Неточные совпадения
Однако, странное дело, несмотря на то, что она так готовилась не подчиниться взгляду отца, не дать ему доступа в свою святыню, она почувствовала, что тот божественный образ госпожи Шталь, который она
месяц целый носила в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймёшь, как
лежит это платье.
С трех сторон чернели гребни утесов, отрасли Машука, на вершине которого
лежало зловещее облачко;
месяц подымался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы.
Наклоняюсь —
месяц уж светил прямо на дорогу — и что же? предо мною
лежала свинья, разрубленная пополам шашкой…
— Для чего я не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому
месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я
лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Иной раз казалось ему, что он уже с
месяц лежит; в другой раз — что все тот же день идет.
Это я в этот последний
месяц выучился болтать,
лежа по целым суткам в углу и думая… о царе Горохе.
Ногайцев старался утешать, а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил на фронте цензором солдатской корреспонденции, приехал для операции аппендикса, с
месяц лежал в больнице, сильно похудел, оброс благочестивой светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело, глаза открылись шире, и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти, и борода его около ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.
И у него ужасно странные мысли: он вам вдруг говорит, что и подлец, и честный — это все одно и нет разницы; и что не надо ничего делать, ни доброго, ни дурного, или все равно — можно делать и доброе, и дурное, а что лучше всего
лежать, не снимая платья по
месяцу, пить, да есть, да спать — и только.
Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда
месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло. В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что
лежишь на окне каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой бок судна поднялся сажени на три от воды; то видишь в тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
Это было тем более отвратительно, что в этой же комнате три
месяца тому назад
лежала эта женщина, ссохшаяся, как мумия, и всё-таки наполнявшая мучительно тяжелым запахом, который ничем нельзя было заглушить, не только всю комнату, но и весь дом.
На дворе была оттепель, рыхлый снег местами чернел, бесконечная белая поляна
лежала с обеих сторон, деревеньки мелькали с своим дымом, потом взошел
месяц и иначе осветил все; я был один с ямщиком и все смотрел и все был там с нею, и дорога, и
месяц, и поляны как-то смешивались с княгининой гостиной. И странно, я помнил каждое слово нянюшки, Аркадия, даже горничной, проводившей меня до ворот, но что я говорил с нею, что она мне говорила, не помнил!
Наконец пришла и желанная смерть. Для обеих сторон она была вожделенным разрешением. Савельцев с
месяц лежал на печи, томимый неизвестным недугом и не получая врачебной помощи, так как Анфиса Порфирьевна наотрез отказала позвать лекаря. Умер он тихо, испустив глубокий вздох, как будто радуясь, что жизненные узы внезапно упали с его плеч. С своей стороны, и тетенька не печалилась: смерть мужа освобождала от обязанности платить ежегодную дань чиновникам.
Хозяева вставали в семь часов пить чай. Оба злые. Хозяин чахоточный. Били чем попало и за все, — все не так. Пороли розгами, привязавши к скамье. Раз после розог два
месяца в больнице
лежал — загноилась спина… Раз выкинули зимой на улицу и дверь заперли. Три
месяца в больнице в горячке
лежал…
Прошло после свадьбы не больше
месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он
лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
Я вскочил с постели, вышиб ногами и плечами обе рамы окна и выкинулся на двор, в сугроб снега. В тот вечер у матери были гости, никто не слыхал, как я бил стекла и ломал рамы, мне пришлось пролежать в снегу довольно долго. Я ничего не сломал себе, только вывихнул руку из плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись ноги, и
месяца три я
лежал, совершенно не владея ими;
лежал и слушал, как всё более шумно живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.
Но дня через два, войдя зачем-то на чердак к нему, я увидал, что он, сидя на полу пред открытой укладкой, разбирает в ней бумаги, а на стуле
лежат его любимые святцы — двенадцать листов толстой серой бумаги, разделенных на квадраты по числу дней в
месяце, и в каждом квадрате — фигурки всех святых дня.
Мать очень боялась, чтоб мы с сестрой не простудились, и мы обыкновенно
лежали в пологу, прикрытые теплым одеялом; у матери от дыму с непривычки заболели глаза и проболели целый
месяц.
Уже около двух
месяцев Вихров
лежал больной.
И вот книги
лежат уже девять
месяцев на этажерке, и Гайнан забывает сметать с них пыль, газеты с неразорванными бандеролями валяются под письменным столом, журнал больше не высылают за невзнос очередной полугодовой платы, а сам подпоручик Ромашов пьет много водки в собрании, имеет длинную, грязную и скучную связь с полковой дамой, с которой вместе обманывает ее чахоточного и ревнивого мужа, играет в штосс и все чаще и чаще тяготится и службой, и товарищами, и собственной жизнью.
