Неточные совпадения
Только уж потом он вспомнил
тишину ее дыханья и понял всё, что происходило
в ее дорогой, милой душе
в то время, как она, не шевелясь,
в ожидании величайшего события
в жизни женщины,
лежала подле него.
На другой день он проснулся рано и долго
лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а
тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы
в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как
в барабан, огромнейшим кулаком.
Он
лежал на мягчайшей, жаркой перине, утопая
в ней, как
в тесте, за окном сияло солнце, богато освещая деревья, украшенные инеем, а дом был наполнен непоколебимой
тишиной, кроме боли — не слышно было ничего.
Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и жжет траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем
лежит невозмутимая
тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос
в пустоте.
В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да
в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
Привалов пошел
в уборную, где царила мертвая
тишина. Катерина Ивановна
лежала на кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
На пакете же написано: «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет прийти»; сам нацарапал,
в тишине и
в тайне, и никто-то не знает, что у него деньги
лежат, кроме лакея Смердякова,
в честность которого он верит, как
в себя самого.
Когда я возвратился,
в маленьком доме царила мертвая
тишина, покойник, по русскому обычаю,
лежал на столе
в зале, поодаль сидел живописец Рабус, его приятель, и карандашом, сквозь слезы снимал его портрет; возле покойника молча, сложа руки, с выражением бесконечной грусти, стояла высокая женская фигура; ни один артист не сумел бы изваять такую благородную и глубокую «Скорбь».
В одну из ночей,
в самый пароксизм запоя, страшный, удручающий гвалт, наполнявший дом, вдруг сменился гробовою
тишиной. Внезапно наступившее молчание пробудило дремавшую около ее постели прислугу; но было уже поздно: «веселая барышня»
в луже крови
лежала с перерезанным горлом.
Чутко вслушиваясь
в ленивые колебания дремотной
тишины, мать неподвижно
лежала, а перед нею во тьме качалось облитое кровью лицо Рыбина…
Но так как внешние вещи мира мы познаем: первое, через внешний свет,
в коем мы их видим; второе, через звуки, которыми они с нами говорят, и через телесные движения, которые их с нами соединяют, то для отвлечения всего этого необходимы мрак,
тишина и собственное безмолвие; а потому, приступая к умному деланию, мы должны замкнуться
в тихой и темной келье и безмолвно пребывать
в ней
в неподвижном положении, сидя или
лежа.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота смотрит
в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется
в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд,
в мертвой
тишине, без шума, как тонет камень, брошенный
в воду. Долго я
лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
— Баточка! — взывал полегоньку дьякон, прерывая чтение Евангелия и подходя
в ночной
тишине к лежавшему пред ним покойнику: — Встань! А?.. При мне при одном встань! Не можешь,
лежишь яко трава.
Ночь была лунная,
в густом монастырском саду, покрытом тенями,
лежала дремотная
тишина; вдруг одна тень зашевелилась, зашуршала травою и — чёрная, покачиваясь, подошла к забору.
В соседнем покое к ним присоединилось пятеро других казаков; двое по рукам и ногам связанных слуг
лежали на полу. Сойдя с лестницы, они пошли вслед за Шалонским к развалинам церкви. Когда они проходили мимо служб, то, несмотря на глубокую
тишину, ими наблюдаемую, шум от их шагов пробудил нескольких слуг;
в двух или трех местах народ зашевелился и растворились окна.
