Неточные совпадения
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже
церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И
к вечеру покинули
Бурливое село…
«
Церковь?
Церковь!» повторил Левин, перелег на другую сторону и, облокотившись на руку, стал глядеть вдаль, на сходившее с той стороны
к реке стадо.
— Нет, папа… как же нет? А в воскресенье в
церкви? — сказала Долли, прислушиваясь
к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она старику, с улыбкой смотревшему на детей. — Уж не может быть, чтобы все…
Уже входя в детскую, он вспомнил, что такое было то, что он скрыл от себя. Это было то, что если главное доказательство Божества есть Его откровение о том, что есть добро, то почему это откровение ограничивается одною христианскою
церковью? Какое отношение
к этому откровению имеют верования буддистов, магометан, тоже исповедующих и делающих добро?
Между тем церковнослужители облачились, и священник с дьяконом вышли
к аналою, стоявшему в притворе
церкви. Священник обратился
к Левину, что-то сказав. Левин не расслушал того, что сказал священник.
— Да вот спросите у него. Он ничего не знает и не думает, — сказал Левин. — Ты слышал, Михайлыч, об войне? — обратился он
к нему. — Вот что в
церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за христиан?
«Полковник чудаковат», — подумал <Чичиков>, проехавши наконец бесконечную плотину и подъезжая
к избам, из которых одни, подобно стаду уток, рассыпались по косогору возвышенья, а другие стояли внизу на сваях, как цапли. Сети, невода, бредни развешаны были повсюду. Фома Меньшой снял перегородку, коляска проехала огородом и очутилась на площади возле устаревшей деревянной
церкви. За
церковью, подальше, видны были крыши господских строений.
Подъезжая
к деревне какого-нибудь помещика, я любопытно смотрел на высокую узкую деревянную колокольню или широкую темную деревянную старую
церковь.
Поселитесь себе в тихом уголке, поближе
к церкви и простым, добрым людям; или, если знобит сильное желанье оставить по себе потомков, женитесь на небогатой доброй девушке, привыкшей
к умеренности и простому хозяйству.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная
церковь. В конце улицы показался господин, шедший
к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
А вы, прося на
церковь, заглянете ко всякому — и
к мещанину и
к купцу, и будете иметь случай расспросить всякого.
«И полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в
церковь повели.
— Она просит вас сделать нам честь на отпевании в
церкви быть завтра, а потом уж
к ней прибыть, на поминки.
Среди кладбища каменная
церковь, с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью
к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда не видал.
Я велел ехать
к коменданту, и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же
церкви.
Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала
к числу «матушек-командирш», носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в
церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала детей утром
к ручке, на ночь их благословляла, — словом, жила в свое удовольствие.
Стоит взглянуть на него в русской
церкви, когда, прислонясь в сторонке
к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься…
— Ну, вот тебе беспереводный рубль, — сказала она. Бери его и поезжай в
церковь. После обедни мы, старики, зайдем
к батюшке, отцу Василию, пить чай, а ты один, — совершенно один, — можешь идти на ярмарку и покупать все, что ты сам захочешь. Ты сторгуешь вещь, опустишь руку в карман и выдашь свой рубль, а он опять очутится в твоем же кармане.
Мне тогда было всего лет восемь, но я уже побывал в своей жизни в Орле и в Кромах и знал некоторые превосходные произведения русского искусства, привозимые купцами
к нашей приходской
церкви на рождественскую ярмарку.
— Пришлось снять мундир
церкви воинствующей. Надобно привыкать
к инобытию. Угости чаем, хозяин.
Затиснутый в щель между гор, каменный, серый Тифлис, с его бесчисленными балконами, которые прилеплены
к домам как бы руками детей и похожи на птичьи клетки; мутная, бешеная Кура;
церкви суровой архитектуры — все это не понравилось Самгину.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали
к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной
церкви.
Грустно вспоминался маленький городок, прикрепленный
к земле десятком
церквей, теплый, ласковый дом Денисова, умный красавец Фроленков.
Глаза его косо приподняты
к вискам, уши, острые, точно у зверя, плотно прижаты
к черепу, он в шляпе с шариками и шнурками; шляпа делала человека похожим на жреца какой-то неведомой
церкви.
Самгин наблюдал шумную возню людей и думал, что для них существуют школы,
церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются
к лучшему эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим людям землю и работу.
«Все, говорит, я исследовал и, кроме бога, утверждаемого именно православной
церковью, ничего неоспоримого — нет!» — «А — как же третий инстинкт, инстинкт познания?» Оказывается, он-то и ведет
к богу, это есть инстинкт богоискательства.