Лидочка знала, что корова Красавка отелилась телочкой, что собака Жучка ослепла, что Фока
лежал целый
месяц больной и что нынешнее лето совсем огурцов не уродилось.
Я только один раз был у него летом, кажется, в мае
месяце. Он, по обыкновению,
лежал на диване; окна были открыты, была теплая ночь, а он в меховой шапке читал гранки. Руки никогда не подавал и, кто бы ни пришел, не вставал с дивана.
— Не шутили! В Америке я
лежал три
месяца на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
— Нет-с, не гонку, — принялся объяснять Янгуржеев, — но Феодосий Гаврилыч, как, может быть, вам небезызвестно, агроном и любит охранять не травы, нам полезные, а насекомых, кои вредны травам; это я знаю давно, и вот раз, когда на вербном воскресеньи мы купили вместе вот эти самые злополучные шарики, в которые теперь играли, Феодосий Гаврилыч приехал ко мне обедать, и вижу я, что он все ходит и посматривает на окна, где еще с осени
лежало множество нападавших мух, и потом вдруг стал меня уверять, что в мае
месяце мухи все оживут, а я, по простоте моей, уверяю, что нет.
— Уже целый
месяц, как в Кречетове при большой дороге в могиле
лежит.
Это случалось в палатах: иногда дни и
месяцы лежат один подле другого и не скажут ни слова, и вдруг как-нибудь разговорятся в ночной вызывающий час, и один начнет перед другим выкладывать все свое прошедшее.
Кроме того, Сушилов сам изобретал тысячи различных обязанностей, чтоб мне угодить: наставлял мой чайник, бегал по разным поручениям, отыскивал что-нибудь для меня, носил мою куртку в починку, смазывал мне сапоги раза четыре в
месяц; все это делал усердно, суетливо, как будто бог знает какие на нем
лежали обязанности, — одним словом, совершенно связал свою судьбу с моею и взял все мои дела на себя.
Три
месяца тому назад умерла одна девочка, теперь другая
лежит в жару и без сознания.
Итак, я не писал тебе и сейчас пишу только потому, что
лежу в госпитале уже второй
месяц и скучаю, как, вероятно, будут скучать только будущие читатели твоих будущих произведений.
— Для чего же ты просил у меня лесу, когда он у тебя вот уж целый
месяц лежит и самое свободное время так
лежит — а?
Ни сада, ни театра, ни порядочного оркестра; городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками, так что журналы и новые книги по
месяцам лежали неразрезанными; богатые и интеллигентные спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами, детей держали в отвратительно грязных помещениях, называемых детскими, а слуги, даже старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями.
В начале июля
месяца, спустя несколько недель после несчастного случая, описанного нами в предыдущей главе, часу в седьмом после обеда, Прасковья Степановна Лидина, брат ее Ижорской, Рославлев и Сурской сидели вокруг постели, на которой
лежала больная Оленька; несколько поодаль сидел Ильменев, а у самого изголовья постели стояла Полина и домовой лекарь Ижорского, к которому Лидина не имела вовсе веры, потому что он был русской и учился не за морем, а в Московской академии.
— А вот изволишь видеть: вчерась я шел от свата Савельича так около сумерек; глядь — у самых Серпуховских ворот стоит тройка почтовых, на телеге
лежит раненый русской офицер, и слуга около него что-то больно суетится. Смотрю, лицо у слуги как будто бы знакомое; я подошел, и лишь только взглянул на офицера, так сердце у меня и замерло! Сердечный! в горячке, без памяти, и кто ж?.. Помнишь, Андрей Васьянович,
месяца три тому назад мы догнали в селе Завидове проезжего офицера?
Прокофий, явившийся через
месяц после смерти барина в Петербург к Тюменеву, передал ему чемодан Александра Ивановича, в котором оказалось тысяч пять денег, а в одном из уголков, тщательно завернутые,
лежали три женских портрета: Натальи Сергеевны, Домны Осиповны и маленькая карточка Меровой.
Ржавым криком кричал на луговой низине коростель; поздний опрокинутый
месяц тающим серпочком
лежал над дальним лесом и заглядывал по ту сторону земли. Жарко было от долгой и быстрой ходьбы, и теплый, неподвижный воздух не давал прохлады — там в окна он казался свежее. Колесников устало промолвил...
Так и сделали. Часа через полтора Костик ехал с кузнецом на его лошади, а сзади в других санях на лошади Прокудина ехал Вукол и мяукал себе под нос одну из бесконечных русских песенок. Снег перестал сыпаться, метель улеглась, и светлый
месяц, стоя высоко на небе, ярко освещал белые, холмистые поля гостомльской котловины. Ночь была морозная и прохватывала до костей. Переднею лошадью правил кузнец Савелий, а Костик
лежал, завернувшись в тулуп, и они оба молчали.