Никто не отозвался. Егорушке стало невыносимо душно и неудобно
лежать. Он встал, оделся и вышел из избы. Уже наступило утро. Небо было пасмурно, но дождя уже не было. Дрожа и кутаясь
в мокрое пальто, Егорушка прошелся по грязному двору, прислушался к
тишине; на глаза ему попался маленький хлевок с камышовой, наполовину открытой дверкой. Он заглянул
в этот хлевок, вошел
в него и сел
в темном углу на кизяк…
Иногда,
лёжа в темноте на своей кровати, он вслушивался
в глубокую
тишину, и ему казалось, что вот сейчас всё задрожит вокруг него, повалится, закружится
в диком вихре, с шумом, с дребезгом. Этот вихрь завертит и его силою своей, как сорванный с дерева лист, завертит и — погубит… И Лунёв вздрагивал от предчувствия чего-то необычайного…
Бывало, только крикнет Александр Княжевич: «Письмо от брата!», как все мы сейчас окружали его дружною и тесною толпою;
лежа друг у друга на плечах,
в глубокой
тишине, прерываемой иногда восторженными восклицаниями, жадно слушали мы громогласное чтение письма; даже гимназисты прибегали к нам и участвовали
в слушании этих писем.
В эту ночь, последнюю перед началом действия, долго гуляли, как новобранцы, и веселились лесные братья. Потом заснули у костра, и наступила
в становище
тишина и сонный покой, и громче зашумел ручей, дымясь и холодея
в ожидании солнца. Но Колесников и Саша долго не могли заснуть, взволнованные вечером, и тихо беседовали
в темноте шалашика; так странно было
лежать рядом и совсем близко слышать голоса — казалось обоим, что не говорят обычно, а словно
в душу заглядывают друг к другу.
Кругом
в лесу царствовала
тишина мертвая; на всем
лежала печать глубокой, суровой осени: листья с дерев попадали и влажными грудами устилали застывавшую землю; всюду чернелись голые стволы дерев, местами выглядывали из-за них красноватые кусты вербы и жимолости.
И всё вокруг них тихо: на полу толстые половики
лежат, шагов не слыхать, говорят люди мало, вполголоса, — даже часы на стене осторожно постукивают. Пред иконами неугасимые лампады горят, везде картинки наклеены: страшный суд, муки апостольские, мучения святой Варвары. А
в углу на лежанке старый кот
лежит, толстый, дымчатый, и зелёными глазами смотрит на всё — блюдёт
тишину.
В тишине этой осторожной ни Ларионова пения, ни птиц наших долго не мог я забыть.
Отстоял службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось, на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу
в глубокие дали земные; на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая
в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги
лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи.
Тишина, покой, красота…
Вот — река, ещё розоватая и золотая
в лучах солнца. Вода, мутная от дождя, слабо отражает прибрежную зелень. Где-то близко плещется рыба; этот плеск да пение птиц — все звуки, нарушающие
тишину утра. Если б не было сыро, можно бы лечь на землю, здесь у реки, под навесом зелени, и
лежать, пока душа не успокоится.
В избе смеркалось. Кругом все было тихо; извне слышались иногда треск мороза да отдаленный лай собаки. Деревня засыпала… Василиса и Дарья молча сидели близ печки; Григорий
лежал, развалившись, на скамье.
В углу против него покоилась Акулина; близ нее, свернувшись комочком, спала Дунька. Стоны больной, смолкнувшие на время, вдруг прервали воцарившуюся
тишину. Вздули огня и подошли к ней.
Да, мирен дух мой.
В бармы я облекся
На
тишину земли, на счастье всем;
Мой светел путь, и как ночной туман
Лежит за мной пережитое время.
Отрадно мне сознанье это, но
Еще полней была б моя отрада,
Когда б из уст твоих услышал я,
Что делишь ты ее со мною!
Только что я это
в сердце своем проговорила, и вдруг чувствую, что
тишина вокруг меня стала необъятная, и
лежу будто я
в поле,
в зелени такой изумрудной, и передо мною перед ногами моими плывет небольшое этакое озерцо, но пречистое, препрозрачное, и вокруг него, словно бахрома густая, стоит молодой тростник и таково тихо шатается.
Молчание Степана всё более обижало Николая,
в голове у него мелькали задорные, злые слова и мысли, но он понимал, что с этим человеком бесполезно говорить, да и лень было двигать языком —
тишина и жара вызывали сонное настроение; хотелось идти
в огород, лечь там
в тень, около бани, и
лежать, глядя
в чистое небо, где тают все мысли и откуда вливается
в душу сладкая спокойная пустота.
