Неточные совпадения
Анисья скрылась. Обломов погрозил обоими кулаками Захару, потом быстро отворил дверь
на хозяйскую половину. Агафья Матвеевна сидела
на полу и перебирала рухлядь в старом
сундуке; около нее
лежали груды тряпок, ваты, старых платьев, пуговиц и отрезков мехов.
Кроме отворенных пустых
сундуков и привешенных к потолку мешков,
на полках, которые тянулись по стенам в два ряда, стояло великое множество всякой всячины, фаянсовой и стеклянной посуды, чайников, молочников, чайных чашек, лаковых подносов, ларчиков, ящичков, даже бутылок с новыми пробками; в одном углу
лежал громадный пуховик, или, лучше сказать, мешок с пухом; в другом — стояла большая новая кадушка, покрытая белым холстом; из любопытства я поднял холст и с удивлением увидел, что кадушка почти полна колотым сахаром.
Когда он поднял крышку у
сундука, то оказалось, что тот весь был наполнен платьем, которое Тулузов стал выкладывать, и в показавшееся потом дно
сундука засунул какой-то особый крючок и им поднял это дно, причем обнаружилось, что
сундук был двухъярусный и в нижнем этаже, очень небольшом,
лежали билеты разных приказов общественного призрения, примерно тысяч
на пятьдесят.
В единственной чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном,
на котором
лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два
сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
…Весна. Каждый день одет в новое, каждый новый день ярче и милей; хмельно пахнет молодыми травами, свежей зеленью берез, нестерпимо тянет в поле слушать жаворонка,
лежа на теплой земле вверх лицом. А я — чищу зимнее платье, помогаю укладывать его в
сундук, крошу листовой табак, выбиваю пыль из мебели, с утра до ночи вожусь с неприятными, ненужными мне вещами.
Отпечатки грязных ног явственно обозначались
на полу сеней и каморы. Комки мокрой грязи висели еще
на перекладинах лестницы, ведшей
на чердак. Спинка
сундука, кой-как прислоненная, обвалилась сама собою во время ночи. Подле
лежали топор и замок. Окно было отворено!.. Но кто ж были воры? Старушка и Дуня долго не решались произнести окончательного приговора. Отсутствие Гришки, прогулки в лодке, бражничество, возобновленная дружба с Захаром обличили приемыша. Надо было достать откуда-нибудь денег.
В маленькой комнате, тесно заставленной ящиками с вином и какими-то
сундуками, горела, вздрагивая, жестяная лампа. В полутьме и тесноте Лунёв не сразу увидал товарища. Яков
лежал на полу, голова его была в тени, и лицо казалось чёрным, страшным. Илья взял лампу в руки и присел
на корточки, освещая избитого. Синяки и ссадины покрывали лицо Якова безобразной тёмной маской, глаза его затекли в опухолях, он дышал тяжело, хрипел и, должно быть, ничего не видел, ибо спросил со стоном...
Косых. Он-то? Жох-мужчина! Пройда, сквозь огонь и воду прошел. Он и граф — пятак пара. Нюхом чуют, где что плохо
лежит.
На жидовке нарвался, съел гриб, а теперь к Зюзюшкиным
сундукам подбирается. Об заклад бьюсь, будь я трижды анафема, если через год он Зюзюшку по миру не пустит. Он — Зюзюшку, а граф — Бабакину. Заберут денежки и будут жить-поживать да добра наживать. Доктор, что это вы сегодня такой бледный?
На вас лица нет.
Баймакова озабоченно роется в большом, кованом
сундуке, стоя
на коленях пред ним; вокруг неё
на полу,
на постели разбросаны, как в ярмарочной лавке, куски штофа, канауса [ткань из шёлка-сырца — Ред.], московского кумача, кашмировые шали, ленты, вышитые полотенца, широкий луч солнца
лежит на ярких тканях, и они разноцветно горят, точно облако
на вечерней заре.
И что же Марфа Андревна увидала? она увидала, что прямо против нее, в другой комнате,
на сундуке лежит девушка, та самая, которою грешен был Алексей Никитич, и
лежит она очень странно и неестественно —
лежит вся навзничь, руки под спиною, а во рту платок.
Анна Акимовна ходила по комнатам, а за нею весь штат: тетушка, Варварушка, Ннкандровна, швейка Марфа Петровна, нижняя Маша. Варварушка, худая, тонкая, высокая, выше всех в доме, одетая во все черное, пахнущая кипарисом и кофеем, в каждой комнате крестилась
на образа и кланялась в пояс, и при взгляде
на нее почему-то всякий раз приходило
на память, что она уже приготовила себе к смертному часу саван и что в том же
сундуке, где
лежит этот саван, спрятаны также ее выигрышные билеты.
У меня в
сундуке на печи
лежали Пушкин, Щербина, Суриков, — потрепанные томики, купленные у букиниста, и я с наслаждением, нараспев читал...
На одном из
сундуков, которые успели вытащить, сидел Семен, рыжий мужик с большим носом, в картузе, надвинутом
на голову глубоко, до ушей, в пиджаке; его жена
лежала лицом вниз, в забытьи, и стонала.
На сундуке лежит цельный хлеб, накроенный толстыми ломтями во всю длину, пяток луковиц, кусок свиного сала и крупная серая соль в чистой тряпке.