Однажды, погружась в мечтанье,
Сидел он позднею порой;
На темном своде без сиянья
Бесцветный
месяц молодой
Стоял, и луч дрожащий, бледный
Лежал на зелени холмов,
И тени шаткие дерев
Как призраки на крыше бедной
Черкесской сакли прилегли.
В ней огонек уже зажгли,
Краснея он в лампаде медной
Чуть освещал большой забор…
Всё спит: холмы, река и бор.
Утром, это было в июле
месяце, Иван Иванович
лежал под навесом.
Дня три? Без чувств
Лежал я с
месяц. Я был ранен.
Девушка села на стул так осторожно, точно боялась, что стул улетит из-под нее. Просто, как никто этого не делает, она рассказала мне, что только пятый день начала ходить, а до того почти три
месяца лежала в постели — у нее отнялись руки и ноги.
В окна
месяц смотрит, на полу светлые тропы
лежат — на душе ещё темнее от них.
Полный
месяц стоял над домом за нами, так что его не видно было, и половина тени крыши, столбов и полотна террасы наискоски en raccourci [в ракурсе (франц.).]
лежала на песчаной дорожке и газонном круге.
В эпоху предпринятого мною рассказа у девицы Замшевой постояльцами были: какой-то малоросс, человек еще молодой, который первоначально всякий день куда-то уходил, но вот уже другой
месяц сидел все или, точнее сказать,
лежал дома, хотя и был совершенно здоров, за что Татьяной Ивановной и прозван был сибаритом; другие постояльцы: музыкант, старый помещик, две неопределенные личности, танцевальный учитель, с полгода болевший какою-то хроническою болезнью, и, наконец, молодой помещик Хозаров.
За таким глупым сватаньем я проездил
месяца три. Иной день, божусь вам, был без обеда. Выедешь пораньше, чтобы скорее достигнуть цели, а, получив отказ, поспешишь в другой… Да так, от отказа до отказа, и проездишь день, никто и обедать не оставит. Конечно, иногда, как возьмет горе, бросишь все, приедешь домой и
лежишь с досады недели две; следовательно, не все три
месяца я просватался, но были и отдыхи, а все измучился крепко. Потом, как распечет желание, опять пускался и все с тою же удачею.
Больна с
месяц лежала, насилу оправилась.
Уже целых три
месяца Дедушка не вставал с постели и, обросший белыми мягкими длинными волосами,
лежал иссохший и благообразный, напоминая в своей белой рубашке иконописное изображение отходящего угодника.
Мельник почесался… А делу этому, вот, что я вам рассказываю, идет уж не день, а без малого целый год. Не успел как-то мельник и оглянуться, — куда девались и филипповки, и великий пост, и весна, и лето. И стоит мельник опять у порога шинка, а подле, опершись спиной о косяк, Харько. Глядь, а на небе такой самый
месяц, как год назад был, и так же речка искрится, и улица такая же белая, и такая же черная тень
лежит с мельником рядом на серебряной земле. И что-то такое мельнику вспомнилось.
Пусть с какой-то тоской безотрадной
Месяц с ясного неба глядит
На Неву, что гробницей громадной
В берегах освещенных
лежит,
И на шпиль, за угрюмой Невою,
Перед длинной стеной крепостною,
Наводящей унынье и сплин.
Мы не тужим. У русской столицы,
Кроме мрачной Невы и темницы,
Есть довольно и светлых картин.
А сам, признаться, тоже задумался. Притомились мы, идем — дремлем; бродяге это в привычку на ходу спать. И чуть маленько забудусь, сейчас казарма и приснится.
Месяц будто светит и стенка на свету поблескивает, а за решетчатыми окнами — нары, а на нарах арестантики спят рядами. А потом приснится, и сам будто
лежу, потягиваюсь… Потянусь — и сна не бывало…
Никон(приосанясь). Никак нет-с, помилуйте! Я только то, что человек, значит, нездоровый: московской части, теперь, третьего квартала, в больнице тоже семь
месяцев лежал, а там, как сейчас привели нашего брата, сейчас его в воду, в кипяток самый, сажают, за неволю, батюшка, Сергей Васильич, у кажинного человека расслабят всякие суставы в нем какие есть.
Никита. Почем я знаю… может, у меня есть!.. Настоящим-то манером вы, видно, больны-то еще не бывали, — да-с! А вон как я в Москве, в мальчиках, в горячке
лежал, так вот уж
лежал: оглох совсем, ни руки, ни ноги не владели; доктора говорили, что беспременно умру, а после через
месяц, по милости божией, так начал кашицу уписывать, только давай; харч ей-то только исправных не было.