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша
церкви с тремя главами над нею.
К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
В состоянии физической усталости и уныния под вечер въехал в небольшой, тесно скученный городок, он казался прикрепленным
к земле, точно гвоздями, колокольнями полутора десятков
церквей.
«Возможно, даже наверное, она безжалостна
к людям и хитрит. Она — человек определенной цели. У нее есть оправдание: ее сектантство, желание создать какую-то новую
церковь. Но нет ничего, что намекало бы на неискренность ее отношения ко мне. Она бывает груба со мной на словах, но она вообще грубовата».
У павильона Архангельской железной дороги, выстроенного в стиле древних
церквей Северного края Саввой Мамонтовым, меценатом и строителем этой дороги, жило семейство курносых самоедов, показывая публике моржа, который обитал в пристроенном
к павильону бассейне и будто бы в минуты благодушного настроения говорил...
Хотя тут, наверное, привычка
к порядку действует, а уж где — больше порядка, чем у бога в
церкви?
Ему хотелось петь громко, торжественно, как поют в
церкви. И чтоб из своей комнаты вышла Варвара, одетая в светлое, точно
к венцу.
— А — не кажется вам, что этот поп и его проклятая затея — ответ
церкви вам, атеистам, и нам — чиновникам, — да, и нам! — за Толстого, за Победоносцева, за угнетение, за то, что
церкви замкнули уста? Что за попом стоят епископы и эта проклятая демонстрация — первый, пробный шаг
к расколу
церкви со светской властью. А?
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно. Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем. В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола
церквей, благовестя
к вечерней службе. Клим вынул часы, посмотрел на них.
Изредка она говорила с ним по вопросам религии, — говорила так же спокойно и самоуверенно, как обо всем другом. Он знал, что ее еретическое отношение
к православию не мешает ей посещать
церковь, и объяснял это тем, что нельзя же не ходить в
церковь, торгуя церковной утварью. Ее интерес
к религии казался ему не выше и не глубже интересов
к литературе, за которой она внимательно следила. И всегда ее речи о религии начинались «между прочим», внезапно: говорит о чем-нибудь обыкновенном, будничном и вдруг...
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не было в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже в комнате. За кофе следователь объяснил, что в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье,
церкви зовут
к поздней обедне.
Мужчина великой ненависти
к церкви и ко всякой власти.
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду. Помните приглашение «назад
к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше —
к церкви,
к чудесам,
к черту, все равно — куда, только бы дальше от разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
— Как же вы не понимаете, что
церковь, отвергнутая вами, враждебная вам, может поднять народ и против вас? Может! Нам, конечно, известно, что вы организуетесь в союзы, готовясь
к самозащите от анархии…
— Если там играют веселые комедии, водевили. Драмов я не люблю. В
церковь хожу,
к Успенью, там хор — лучше соборного.
«Семь епископов отлучили Льва Толстого от
церкви. Семеро интеллигентов осудили, отвергают традицию русской интеллигенции — ее критическое отношение
к действительности, традицию интеллекта, его движущую силу».
— Читал Кропоткина, Штирнера и других отцов этой
церкви, — тихо и как бы нехотя ответил Иноков. — Но я — не теоретик, у меня нет доверия
к словам. Помните — Томилин учил нас: познание — третий инстинкт? Это, пожалуй, верно в отношении
к некоторым, вроде меня, кто воспринимает жизнь эмоционально.
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин пошел
к дантисту. День был хороший, в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему; в воздухе играл звон колоколов, из
церквей, от поздней обедни, выходил дородный московский народ.
Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в
церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой
к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
В особенно затруднительном положении очутилась Василиса. Она и Яков, как сказано, дали обет, если барыня придет в себя и выздоровеет, он — поставит большую вызолоченную свечу
к местной иконе в приходской
церкви, а она — сходит пешком в Киев.
На другой день в деревенской
церкви Малиновки с десяти часов начали звонить в большой колокол,
к обедне.
— Так вы с ним по ночам шатаетесь! — обратился он
к Райскому. — А знаете ли вы, что он подозрительный человек, враг правительства, отверженец
церкви и общества?
Любила, чтоб
к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она
к ней, после обедни в
церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Он пошел
к Вере, но ее не было дома. Марина сказала, что барышня ко всенощной пошла, но только не знала, в какую
церковь, в слободе или в деревенский приход на гору.
Люди были в ужасе. Василиса с Яковом почти не выходили из
церкви, стоя на коленях. Первая обещалась сходить пешком
к киевским чудотворцам, если барыня оправится, а Яков — поставить толстую с позолотой свечу
к местной иконе.