— Что, братику, разве нам
лечь поспать на минуточку? — спросил дедушка. — Дай-ка я в
последний раз водицы попью. Ух, хорошо! — крякнул он, отнимая от кружки рот и тяжело переводя дыхание, между тем как светлые капли бежали с его усов и бороды. — Если бы я был царем, все бы эту воду пил… с утра бы до ночи! Арто, иси, сюда! Ну вот, бог напитал, никто не видал, а кто и видел, тот не обидел… Ох-ох-хонюшки-и!
Она не топила печь, не варила себе обед и не пила чая, только поздно вечером съела кусок хлеба. И когда
легла спать — ей думалось, что никогда еще жизнь ее не была такой одинокой, голой. За
последние годы она привыкла жить в постоянном ожидании чего-то важного, доброго. Вокруг нее шумно и бодро вертелась молодежь, и всегда перед нею стояло серьезное лицо сына, творца этой тревожной, но хорошей жизни. А вот нет его, и — ничего нет.
Александр привязался к труду, как привязываются к
последней надежде. «За этим, — говорил он тетке, — ведь уж нет ничего: там голая степь, без воды, без зелени, мрак, пустыня, — что тогда будет жизнь? хоть в гроб
ложись!» И он работал неутомимо.
Иногда,
ложась на деревянные нары и глядя в высокий потолок, Александров пробовал восстановить в памяти слово за словом весь текст своей прекрасной сюиты «
Последний дебют».
В царской опочивальне стояли две кровати: одна, из голых досок, на которой Иван Васильевич
ложился для наказания плоти, в минуты душевных тревог и сердечного раскаянья; другая, более широкая, была покрыта мягкими овчинами, пуховиком и шелковыми подушками. На этой царь отдыхал, когда ничто не тревожило его мыслей. Правда, это случалось редко, и
последняя кровать большею частью оставалась нетронутою.
С пропитием всего, до
последней тряпки, пьяница
ложится спать и на другой день, проснувшись с неминуемой трескотней в голове, тщетно просит у целовальника хоть глоток вина на похмелье.
И если в конце концов я все-таки
лягу в землю изуродованным, то — не без гордости — скажу в свой
последний час, что добрые люди лет сорок серьезно заботились исказить душу мою, но упрямый труд их не весьма удачен.
Короткая летняя ночь, доживая свой
последний час, пряталась в деревья и углы, в развалины бубновской усадьбы,
ложилась в траву, словно тьма её, бесшумно разрываясь, свёртывалась в клубки, принимала формы амбара, дерева, крыши, очищая воздух розоватому свету, и просачивалась в грудь к человеку, холодно и тесно сжимая сердце.
Поплевав на пальцы, она начала раскладывать кабалу. Карты падали на стол с таким звуком, как будто бы они были сваляны из теста, и укладывались в правильную восьмиконечную звезду. Когда
последняя карта
легла рубашкой вверх на короля, Мануйлиха протянула ко мне руку.
Хандра Бельтова, впрочем, не имела ни малейшей связи с известным разговором за шестой чашкой чаю; он в этот день встал поздно, с тяжелой головой; с вечера он долго читал, но читал невнимательно, в полудремоте, — в
последние дни в нем более и более развивалось какое-то болезненное не по себе, не приходившее в ясность, но располагавшее к тяжелым думам, — ему все чего-то недоставало, он не мог ни на чем сосредоточиться; около часу он докурил сигару, допил кофей, и, долго думая, с чего начать день, со чтения или с прогулки, он решился на
последнее, сбросил туфли, но вспомнил, что дал себе слово по утрам читать новейшие произведения по части политической экономии, и потому надел туфли, взял новую сигару и совсем расположился заняться политической экономией, но, по несчастию, возле ящика с сигарами лежал Байрон; он
лег на диван и до пяти часов читал — «Дон-Жуана».
— Да, хозяин, где он пройдет с своими сорванцами, там хоть шаром покати! — все чисто: ни кола ни двора. Но зато на схватке всегда первый и готов за
последнего из своих налетов сам
лечь головою — лихой наездник!
Гудок застал инженера Боброва за чаем. В
последние дни Андрей Ильич особенно сильно страдал бессонницей. Вечером,
ложась в постель с тяжелой головой и поминутно вздрагивая, точно от внезапных толчков, он все-таки забывался довольно скоро беспокойным, нервным сном, но просыпался задолго до света, совсем разбитый, обессиленный и раздраженный.
Я помню, как папенька враждовал с дяденькой из-за того, что
последний умел"сыскать"в слепенькой бабеньке, и как мы, дети,
ложась на ночь в свои кроватки, долго рассуждали: скоро ли умрет слепенькая бабенька и успеет ли она оставить духовную в пользу дяденьки?
Даже когда я
лег в постель, то и тут
последнею мыслью моею было: к сожалению, должно признаться, хотя, с другой стороны, нельзя не сознаться…
Рудин с досадой приблизился к окну и бросил фуражку на стол. Он не много изменился, но пожелтел в
последние два года; серебряные нити заблистали кой-где в кудрях, и глаза, все еще прекрасные, как будто потускнели; мелкие морщины, следы горьких и тревожных чувств,
легли около губ, на щеках, на висках.