Перед домом во всю улицу
лежали снопы соломы, дня через три либо через четыре накладываемые по приказанию городничего, все окна
в доме были закрыты наглухо, а вокруг него и на дворе
тишина стояла невозмутимая, не то что прежде, когда день-деньской, бывало, стоном стоят голоса, то веселые, то пьяные и разгульные.
Солнца еще не было видно за горами, но небо сияло розовато-золотистым светом, и угасавший месяц белым облачком стоял над острой вершиной Кара-Агача. Дикие горы были вокруг, туманы тяжелыми темно-лиловыми облаками
лежали на далеких отрогах.
В ущелье была
тишина.
На острове низком, за крепкой оградой,
Омытой волнами Невы,
Во граде Петровом, давно уже ставшем
Столицею после Москвы,
Под сенью соборного храма,
в могиле,
Среди
тишины гробовой.
Лежит государь, император России,
Сраженный злодейской рукой.
Сожжен, искалечен ужасным снарядом,
Лежит его царственный прах
С улыбкою горькой немого укора
На полуотверстых устах…
Его окружал на большое пространство высокий забор с зубцами, а широкие дощатые ворота, запертые огромным засовом, заграждали вход на обширный двор; за воротами,
в караулке, дремал сторож, а у его ног
лежал другой — цепной пес, пущенный на ночь. Кругом, повторяем, царила мертвая
тишина, лишь где-то вдали глухо раздавались переклички петухов, бой
в медную доску да завывание собак.
Его окружал на большое пространство высокий забор с зубцами, а широкие дощатые ворота, запертые огромным засовом, заграждали вход на обширный двор; за воротами,
в караулке дремал сторож, а у его ног
лежал другой — цепной пес, спущенный на ночь. Кругом, повторяем, царила мертвая
тишина, лишь где-то вдали глухо раздавалась перекличка петухов, бой
в медную доску, да завывание собак.
По мере того, как ей вспоминалась ее горькая жизнь, она дрожала, ужасалась грязи,
в которой
лежала, а когда припомнила, что стояла
в ряду продажных тварей,
в тишине алькова слышалось и рисовалось ей зловещее веселье и грязная роскошь веселого дома.
С тех пор как о ней знали не они вдвоем, надо было постоянно ожидать катастрофы. Вокруг
в роще царствовала могильная
тишина, нарушаемая шорохом шагов ходившей тревожно по траве женщины. Под деревьями уже стали ложиться тени, а над прудом, где было еще светло, колебались облака тумана. По ту сторону пруда
лежал луг, скрывавший своей обманчивой зеленью топкое болото. Там туман клубился еще гуще, серовато-белая масса его поднималась с земли и, волнуясь, расстилалась дальше. Оттуда несло сыростью.
Вельзевул не считал времени. Он
лежал неподвижно
в черном мраке и мертвой
тишине и старался не думать о том, что было, и все-таки думал и бессильно ненавидел виновника своей погибели.
Утром, когда я проснулся
в обычный час,
в доме было необыкновенно тихо. Обычно
в этот час уже начиналась жизнь, но теперь, после беспокойной ночи, все, даже прислуга, вероятно, еще спали, и во всем доме царила необыкновенная
тишина. Я оделся и вышел
в столовую, и тут увидел: на том столе, где вчера мы ужинали,
лежала мертвая женщина, обряженная так, как обыкновенно обряжают покойников.
Проходит еще полчаса
в тишине и спокойствии… «Нива»
лежит уже на диване, и Павел Васильич, подняв вверх палец, читает наизусть латинские стихи, которые он выучил когда-то
в детстве. Степа глядит на его палец с обручальным кольцом, слушает непонятную речь и дремлет; трет кулаками глаза, а они у него еще больше слипаются.