Добро бы был при месте большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни
на есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь, с одним
сундуком и с немецким замком;
лежал с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку, с пошлого, с праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что
на свете вдруг стало жить тяжело…
—
На то разве дарено, чтоб в
сундуке ему
лежать? — укорил ее Самоквасов.
Добро бы был при месте большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь, с одним
сундуком и с немецким замком,
лежал с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку, с пошлого, праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что
на свете вдруг стало жить тяжело…
Тут уж нечего было останавливаться: Марк Иванович не вытерпел и, видя, что человек просто дал себе слово упорствовать, оскорбясь и рассердившись совсем, объявил напрямки и уже без сладких околичностей, что пора вставать, что
лежать на двух боках нечего, что кричать днем и ночью о пожарах, золовках, пьянчужках, замках,
сундуках и черт знает об чем еще — глупо, неприлично и оскорбительно для человека, ибо если Семен Иванович спать не желает, так чтобы другим не мешал и чтоб он, наконец, это все изволил намотать себе
на ус.
— А сегодня, перед тем как нам сюда идти, — продолжала осиповская девица, — страсть сколько
сундуков к Патапу Максимычу привезли, целый обоз. И говорили, что в тех
сундуках сложено приданое Смолокуровой. Не
на одну, слышь, сотню тысяч
лежит в них. Все в каменну палатку доставили, от огня, значит, бéрежнее.
Александра Михайловна, с закинутою, мертвенно-неподвижною головою,
лежала на кровати. Волосы спутанными космами тянулись по подушке, левый глаз и висок вздулись громадным кровавым волдырем, сквозь разодранное платье виднелось тело. Вокруг суетились хозяйка и Дунька. Зина сидела
на сундуке, дрожала, глядела блестящими глазами в окно и по-прежнему слабо стонала, растирая рукою колени.
Дома застал он тишину. Сестра Варвара
лежала за перегородкой и слегка стонала от головной боли. Мать с удивленным, виноватым лицом сидела около нее
на сундуке и починяла брюки Архипки. Евграф Иваныч ходил от окна к окну и хмурился
на погоду. По его походке, по кашлю и даже по затылку видно было, что он чувствовал себя виноватым.
И вот, сударь, ваше сиятельство, надел я
на старости лет жалованный чекмень вашего дедушки — двадцать лет в
сундуке лежал, думал я, что придется его только в могилу надеть; вот, сударь, одел я и пояс черкесский, а жаловал мне этот пояс родитель ваш в ту самую пору, как, женившись
на вашей матушке, княгине Елене Васильевне, привез ее в вотчину и в первый раз охоту своей княгине изволил показывать: никто из наших не мог русака угнать, а сосед Иван Алексеич Рамиров уже совсем почти угонял, я поскакал, угнал русака и тем княжую честь перед молодой супругой сохранил…
У ног ее
лежал только что затянутый ею ремнями и запертый
на ключ чемодан;
сундук и другой чемодан, уже совершенно готовые, стояли у стены.
Взгляд ее упал
на стол, где возле раскрытой конторской книги
лежала связка ключей. Она подскочила к столу, взяла ключи и одним из них — она, видимо, хорошо знала которым — отперла стоявший под столом
сундук.
При звоне замка она снова вздрогнула и инстинктивно обернулась к постели; труп
лежал недвижимо. Она сунула руку в
сундук, вынула объемистую пачку ассигнаций, бережно уложила ее в карман, снова заперла
сундук и положила ключи
на прежнее место.
Марья Петровна, между тем, закрыла железный
сундук и сунула ключи под подушку постели своего отца. Когда Таня вернулась в кабинет, она застала Марью Петровну стоящею
на коленях у постели,
на которой
лежал Петр Иннокентьевич.
Зияли раскрытые
сундуки, зияли чернотою распахнутые двери клетей и кладовушек.
На лавках и
на чистом, строганом полу грудой
лежали овчины, холсты, новые сапоги, мужская и женская одежа.
— Однако, надо действовать… Так, пожалуй, и впрямь все состояние Петра перейдет к этой девчонке… Но этого допустить нельзя… Я раньше задушу ее, чем это состоится… Когда я подумаю, что в железном
сундуке Петра, который стоит в кабинете,
лежит бумаг и золота тысяч
на двести… я дрожу от злобы… Семен, я говорю тебе, если бы я добыл только этот капитал, то плюнул бы
на все остальное…
Петр Иннокентьевич
лежал недвижимо
на полу, возле открытого денежного
сундука. Марья Петровна стала перед ним
на колени и наклонила голову к его груди. Сердце старика слабо билось.
Он позвонил. Явился Яков, все еще служивший у графа, так как отпуск его
на волю, несмотря
на уплаченные за него графом помещику деньги, еще не состоялся, за окончанием всех формальностей. В его
сундуке, однако, уже
лежали и те двести рублей, которые дал ему Иосиф Янович за услугу, вместе с ранее накопленными деньгами и оставшимися от уплаты за поимку Никиты.
Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его,
лежала ничком
на грязной полосатой няниной перине,
на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками.
На дворе
лежали неубранные
сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то, и отдать еще и еще подводы.