В интересной, но надоедающей книжке «
Последние дни самоубийц» есть рассказ про одну девушку, которая, решившись отравиться с отчаяния от измены покинувшего ее любовника, поднесла уже к губам чашку с ядом, как вдруг вспомнила, что, грустя и тоскуя, она уже более десяти ночей не
ложилась в постель. В это мгновение она почувствовала, что ей страшно хочется спать. Она тщательно спрятала чашку с ядом,
легла, выспалась и, встав наутро, с свежею головою записала все это в свой дневник и затем отравилась.
Чтобы бороться, нужно его видеть. И он не замедлил.
Лег санный путь, и бывало, что ко мне приезжало сто человек в день. День занимался мутно-белым, а заканчивался черной мглой за окнами, в которую загадочно, с тихим шорохом уходили
последние сани.
И все в доме окончательно стихает. Сперва на скотном дворе потухают огни, потом на кухне замирает
последний звук гармоники, потом сторож в
последний раз стукнул палкой в стену и забрался в сени спать, а наконец
ложусь в постель и я сам…
Деятельные люди, на которых все несчастия Бенни должны
лечь позорным и тяжким укором, обнаружили неслыханную энергию в поддержке этой
последней клеветы на покойного несчастливца, и эта
последняя вещь была бы, кажется, еще горше первой, потому что не предвиделось уже никакого следа для восстановления истины; но вдруг в июне месяце 1870 года, в газете «Неделя», №№ 21, 22 и 23, появились воспоминания госпожи Александры Якоби о ее пребывании «между гарибальдийцами».
«Так в
последний раз
легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточивая внимание на книге, на пол спичку, которую считала потухшей.
Например, бывает, что после двенадцати средних цифр наступают двенадцать
последних; два раза, положим, удар
ложится на эти двенадцать
последних и переходит на двенадцать первых.
Он всегда хладнокровен и спокоен, никогда не шутит и не улыбается; подымается утром раньше всех,
ложится вечером
последним; обращается с людьми твердо и сдержанно, не позволяя себе драться и кричать без толку.
Последних слов Сергей Петрович уже не слыхал; он вышел из гостиной, хлопнув дверьми, прошел в свой кабинет, дверьми которого тоже хлопнул и сверх того еще их запер, и
лег на диван.
Было ясно — он не хотел говорить. Полагая, что такое настроение не продлится у него долго, я не стал надоедать ему вопросами. Он весь день молчал, только по необходимости бросая мне краткие слова, относящиеся к работе, расхаживал по пекарне с понуренной головой и всё с теми же туманными глазами, с какими пришел. В нем точно погасло что-то; он работал медленно и вяло, связанный своими думами. Ночью, когда мы уже посадили
последние хлебы в печь и, из боязни передержать их, не
ложились спать, он попросил меня...
Голова его закружилась; он сделал
последнее отчаянное усилие и уже схватился за стебелек, как вдруг тяжелая рука
легла ему на плечо.
Наконец уехал
последний гость. Красный круг на дороге закачался, поплыл в сторону, сузился и погас — это Василий унес с крыльца лампу. В прошлые разы обыкновенно, проводив гостей, Петр Дмитрич и Ольга Михайловна начинали прыгать в зале друг перед другом, хлопать в ладоши и петь: «Уехали! уехали! уехали!» Теперь же Ольге Михайловне было не до того. Она пошла в спальню, разделась и
легла в постель.
Спектакль окончился. Сторож тушил лампы. Я ходил по сцене в ожидании, когда
последние актеры разгримируются и мне можно будет
лечь на мой старый театральный диван. Я также мечтал о том куске жареной трактирной печенки, который висел у меня в уголке между бутафорской комнатой и общей уборной. (С тех пор как у меня однажды крысы утащили свиное сало, я стал съестное подвешивать на веревочку.) Вдруг я услышал сзади себя голос...
Гусеницы ночных бабочек, почти всегда очень мохнатые, кроме немногих исключений, устраивали себе скорлупообразные яички, или коконы,
ложились в них, закрывались наглухо и превращались в куколок; у обеих
последних пород свалившаяся сухая кожица червяка всегда лежала вместе с хризалидой внутри гнезда.
Митя Кулдаров, возбужденный, взъерошенный, влетел в квартиру своих родителей и быстро заходил по всем комнатам. Родители уже
ложились спать. Сестра лежала в постели и дочитывала
последнюю страничку романа. Братья-гимназисты спали.
Что ему книга
последняя скажет,
То на душе его сверху и
ляжет...
Ночь
ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с
последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея.
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. — Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал — все одно что к стене горох. Сам не знаю, как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет прахом, а Орошин цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, а мы все с первого до
последнего в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет миловать — помилует, не захочет — хоть в гроб
ложись.
На обычно бледном личике Дуни
легли желтые тени и от бессонной ночи, и от душевных переживаний
последних суток, которые никак не могли улечься в ее кроткой душе.
Герой повести «Игрок» говорит: «Есть, есть наслаждение в
последней степени приниженности и ничтожества! Черт знает, может быть, оно есть и в кнуте, когда кнут
ложится на спину и рвет в клочки мясо».